Казань – столица большого царства
- В своей книге вы пишете в основном о XVIII веке?
- Да, но, если бы был только и исключительно XVIII век, то читатель меня бы недопонял. Я же пытался показать развитие города в динамике: как он, прирастая все новыми и новыми районами и слободами, увеличивался в размерах и незаметно для современников превращался из торгово-ремесленного в торгово-промышленный; как узкие и кривые средневековые улицы уступали место широким регулярным магистралям и просторным площадям с геометрически выверенными линиями застройки; как создавалась, расширялась, а потом и канула в лету линия оборонительных укреплений посада; как исчезали жалкие деревянные развалюхи и появлялись новые каменные строения, построенные по «образцовым» проектам; как изменялись со временем одежда, быт и привычки горожан; как были составлены вполне реалистичные топографические карты городов и губерний; как рождались совершенно новые явления казанской жизни – светские учебные заведения, городской театр и городская газета.
- Какой была Казань в XVI, XVII, XVIII веке?
- Я предпочитаю работать с фактами, а почти все из того, что написано о Казани XVI века неизменно оставляет у меня послевкусие некоей недосказанности и неопределенности. Поэтому я даже не лез туда. Но материалов, связанных с XVIII веком у меня переработано довольно много. Признаюсь, собирал их не я один, мне помогла и давняя моя знакомая Татьяна Преображенская, которая увлеклась работой в архивах еще лет двадцать назад. Такой огромный получился массив информации по приходам Казани XVIII века и по спискам домовладельцев.
Между прочим, XVIII век предстал совершенно уникальным: в истории казанского посада, как в капле воды, отразилась летопись «золотого века» России – от петровских, елизаветинских и екатерининских времен до Отечественной войны 1812 года. В те времена наш город даже с большой натяжкой нельзя было назвать «провинцией», напротив, он принадлежал к числу крупнейших в России, являлся экономическим ядром всего Среднего Поволжья и был, безо всякого преувеличения, третьей столицей России. И даже сама Екатерина в письме выдающемуся деятелю русского просвещения Адаму Олсуфьеву оценивает Казань весьма определенно: «Сей город, - пишет она, - бесспорно, первый в России после Москвы… во всем видно, что Казань – столица большого царства».
- Почему?
- Потому что здесь сходились торговые пути. Железных дорог-то не было, и вся торговля ориентировалась на сухопутные пути и на речные. И здесь как раз сходились Европа с Азией, что давало мощный стимул к развитию. Неслучайно город был по населению был для того времени просто гигантским, хотя точных цифр вам никто не приведет. Здесь было несколько очень крупных предприятий – некоторые из них, такие как Адмиралтейство, суконные и кожевенные производства, пороховой казенный завод –стали известны по всей России.
В книге, помимо описания местных производств – суконного, кожевенного, кирпичного, кузнечного, меднолитейного и даже стекольного, я привожу и историю Казанского адмиралтейства, и хроники Персидского похода Петра I, и неизвестные доселе детали Екатерининских реформ – градостроительной, лесной и земельной, и документальные материалы, касающиеся Пугачевского восстания.
Старая городская застройка сформировалась исходя из многовекового человеческого опыта
- Как выглядела в XVIII веке планировочная структура Казанского посада?
- Как и в почти любом средневековом городе – очень запутанной. Если, допустим, современному казанскому жителю вздумалось с помощью машины времени прогуляться по «позапрошлой Казани» (дойти, допустим, до крепости), то без провожатого он непременно заблудился бы в дебрях очень плотной, преимущественно деревянной застройки, являвшей собой целый лабиринт невероятно запутанных улиц, переулков и тупиков.
Вдобавок он постоянно натыкался бы на большие и малые препятствия в виде заборов, частоколов, рогаток и т п. В краеведческой и специальной литературе подобный тип застройки принято называть дорегулярным, а собственно застройку – хаотичной и даже бессистемной.
На мой взгляд тут гораздо более подходит термин «стихийная» - ведь еще древние знали, что стихия (как, впрочем, и хаос) – суть разновидность порядка, и даже некая, предопределенная самим Провидением (но малодоступная человеческому восприятию), высшая система.
Помнится академик И.В. Курчатов, став во главе НИИ, впоследствии получившего название Института атомной энергии, решил проблему хождения по газонам со всей присущей советскому физику фундаментальностью и изящностью решения. Он распорядился не асфальтировать дорожки на прилегающей к институту территории, а дождаться, пока сотрудники сами протопчут тропинки там, где им удобнее всего ходить. А потом, конечно, заасфальтировал. Результатом этого единственного в своем роде эксперимента стали отнюдь не только спасенные газоны, но, в гораздо большей степени несомненная практическая выгода и удобство – время перемещения сотрудников между корпусами сократилось едва ли не вдвое.
А теперь давайте попробуем перенести условия курчатовского опыта на нашу Казань и пройти (современными и средневековыми улицами), к примеру, от места бывших Арских ворот (перекресток нынешних улиц Театральной и Карла Маркса), скажем, до Гостиного двора. Чтобы добраться до места сегодня, нам так или иначе придется сворачивать на поперечные улицы и делать солидный крюк. Как не крути, а выходит километр с гаком. Если же мысленно перенестись в середину XVIII столетия и проложить тот же маршрут, используя старую уличную сеть, нам и сворачивать никуда не придется – предшественница нынешней улицы Карла Маркса кривая дорегулярная улочка Арская сама выведет нас куда надо – не доходя сотни шагов до точки назначения, она сольется с улицей Казанской Богородицы (нынешней Миславского) и безо всяких зигзагов выведет нас прямиком к Гостиному двору. Получается метров семьсот, не больше – сам проверил по карте курвиметром, уж вы поверьте мне на слово.
Все это я к тому, что старая городская застройка в чем-то родственна тем курчатовским тропинкам – она сформировалась не по чьей-то прихоти, а исходя из многовекового человеческого опыта – вдоль исторически сложившихся дорог, сходящихся к центру – главному торгу и городской крепости. При этом любые две точки в городе связывались между собой оптимальным образом, сообразуясь лишь с особенностями рельефа местности, взаимным расположением внутригородских водоемов и прочими природными факторами. Отсюда – и характерная кривизна средневековых улиц, и отсутствие стандартных очертаний кварталов, и различные размеры соседних домовладений.
Так что застройку Казани XVII – XVIII веков (как, впрочем, и большинства прочих древних городов) вернее будет назвать вовсе не «бессистемной», но, напротив, подчиненной некой «высшей системе», иными словами, максимально приближенной к естественным условиям - она идеально вписывалась в существующий рельеф и даже представляла известное удобство для тогдашнего поколения казанцев, поскольку любой точки в пределах посада можно было достичь в считанные минуты. Не сомневаюсь, что казанцы прекрасно ориентировались в этих закоулках, а что приезжие незваные гости могли заблудиться – так оно, пожалуй, было и к лучшему. Как говорится, «свой дорогу найдет, а чужому нечего сюда и соваться!»
При этом городская структура обладала легко читаемым делением: крепость, посад, торговые площади, подгородные слободы, храмовые комплексы, монастыри и пр. Плотность застройки, разумеется, разнилась, что было связано опять-таки с особенностями рельефа – ведь городское пространство включало в себя не только улицы, но и овраги, рощи, заливные луга, акваторию озера Кабан, водоемы Черноозерской системы, участок Казанки в ее нижнем течении, старицы рек, болота и др. Опорными направлениями, по которым развивалась застройка, являлись исторические дороги. Между прочим, по мнению большинства лингвистов, само понятие «дорога» напрямую связано с рельефом местности – в старину оно буквально значило «овраг», «углубление в почве», «лощина»; такое значение сохранилось за ним и поныне в некоторых славянских языках.
Башни как целая девятиэтажка
- А что из себя представляла посадская стена?
Линию укреплений, тянущуюся вокруг города и состоящую из деревянных стен, башен и оборонительных земляных рвов. Кстати, габариты укреплений впечатляют и сегодня – скажем, ширина «четвероугольных» башен составляла в среднем от семи до девяти сажен (15 – 19 метров), диаметр же шести- и восьмиугольных башен (последние для простоты также именовались «круглыми») варьировался от восьми до десяти сажен (17 – 22 метра) с периметром от 50 до 70 метров. В зависимости от предназначения башни рубились на четыре или на шесть стен и включали до трёх ярусов.
Высота башен в источниках не указана, но, учитывая известные нам габариты их оснований, а также приняв во внимание устоявшиеся в русском оборонном зодчестве пропорции, можно с достаточной долей уверенности утверждать, что они являли собой довольно грандиозные сооружения, достигавшие в высоту 20 – 25 метров. Стены посада были сложены из т.н. «городней» - заполненных камнем и грунтом дубовых срубов, стоящих вплотную друг к другу. Преимущества такой конструкции очевидны – ее довольно легко собирать – сначала ставишь первый сруб, за ним второй, смещая его сообразуясь с рельефом относительно первого, вслед за ним третий – ну и так далее. В общем, почти как в конструкторе лего, даже еще проще. Стена из городней получалась очень прочная и благодаря своей упругости устойчивая к ударам – она легко отбивала пушечные ядра.
Высота стен колебалась в пределах от трех до восьми метров и определялась рельефом окружающей местности – она должна была быть достаточной, чтобы скрывать городские постройки от наблюдения и фронтального обстрела осаждающих. Ниже трех метров рубленые стены не делались, причём такую высоту им стали придавать только в XVII веке, когда предпочли более полагаться на численность защитников и на их военное искусство, нежели на неприступность самих стен. Толщина стен составляла в среднем от четырех до пяти метров, но в наиболее ответственных местах (скажем, у проезжих ворот и мостов через Булак) она достигала семи метров – при расчетах толщины стены в том или ином месте исходили из необходимого количества действующих на ней стрелков и поддерживающих их в рукопашном бою мечников и копейщиков.
Остается только добавить, что сегодняшние казанцы (даже те из них, кто хоть что-то слышал о деревянных укреплениях средневековой Казани), как правило, представляют их в виде невысокого забора, частокола или чего-то в подобном роде. Кстати, давно подметил, что многим, даже «продвинутым» в образовательном и культурном плане людям, деревянные крепости наших предков представляются оплотами совершенно ненадежными, чуть ли даже не «наивными». Если угодно, даже Вашему покорному слуге, которому (как вы, думаю, догадываетесь) известны в общих чертах габариты посадских стен и башен, было невероятно трудно принять эти цифры на веру.
Помню, недавно с Аскаром Гатиным перевели данные высоты Пятницкой башни из саженей в современные единицы – получилось 22 метра. Аскар говорит – «…это ж целая девятиэтажка». Тут, признаться, я тоже засомневался – думаю, может, действительно, ошибка? Однако оказалось, что нет, не ошибка: когда мы сравнили известные нам значения высот посадских башен с аналогичными показателями башен кремлевских, у нас получились вполне сопоставимые величины – скажем, Тайницкая башня вместе с шатровым завершением тоже имеет высоту около двадцати метров. Да и на известной всем специалистам гравюре Адама Олеария середины XVII столетия высоты крепостных и посадских башен тоже примерно совпадают.
- Город — это в первую очередь все-таки не дома, не стены и не камни, а люди, населявшие его в разное время. Какие новые имена вы открыли в процессе работы над книгой?
- Вы правы, город – это люди. Именно о таких людях, простых и не очень, людях, которых объединяет лишь то, что их судьбы были тесно переплетены с судьбой Казани, и идет речь в книге. Это архитекторы и ученые, поэты и писатели, помещики и купцы, чиновники и военные, крестьяне и ремесленники – и этот список можно продолжить.
Лично я насчитал не менее четырех десятков персонажей первого плана, от царственных особ до крепостных крестьян, чьи биографии либо отдельные эпизоды жизни выведены на страницах книги достаточно детально, что же касается казанцев, имена которых известны только по сухой строчке в журнале того или иного прихода – то их общее количество и вовсе исчисляется четырехзначной цифрой.
Казань, как Москва – не сразу строилась
- Что представляла их себя Казань до Пугачевского восстания и чем она была после?
- Как уже было сказано, до Пугачева наш город был застроен безо всякой системы. Так уж вышло, что смута почти совпала по времени с началом урегулирования города по первому генплану 1768 года. Впрочем, работы по перепланировке Казани начались еще до Пугачева, когда в пожаре 1765 года выгорел почти весь город. По указу Екатерины II в Казань был послан зодчий Яков Алексеевич Алексеев (1726 – 1785) из петербургской команды И.Н. Бланка, которому было предписано на месте ознакомиться с положением дел и представить Комиссии И.И. Бецкого проектные предложения по «погорелым местам». На основе всех этих материалов столичный архитектор Алексей Васильевич составил первый генеральный план Казани, совмещенный с дорегулярной сетью улиц.
Первоначально за основу он взял чертеж 1730 года, но очень скоро убедился, что работать с ним невозможно ввиду многочисленных неточностей топографической съемки Артамона Сациперова. В итоге команде Алексея Квасова пришлось начинать все сызнова – и после долгих мук на свет появился чертеж, на котором в очертаниях укрупненных кварталов и прямолинейных магистралей (будущих улиц Карла Маркса, Кремлевской, Баумана, Московской и Тукая) уже угадываются характерные черты планировки современной Казани. Этот-то «квасовский» план мы частично использовали при подготовке нашего доморощенного совмещенного плана – что бы там не говорили, он настолько идеально «сел» на «спутниковую» карту 2021 года, что можно только подивиться уровню квалификации инженеров XVIII века. Тем не менее, проект был признан непригодным, «равномерно с настоящим положением не сходным».
И вот тут настал звездный час «архитектурии поручика» В.И. Кафтырева – распоряжением Сената от 11 мая 1767 года он направляется в Казань «для наблюдения за строительством и детализации плана, составленного членом Комиссии для строений А.В. Квасовым». Это был его окончательный переезд в Казань, город, который вскорости станет его второй родиной – до этого, с 1763 года, он бывал здесь лишь наездами. Василий Ильич без излишней спешки исправил все неточности, допущенные в ранее выполненной топографической съемке, и учтя особенности рельефа, внес в чертеж А.А. Квасова соответствующие коррективы. При этом ему удалось сохранить нетронутыми почти все наиболее крупные каменные постройки и церкви, которые он мастерски включил в новую планировку. Этот новый план, не встретив со стороны Комиссии никаких возражений, был представлен на подпись императрице и «высочайше конфирмован» 17 марта 1768 года, послужив прочной основой для последующего казанского градостроительства.
Но, увы, не только Москва, но и наша Казань «не сразу строилась» – после «несчастливого от злодея приключения», пожара 1774 года, город начал было вновь застраиваться хаотично, а «через год вышел новый план, и все эти постройки велено было поломать». В этом своем «новом плане» Кафтырев впервые в практике землеустройства в провинции заранее поделил формируемые кварталы на прямоугольные участки, при этом строительство «не по плану» строжайше пресекалось. Между прочим, трудно себе представить всю невероятную сложность задачи, стоявшей перед В.И. Кафтыревым: ему необходимо было при прокладке красных линий новых улиц принять во внимание как минимум два взаимоисключающих фактора: по возможности сохранить существовавшую на тот момент каменную застройку и учесть интересы хозяев земельных участков. Да и хозяева эти все как на подбор оказались на редкость людьми темными и строптивыми – все норовили по старинке запрятать свое жилье вглубь квартала – подальше от чужих глаз, а от улицы отгородиться торговыми и складскими постройками. План же регламентировал все ровно наоборот – на красную линию новых улиц выносить главные дома – жилые и доходные, а сопутствующую инфраструктуру размещать в глубине участков. Василию Ильичу до самой смерти пришлось бороться со старой купеческой привычкой – «не выносить сора из избы», по его инициативе в городе была даже создана специальная служба, отслеживавшая соблюдение градостроительного регламента. Если хотите, генплан 1768 года не только кардинально изменил внешний вид города, но и поспособствовал изменению психологии казанцев, окончательно поломав средневековые традиции и привычки.
- Насколько сильно пострадала Казань после Пугачева?
- Почти вся сгорела! Сгорело все. Город был подожжен со многих концов. Самое обидное что он только начал застраиваться по регулярному плану, появились первые типовые дома. И они все потом обратились в пепел.
Продолжение следует
