Несколько сот лет существует селение Брагуны на правом берегу Терека, недалеко от места впадения в него реки Сунжа. Жителей одного из древнейших поселений на равнине считают кумыками, однако история нескольких сотен человек, далекие предки которых поселились на перекрестке торговых путей, имеет совсем иное происхождение. Они неоднократно попадали в поле зрение письменных источников, поэтому представляется возможность представить основные вехи их развития из седой древности.
В окрестностях курортного Кисловодска до сих пор существует топоним «Рим-гора», которая по последним данным археологов была заселена еще в VII столетии и опустела только во время всеразрушающего нашествия монголо-татарских войск. Однако турецкий путешественник Эвлия Челеби из XVII века называл это место Боргустан-Кала, т.е «Крепость-Боргустан». Здесь же присутствуют и другие схожие топонимы, прямо указывающие на народ, некогда населявший ближайшие долины, через которые проходил Шелковый торговый путь: Боргустанский хребет, речка Боргуста (Баргута) от которой и получила свое название казачья станица Боргустанская. В этих же местах собиратели народного фольклора зафиксировали предание о могущественном вожде Бургане, который правил сильным и богатым племенем скотоводов, совершавшим набеги на все окрестные народы и взимавшим плату со всех проходящих мимо торговых караванов. По мнению известного тюрколога профессора Л.И. Лаврова, слово «баргьан» означает «передвигающийся с места на место, кочующий». Следовательно, словосочетание «Боргустан» может быть переведено как «место пребывания или стоянка борганов».
Подобные топонимы встречаются не только в районе современных Кавказских Минеральных Вод, но и гораздо дальше в восточном направлении. Так, средневековые грузинские записи упоминают «Борганис-Цкали», т.е. Борганская река, которую сегодня ассоциируют с рекой Сунжей, протекающей по территории Чечни. В соседней Ингушетии, совсем рядом с городом Назрань, сохранился белокаменный мавзолей «Борга-Каш», возведение которого относится к самому началу XV века. Название чудом сохранившегося на равнине средневекового памятника было записано редкими российскими путешественниками в XVIII веке, и оно означает «Боргана могила» или склеп «борганских князей». Возможно, что в этих местах находился один из политических центров древнего народа, который в разное время мог выставить от 300-500 до нескольких тысяч вооруженных воинов. По всей видимости, представители этой ветви тюркских народов контролировали значительные территории под пастбища на Северном Кавказе и не стремились допускать к себе чужаков.
Со временем кочевой народ стал утрачивать свои позиции в Степном Предкавказье, но сведения о нем сохранились уже в русских документах XVI-XVII вв. Так, из сохранившихся документов известно, что на их кочевья стали претендовать кумыкские и кабардинские князья, между которыми и произошла ссора. Воеводам из Терского городка в 1598 году был хорошо известен козлар, т.е. первостепенный дворянин, а вскоре и сиятельный мурза Таимас Барагунский вместе с детьми, владения которых уже находились под контролем кабардинцев. В 1619 году кумыкский князь из селения Эндери разгромил и увел остатки древнего народа «из Черкасс» в свои владения и поселил на берегу реки Сулак. В предгорьях Кавказа брагунцы прожили относительно спокойно до 1651 года, пока кабардинский князь Муцал с полного одобрения и согласия русской администрации не вернул их обратно и не расселил в окрестностях Сунженского острога. Однако осенью этого же года войска персидского шаха совместно с местными владетельными князьями уничтожили Сунженский острог, а брагунцы были уведены в Северный Дагестан, где стали подданными шамхала Тарковского. Только ближе к завершению XVII века брагунцы окончательно поселились на современном месте, найдя покровительство и защиту у российской администрации.
С этого времени судьба малочисленной этнической группы оказалась неразрывно связана с Российским государством. Они часто выполняли различные поручения армейского командования из крепости Терки, а затем и Кизляра, служили переводчиками, помогали в переговорах со старейшинами горских обществ и др. Их представители одними из первых на Северном Кавказе получили от российского правительства офицерские чины и в дальнейшем отпрыски владетельной семьи проходили военную службу в соседнем Гребенском казачьем полку.
Отправляясь в «Персидский поход» в 1722 году, император Петр I взял с собой в качестве толмачей (переводчиков) несколько грамотных татар, которые были «весьма охотчие к военному делу». По присоединении Западного побережья Каспийского моря, включая города Дербент, Баку и др., большинство из них остались на Северном Кавказе. Их служба в бывших персидских провинциях, главным образом в крепости Святого Креста, продолжалась до 1735 года, пока правительница Анна Иоанновна не посчитала, что далекие заморские территории обходятся слишком дорого, и не возвратила их шаху. Вместе с российскими гарнизонами татары, которых зачастую называли «казанцами», были переселены во вновь образованную на левом берегу Терека крепость Кизляр в 1735 году. Помимо сугубо военной службы, они занимались торговлей, поэтому не случайно один из трех рынков административного центра российских владений на Северном Кавказе назывался «татарским».
Находясь на военной службе, выполняя обязанности переводчиков и занимаясь торговлей, казанские татары должны были обладать хотя бы зачатками грамотности. Поэтому уже в конце XVIII века в крепостных стенах Кизляра функционировала школа, в которой преподавал казанский татарин, ученный и путешественник Мухамад Амин. Учебное заведение пользовалось успехом не только среди местных жителей, но и у горских владетелей, дети которых обучались в его стенах «русской и татарской грамоте».
В это же время казанцы, помимо службы в Кизлярском казачьем войске, исполняли роль проводников политики России среди вайнахских обществ, поселившихся на равнине. Так, Исак Зейтов проживавший среди чеченцев «на Амырхановом броду» (район современного селения Алхан-Юрт), сообщал кизлярскому коменданту в 1780-х гг., что «полтора года безотлучно при них нахожуся и в тех местах построены деревни, которые вступили в подданство, а всего они насчитывают до трехсот домов…». Татарин, исполнявший роль своеобразного пристава, по всей видимости, писал об Алдинском и Гехинском обществах. В дальнейшем он утверждал: «Гребенчуковцы (селение Герменчук, - авт.) также желают вступить в подданство, о чем перед сим было писано, на которое ожидают Вашего благоволения».
В первой половине XIX века в связи с выводом из крепости Кизляр всех военных поселений казанские татары были вынуждены расселиться по ближайшим поселениям. Часть из них продолжила военную службу в казачьих подразделениях, а некоторые, поддавшись агитации единоверцев, ушли на территорию теократического имамата. Со временем, так и не став полностью своими среди мюридов и разочаровавшись в конечных целях имама Шамиля, многие из них вернулись с женами-горянками и были поселены в гребенских станицах Новогладовской и Щедринской.
Возможно, что к этой же малочисленной этнической группе Северного Кавказа принадлежал и один из известных администраторов теократического имамата алдынский чеченец Юсуф Сафаров, также покинувший своих соратников по бесконечной войне и вернувшийся на левый берег Терека. В документах главнокомандующего Отдельного Кавказского корпуса генерала от инфантерии А.И. Нейдгарта есть свидетельство, что «Юсуф-хаджи родом татарин, отец его долго торговал в Кизляре. Потом жил в Парабочевской, после чего оставил Россию».
Таким образом, во всем многообразии этнического состава Кавказа существовали две малочисленные тюркоязычные группы. В сложнейшие периоды своей истории они сумели сохраниться и пройти через многочисленные испытания, выпавшие на их долю. В силу ряда обстоятельств брагунцы и казанские татары, очутившись на берегах Терека, внесли свою лепту в освоение и развитие отдаленной российской окраины.
Фото предоставлены автором
