Как купеческий сын пострадал от доноса в советской газете

Путешествия

Первая мировая война внесла значительные коррективы в жизнь россиян. Какая бы справка ни была действительной, но в 1916 году Хамид Апанаев оказался на военной службе. Солдат в татарском обществе конца XIX – начала XX веков, несмотря на военную реформу, считался человеком обреченным, потерянным. Все семьи как огня боялись осмотра призывников и надеялись, что парня оставят хотя бы на год или вовсе навсегда. Весьма иллюстративны в этом плане эпизоды осмотров будущих солдат в романе Г. Ибрагимова «Молодые сердца». К слову, писатель сам избежал военной службы.

Абдул-Хамид Апанаев, как человек уже получивший высшее образование, не мог рассчитывать на студенческую отсрочку в Казанском университете, поэтому вполне логично, что «в 1916 году по мобилизации был принят во флот». Здесь он сливается с обезличенными героями «потерянного поколения», мечтавшими о спокойной жизни, а получившими в итоге войну и разруху.

«Когда-то XX век считали счастливым веком в истории человечества. Оказывается, мы ошиблись, – писал один из ровесников А. Апанаева в 1915 году, сын муллы, рядовой 109-го запасного пехотного батальона Сулейман Аюханов из Челябинска. − Никогда не случавшиеся ужасы в истории человечества творятся в жизни несчастных нас, в нашем веке. Выходит, что этот век – один из самых несчастнейших веков существования человечества. Слишком грустно, что сам творец отрезает наши крылья, готовые вспорхнуть и скоро улететь». В это время он готовился к отправке на фронт.

Судьба оградила Абдул-Хамида от ужасов действующей армии. В 1917 году он был принят на учебное судно, которое отправляется в заграничное плавание. Курсировали они в основном в водах французского Индокитая – между Индийским и Тихим океанами. В память о периоде дальнего вояжа «корабельного гардемарина» (именно так называлась должность Апанаева) на крейсере «Орел» в экспозиции музея раньше красовался огромный дорожный чемодан, а еще деревянная шкатулка с замком для хранения документов и разные экзотические сувениры: панцирь морской черепахи, зуб акулы, миниатюра из слоновой кости с изображением обезьян и другие предметы.

Путешествовать Абдул-Хамид Апанаев любил и раньше. Ведь в начале XX века путешествия, особенно заграничные, среди состоятельных татар становятся обязательной частью саморазвития. Некоторые отправляли своих отпрысков учиться за границу, кто-то ограничивался ознакомительными поездками. Например, такого рода целенаправленное путешествие в 1910 году совершил купеческий сын, издатель Ахмет-Гарай Хасани. В коллекции А. Апанаева имелся альбом «На память о Париже» о достопримечательностях города на французском языке с пометкой Апанаева «1905 год». Есть такой же альбом на русском языке о Самарканде. Возможно, справка о работе Абдул-Хамида в самаркандской конторе Казаковых была связана именно с этим путешествием?

Между Востоком и Западом: новые привычки

Результатом активной интеграции татар в российское общество были изменения в их внешнем виде, в повседневных привычках и мировоззрении. В традиционной среде это выглядело вызывающе. Учеба в реальном училище и университете изменили мировосприятие Абдул-Хамида Апанаева еще в юности. Так, мы не находим у него фотографий с каляпушом (кроме детской). Взрослый внешний облик его соответствовал городским стандартам, из одежды и аксессуаров ничто не выдавало его этноконфессиональные особенности. К примеру, среди экспонатов – кожаный ремень, украшенный отделкой из металлического сплава в виде растительного орнамента. Для Апанаева, вероятно, это была незначительная деталь костюма. Между тем, для татарского солдата из деревни ремень – непривычный и инородный аксессуар, подчеркивавший его вероотступничество.

«Взяли на войну,/ дали мне ремень…» (или же вариации: «Солдат итеп алдылар, билгә каеш салдылар») − говорится в баитах времен Первой мировой войны и в этом простом замечании на самом деле обозначено глубокое противоречие в душе человека с традиционными воззрениями. Ведь он носил обычные народные штаны, которые не нужно было подпоясывать ремнем. Как представителю городской молодежи Абдул-Хамиду были чужды такие привычки и противоречия. Вообще, многие его личные вещи указывают на поведение, свободное от известных запретов: графин для коньяка, несколько серебряных мундштуков для сигар и сигарет, портсигар…

В начале XX века курение получило особое распространение среди татарской молодежи. Более того, в медресе «Галия» в Уфе имелась даже отдельная комната для курения. Употребление спиртного было под запретом, но некоторые обходили данное табу. Может быть, и А. Апанаев не придавал этому особого внимания или же данные предметы оказались в его пользовании случайно. Интересно, что среди экспонатов коллекции не было никаких предметов, указывающих на его религиозность. Например, намазлыков, молитвенников, четок и т.д. Возможно, они были специально уничтожены в советское время. Но многим семьям, несмотря на атеистическую идеологию, удалось сохранить и религиозные реликвии. Кстати, какие-то предметы религиозного культа из семейных архивов были переданы в 1990-е годы в тот же Музей национальной культуры НКЦ «Казань». Будем надеяться, что эти экспонаты не пропали в ходе перемещений в 2020 году.

Мировоззрение молодых людей, родившихся в конце XIX века, было очень часто амбивалентным. Стремление к западным новациям ослабляло мусульманскую идентичность поколения 1880-х годов, но они так и не сумели стать частью общеимперской русской культуры. Возможно, поэтому одной из тенденций дореволюционного времени стал рост интереса к собственной, народной культуре. Именно в этот период взошла звезда поэта Габдуллы Тукая, который на базе татарского фольклора создал свой неповторимый художественный мир.

Когда жена – из польско-литовских татар

Между тем, и Абдул-Хамид Апанаев, оставив в 1909 году юридический факультет, решил получить востоковедческое образование. Судя по всему, он руководствовался именно этническими мотивами. Но этот порыв не был привязан к религиозным традициям татарского народа, а был скорее предвестником атеистического национализма советского образца.

«Образование, науки, искусство... все это нужно, но без религии они служат лишь ухудшению нашего положения», − писал татарский журнал «Дин вэ магишат» в 1913 году. Однако перемены в сознании молодежи произошли не только благодаря развитию науки и искусства. Огромную роль сыграли и расширившиеся буржуазные услуги (новая городская мода, формы досуга и т.п.), которые противоречили основным положениям ислама. Здесь во главу угла ставилась лишь экономическая выгода. «Я не европеец и не азиат. Остался между ними», − писал о себе Фатих Карими. Эта двойственность сознания была характерна для многих образованных молодых людей того времени.

Колебание между разными мирами: блеском Запада и неспешностью Востока отражалось и на устройстве личной жизни. Образованные татарские юноши искали для себя таких же прогрессивных девушек, сведущих как в вопросах западной культуры, так и вообще в городской жизни. Но добрачное общение молодежи в состоятельных кругах было практически невозможно. Такое допускали лишь редкие образованные татарские семьи. Между тем, молодые люди, начитавшиеся различных рассуждений о браке, уже не хотели полагаться на судьбу в выборе супруги. Неслучайно в это время появляются первые случаи смешанных браков.

Весьма выпукло данную дилемму татарской молодежи изобразил Гаяз Исхаки в рассказе «Он еще был неженат», где герой-татарин сожительствует с русской женщиной. Альтернативой смешанным бракам в некоторых случаях становились матримониальные союзы с польско-литовскими татарками. Эти девушки мало чем отличались от образованных русских барышень, кроме своего мусульманского вероисповедания. Например, Исмагил Аитов – сын купца Сулеймана Аитова – был женат на такой девушке. Вот и женой Хамида Апанаева стала Софья Юнусовна Радецкая, литовская татарка.

Источники из музейного фонда не дают полной картины частной жизни Абдул-Хамида Апанаева. Мы не знаем, когда именно поженились Хамид и Софья, где они познакомились. Возможно, встретились они еще в Санкт-Петербурге. Но нельзя исключать и знакомства в Казани. В годы Первой мировой войны на территорию Казанской губернии было эвакуировано большое количество польско-литовских татар из западных губерний империи. Первая фотография супругов датируется лишь 1919 годом, сделана она на Дальнем Востоке (Сайгон). В семье рос сын – Надир. Именно Надир Апанаев и передал материалы из архива отца в Музей национальной культуры НКЦ «Казань».

Советская действительность

С таким дореволюционным багажом поколение 1880-х вступило в советскую действительность. Многими новая власть была воспринята с большим воодушевлением. В Казань Абдул-Хамид Апанаев вернулся в 1923 году. К этому времени отца – Исхака Апанаева – уже не было в живых, его не стало в 1918 году. Мир вокруг сильно изменился. Ему надо было подтвердить свое право на жизнь в новой системе координат. В 1924 году Апанаева восстановили в правах, он занимал разные должности. Преподавал в Восточно-педагогическом институте, но вскоре предмет его убрали из программы. Затем он устроился в Рыночный комитет, где выполнял, в том числе, и обязанности юриста (вот где понадобились царские дипломы). Однако с 1928 года начинается его «систематическая травля». Все началось с выхода статьи «Хорошо тому живется, кто устроиться сумел» в газете «Красная Татария»:

«Нами получен ряд рабкоровских писем, преисполненных негодования по поводу превращения бывшего помещика в советского служащего и профактивиста. И в один голос утверждают они, что деятельность Хамеда Апанаева в качестве управляющего базаркома сводится к всемерному обережению интересов частных торговцев, не только в ущерб интересам рабочих и служащих, но и в ущерб общей налоговой политике советского государства. Кроме того, все заметки упирают на чрезвычайную грубость Апанаева, на его помещичье-хамское обращение и требуют точного и ясного ответа:

 - Долго ли еще бывший помещик Хамед Апанаев будет членом союза, членом РКК и нарзаседателем?

- Нет ли для этого дела более подходящих людей, у которых бы прошлое было менее блестящим, но зато более соответствующим интересам трудящихся?!» − жаловался на «товарища Апанаева» аноним, назвавшийся С. Мирским.

Как раз в это время реорганизовывали рыночный комитет и значительно сократили штат служащих. Сам Апанаев считал, что фельетон – это «личная месть со стороны увольняемых или их вдохновителей», только вот увольнение рабочих было не в его компетенции. Как юрист он подает иск в суд. В ходе следствия факты, приведенные в газете, не подтвердились. Абдул-Хамид обращался несколько раз и в судебные органы, и в саму редакцию, просил дать в газете опровержение. Но его просьбу оставили без внимания.

В 1930 году бывшего потомственного почетного гражданина выселили из дома. В то время в родовом гнезде на набережной Кабана он вместе с семьей занимал одну комнату. Претензии такого «неблагонадежного элемента», как Апанаев (да еще с такой громкой фамилией), неизбежно могли привести только к одному – молоху репрессий. В 1933 году его осудили на три года исправительно-трудовых лагерей. В музейной коллекции имелась и справка от 20 июля 1935 года о том, что Апанаев Абдул-Хамид Исхакович «по окончанию срока с зачетом 146 рабочих дней из Сибирского лагеря освобожден». Умер он в 1937 году. Таков итог жизни многих представителей поколения людей, рожденных в 1880-х годах, в том числе татар.

***

Неизвестно, в каком сейчас состоянии и где ныне хранится коллекция Абдул-Хамида Апанаева. Опасения вызывает и судьба других коллекций бывшего Музея национальной культуры НКЦ «Казань», собранных в свое время сотрудниками этого музея по крупицам: это и многочисленные фотографии рубежа XIX-XX веков, и другие документы из татарских семейных архивов. Кроме уникального татарского наследия, в музее имелись и другие экспонаты общего характера, связанные, в частности, с историей Казани. Будем надеяться, что когда-нибудь все они займут достойное место в новых музейных пространствах города.

Лилия Габдрафикова