Похоже, что Карл Фукс довольно пренебрежительно относился к татарской поэзии своего времени. На 44 странице своего фундаментального труда «Татары в статистическом и этнографическом отношениях», изданного в 1844 году, он отмечает, что хотя в татарских песнях и есть мелодичность, все же стихи слабы и являют собой скорее некий экспромт. Тем не менее, педантичный немецкий ум сумел выделить существенную черту татарских песен: «большая часть их песенок, называемых такмак, состоит из аллегорий и требует изъяснения». В целом же его общий вывод довольно безапелляционен: «татарская поэзия не идет вперед; молодые люди занимаются только торговлей и заводами, а не думают сочинять что-нибудь, по их мнению, умное… У них нет стихотворцев». Далее он на примерах из песен иллюстрирует то, каким образом выстроена аллегория (иносказание, при котором определенная мысль выражается посредством конкретного образа). Вот один из них:
Две Волги — одно море;
Не текут ли они равным образом?
Когда ты его увидишь, кланяйся ему
И скажи, что я пожелтела от огорчения.
Фукс объясняет, что речь идет о кризисном моменте в любовных отношениях: «молодой татарин, прежде сосватав за себя татарку, отказался от нее, нашел другую побогаче. Огорченная татарка думает, что она не хуже своего жениха, подобно как Кама не меньше Волги. Не лучше ли, мечтает она, соединиться воедино и течь вместе в море любви, как эти, равные между собою реки текут в море Каспийское? Однако жених обманул свою прежнюю невесту; она же осталась твердой в своей любви и посылает ему поклон, замечая, что она, от пламенной страсти своей, пожелтела, как Кама от вихря в бурю».
Этот пример из песни, какие и другие приведенные им примеры мне не знакомы, тем не менее наблюдение, сделанное Фуксом, актуально и по сей день. Многие татарские песни действительно до сих пор следуют той же структуре. Как правило, первые две строки четверостишья описывают некое явление природы, последующие – соответствующее ему психологическое состояние человека или же важное событие жизни. Возьмем для примера четверостишье из народной песни «Галиябану» (в моем вольном переводе):
Утренние петухи запели,
Неужели восход солнца наступает?
Из окна меня проводила взглядом Галиябану, любимая красавица,
Неужели любит меня она?
К сожалению, мысль замечательного этнографа, выявив ключевую особенность стихотворной формы татарской песни, остановилась и не пошла дальше. Я же хочу продолжить размышлять, и описать то, что оказалось недоступным пониманию Карла Фукса. И здесь мне уже не будет мешать европейское высокомерие или большая культурная дистанция. Напротив, мою мысль будет двигать дальше искренний интерес к родной культуре и внутреннее ощущение татарского «моң».
Итак, первое. Предмет аллегорий в татарской песне – это отнюдь не случайные объекты и явления мира, это прежде всего природный мир («тирә-як»), который охватывает и включает в себя мир татарской деревни. Часто при описании природных явлений используются объекты окружающего мира, имеющие в мировоззрении татар собственное символическое значение - река Волга, лес, Луна, соловей, деревенская улица, облака, стая перелетных птиц, ветер и т.д. Состояние человека, которое описывается в дальнейшем, как бы повторяет протекание природного явления. Татарская песня словно бы показывает нам, слушателям, что природные законы имеют приоритет по отношению к человеческой жизни, а человек встраивается в макрокосм окружающего его природного мира. В единении с ним он обретает почти языческую гармонию.
Татарская песня лирична, как правило, она посвящена описанию не самых благоприятных или даже критических моментов жизни человека, таких как расставание, потеря, внутреннее смятение и др. При этом, уподобляя критическую жизненную ситуацию ее природному аналогу, песня как будто бы предсказывает ее благополучное решение, точно так, как это происходит в природе. Природные явления цикличны, процессуальны, в природе ничего не заканчивается, ничего не останавливается, природа пребывает в изменении. Песня показывает, что и жизненная проблема также найдет разрешение со временем, как например, после зимы обязательно наступит весна. В песне «Су буйлап» («Вдоль реки»), ставшей знаменитой благодаря блестящему исполнению Саиды Мухаметзяновой на детском «Голосе», описывается состояние смятения из-за разлуки с любимым. Уподобляя печаль волнам реки Волги, певец обращается к реке напрямую и высказывает надежду, что и его печали также уйдут, как воды великой реки утекают в море. В песне «Керим эле урманнарга» герой блуждает по лесу, разговаривает с соловьем, рассказывает ему о своих печалях. Он надеется, что его горести также как и он заблудятся и потеряются среди берез («сагышларым адаштырыйм»).
В татарской песне человек обращается к силам природы так, как обычно обращаются к Богу - в тот момент, когда особенно тяжело и теряется вера в собственные силы. Поэтому природная аллегория действует порой как магическая формула или как религиозная молитва: она вселяет надежду и дарует умиротворение. Татарская песня выступает как психотерапевт, врачеватель татарской души. В ней татарин проживает/пропевает свои печали, сомнения, в ней он находит иллюзорное облегчение, обретает веру в лучшее.
Природа вовсе не безликая стихия, подобно матери она заботится о своих детях, это особый по настоящему живой мир, которому татарин доверяет свои самые сокровенные тайны. В песне татарин часто обращается к природе напрямую, как будто она обладает незримой властью над вещами. Как например в песне «Төнге урам» (исп. Альфина Азгамова): здесь героиня обращается к ночной улице и просит не красть ее любовь, а напротив, скорее соединить с любимым.
Разрыв с природным миром, миром татарской деревни, который пережили тысячи и тысячи татар, переехавших жить в город, оказался для нашего народа трагическим испытанием. Городской татарин сейчас подобен мифологическому Антею: будучи оторван от Матери-земли могучими руками Геракла, он теряет источник своей силы. Татарин остро переживает разлуку с родной землей и стремится к ней обратно всей душой, словно бы желая вновь обрести некогда потерянный Рай. Множество татарских песен описывают возвращение татарина в родную деревню как невероятно яркое и волнующее событие («Элдермешкә кайтам эле», «Туган як» и др.)
Мы понемногу подошли к разгадке таинственного татарского «моң». Традиционная татарская песня, с одной стороны, выражает трагические чувства и переживания человека ввиду многочисленных жизненных перипетий. В то же время, «моң» в татарской песне – это связь с Матерью-природой, дарующая внутреннюю силу, надежду, веру в себя. Это удивительное восприятие мира, по-видимому, не является «эксклюзивно» татарским, и может быть передано и на других языках. Послушайте внимательно песню «Твои следы» на стихи Е. Евтушенко, и в ней вы легко обнаружите аналогичную структуру и настроение. И это замечательно, это значит, что татарский «моң», татарская душа могут быть поняты не только татарином!
***
А теперь забудьте все, что я написал. На самом деле все это не правда, и татарскому «моң» нельзя дать определение. Это сакральная и неуловимая основа татарской души, любое описание «моң» всегда будет неполным. Также, как эзотерический «батин» (скрытое) в суфизме, оно скрывает от нас нечто, что поддерживает наше стремление к самопознанию и самоизменению. «Моң» — это трансцендентная составляющая нашей этничности, выход за рамки традиции внутри собственной культурной традиции, это символ нашей культурной свободы, частица татарской души, которую нельзя покорить, нельзя колонизировать, нельзя подчинить…
Камиль Насибуллов
