Как татары возглавляли башкирские восстания в ХVIII веке

Как народы Поволжья записывались башкирами

Первая половина XVIII столетия в истории татарского народа характеризуется многочисленными восстаниями, вызванными разными причинами, но прежде всего политикой насильственного крещения и так называемой лашманской повинностью (была введена указом Петра I от 31 января (11 февраля) 1718 года для государственных крестьян инородцев, прежде всего татар, преимущественно Вятской, Оренбургской, Казанской губерний, участвовавших в заготовке корабельного леса для постройки флота России).

Эти восстания охватывали три этапа – 1705–1711, 1735–1741 и 1755–1756 гг. Первый из них известен под названием Алдар-Кусюмовского восстания, второй – Акаевского, третий – как восстание Батырши. Правда, история этих восстаний еще не исследована до конца. Более того, некоторые из них, например первое, вызывают вопросы относительно территории выступления. Однако безусловным является тот непреложный факт, что все эти восстания начались на территории современной Западной Башкирии (с преобладающим татарским населением), с последующим их распространением в других регионах, в первую очередь в Татарстане.

Здесь необходимо обратить внимание читателя на один существенный и весьма принципиальный вопрос. Думать, что на территории современного Башкортостана восставали только этнические башкиры, вовсе нельзя. После падения Казани этот богатый и более отдаленный край в предгорьях Урала привлек внимание татар и других народов Среднего Поволжья. Они уходили в одиночку, семьями, целыми группами в Башкирию, Оренбургский край, за Закамскую линию, далее на юго-восток. Бежали не только от жестоких помещиков и высоких налогов и повинностей, но больше всего от невыносимого национального гнета, насильственной христианизации. Уходили туда, где сравнительно легче было жить, где имелись возможности для свободного ведения хозяйства. Например, в 1716 году из 47 тыс. дворов ясачного населения Казанской губернии запустевших хозяйств насчитывалось уже около 20 тыс., т. е. их количество сократилось больше чем на половину. По сообщениям современников, «поток беглецов не прекращался и в последующие годы, несмотря на самые решительные меры властей».

В целом, с середины XVI века территория современного Башкортостана начала активно заселяться татарами и некоторыми другими народами – марийцами, удмуртами, чувашами, даже более западной мордвой. Более того, эти народы по политическим и экономическим мотивам должны были там записаться башкирами. Об этом говорится в сочинении татарского историка и археографа XIX века Нурмухамеда сына Мухамедзяна «О восстании башкир под руководством Акая сына Кусюма».

Автор пишет, что во времена Кусюма, т.е. одного из руководителей упомянутого Алдар-Кусюмовского восстания, «башкиры были обеспечены от бедствий и угнетении», что «русские еще не имели такой смелости: ни шагу не смели они переходить за черту», т. е. за Вторую закамскую линию. Народы Поволжья «не перенося угнетений, скрывались и спасались от них. Все они в книге записывались башкирами (подчеркнуто авторами) и поэтому никто из них к русским не возвращался. И теперь среди башкир их очень много, но ввиду того, что они называют себя башкирами, потому их трудно узнать».

Об этническом составе населения Башкирии к середине XVIII века писал и И.К. Кириллов – обер-секретарь Сената, который перед строительством г. Оренбурга в 1735 году жил в Уфе, много ездил по Башкирии, по Оренбургской земле и видел многое своими глазами. Так, в своем письме к российскому правительству он сообщил, что «к башкирцам для своевольного житья, также по причине обширных и изобильных мест несмотрением бывших и нынешнего воевод набрело жить великое множество (подчеркнуто авторами) горных татар (татары горной стороны, – прим. авт.), черемис, чуваш, вотяков, так что теперь этих пришельцев вдвое больше, чем Башкирцев» (подчеркнуто авторами) (цит. по кн. Соловьева С.М. «История России с древнейших времен»).

По мнению современного исследователя Р.Р. Салихова, который опирается на данные первых четырех государственных ревизий (переписей) 1722-1782 годов, «архивные источники свидетельствуют о том, что в начале XVIII века в Восточном Закамье и Приуралье существовала развитая сеть татарских населенных пунктов, в которых жили ясачные и служилые татары, служилые мещеряки (татары-мишары), татары-тептяри и татары-кряшены… Можно констатировать, что массовая «башкиризация» татарских селений Оренбургской и Уфимской губерний, зафиксированная в государственных статистических материалах конца XVIII-XIX веков, явилась… следствием перехода части жителей этих селений из числа этнических татар в башкирское военное сословие».

Нашей целью не является рассказ о восстаниях в Башкирии, к тому же эта тема освещена в ряде научных исследований. Однако есть необходимость кратко остановиться на истории т. н. «башкирских» восстаний указанных выше трех периодов XVIII века, обратив внимание на один весьма существенный вопрос. А именно - на их национальный состав.

Алдар-Кусюмовское восстание

Причиной восстания 1705–1711 годов первоначально послужили социальные проблемы, однако вскоре на первый план вышел национальный фактор. Волнения начались в 1705 году на территории Башкирии и быстро распространились не только на ближайшие районы, но и на более отдаленные регионы.

Так, в 1707 году «уфимский башкирец», назвавшись султаном, ездил в Стамбул и в Крым просить помощи в борьбе против самодержавия, из Крыма перебрался на Кубань, оттуда – на Северный Кавказ к горским народам – чеченцам и другим, которые провозгласили его своим предводителем. Скоро пристали к нему кумыки, казаки-раскольники и татары (очевидно, кубанские, т.е. крымские). Султан (его звали Муратом) окружил Терскую крепость – повстанцы сожгли посады и острог.

Однако астраханский воевода П.М. Апраксин (будущий сподвижник Петра I, граф, президент юстиц-коллегии) послал против них войско почти в 5000 человек, которое разбило отряд Мурата, взяв его самого в плен. Султан-Мурат успел перед этим связаться с «башкирцами», и «вся Башкирия взволновалась». К башкирам присоединились татары и другие народы Урало-Поволжья.

Эти события подробно описаны в таких первоисточниках, как письма казанского вице-губернатора Н. Кудрявцева и уфимского комиссара А. Сергеева к известным сподвижникам Петра I, крупнейшим государственным и военным деятелям того времени А.Д. Меньшикову и Б.Л. Шереметьеву, письмо последнего Ф.А. Головину, также близкому сотруднику Петра, начальнику посольского приказа, донесение Н. Кудрявцева самому царю, различные отписки, «доношения», а также изложение допроса Султан-Мурата.

Почти то же самое, но более кратко и емко написано об этих событиях в известной «Типографии Оренбургской губернии» русского историка и экономиста XVIII века П.И. Рычкова: «В сие замешание не только вся Башкирь поголовно, но и уездные татары, мещеряки и другие иноверцы совершенно уклонились, и многие тысячи людей погибли, и жила (жилища, селения. – прим. авт.) все выжгли; к городам же, к Уфе, Бирску и Мензелинску сильные приступы чинили, и до самой Казани, токмо (только. – прим. авт.) за 30 верст не дошедши, отколь они едва отбиты изрядными учреждениями (здесь в понятии действия. – прим. авт.) тогдашнего казанского губернатора (вице-губернатора. – прим. авт.), Кудрявцева который живущих в Казани татар, жен и детей забрав в амонаты (заложники. – прим. авт.), прочих всех выслал против оных злодеев [...]».

П.И. Рычков далее пишет, что в марте 1708 года против ополченцев были посланы войска в составе 8 полков во главе с князем Хованским, дошедшие до Алабуги (Елабуги), а оттуда были переброшены два полка в Башкирию, один из которых был разбит, а другой возле Бирска имел «многие ж с ними сражения». Однако выступление было «успокоено в 1708 году».

Восстание 1705–1711 годов, несмотря на свою массовость и охват довольно большой территории, не имело желаемого результата – как и многие предшествующие волнения, и оно было подавлено превосходящими силами хорошо вооруженных частей регулярной армии. Хотя отдельные отголоски этой борьбы проявились чуть позднее в 1720, 1724 годах.

Восстание Акая и Кильмяк-абыза

Более известным является Акаевское восстание 1735–1741 годов. Акай был сыном Кусюма, одного из руководителей (вместе с Алдар-баем) предыдущего выступления, хотя уже тогда сражался вместе с отцом. Он был старшиной Сибирской дороги. И не зря в одном из документов об «акаевщине», составленном сто лет спустя, в середине XIX века, говорится: «Татары, еще и по сию пору многочисленные в здешнем уезде (имеется в виду Предкамье, Казанский уезд. – прим. авт.), слыша о силах их единоплеменника и единоверца и о успехах его, подняли свои головы высоко».

Документ, являющийся анонимным, судя по отношению его автора к повстанцам-татарам, был написан русским человеком. В рукописи указана и цель восстания: «[...] он (Акай. – прим. авт.), видя по взятии Казани власть политическую России утверждающеюся и христианство распространяющимся, вздумал положить тому пределы возмущением. Набравши многочисленные толпы из татар, башкирцев и вольницы (очевидно, беглые русские крестьяне. – прим. авт.), он пошел с огнем и мечом».

Свое наступление Акай начал в Оренбургской губернии и оттуда двинулся на север. Взял и сжег Мензелинск, переправился через Каму, мимо Пьяного Бора (современный Красный Бор в Агрызском районе Татарстана) по берегам Камы пошел на Казань. Вскоре он подошел к крепости (современная Елабуга) с каменными башнями, построенной в XVI веке после взятия Казани Иваном Грозным «для защиты от нашествия татар и башкирцев».

Тем не менее, повстанцы были побеждены. Акай, «не сделавши никакого зла ни салу, не обитали иноков (монахов. – прим авт.), побежал на Казань. У города Мамадыша он переправился чрез реку Вятку, за которою и потерялись следы его скопищ. Сам он с товарищем Алдар-баем, по слухам были казнены [...]».

В рукописном труде о восстании Акая сына Кусюма, составленном вышеназванным татарским историком XIX века Нурмухамедом сыном Мухамедзяна говорится, что, по доносу чувашина, Акая поймали русские войска под руководством Румянцева. Среди населения началось движение по освобождению Акая. «Однажды все (повстанцы. – прим. авт.) единым фронтом перешли в наступление: джигиты, одетые в кольчуги, вооруженные луками и мечами, ударили по русским и, расстроив их фронт, разгромили их». Однако Румянцев со своим войском одолел ополченцев.

С.М. Соловьев, который не оставлял без внимания какие-либо крупные события истории России в знаменитой «Истории России...», так описывает эти события: «Кириллов (уже известный нам обер-секретарь Сената И.К. Кириллов. – прим. авт.) писал, что 24 марта вышел он на Ногайскую дорогу и воров-башкирцев разными партиями, как скот, гнали. По рекам Белой, Уршаку, Кегушу, Тору, Селеуку, где было самое воровское гнездо, сожжено около 200 деревень, в которых около 4000 дворов; разорена и первая во всей орде мечеть Азиёва, в которой во все бунты башкирцы совещались о восстании и Коран целовали; казнено 158 человек, побито (убито в боях. – прим. авт.) обоего пола около 700, живых взято 160 да роздано в Уфе 85, в Остзею (Прибалтику. – прим. ред.) в службу послано 99; так как сильное разорение произведено самим Румянцевым по реке Деме полковниками Мартаковым и Тевкелевым – на Осинской и Сибирской дорогах, из Сибири – тамошними командами под управлением Татищева, так как уже пропало воров около 4000, то такой погром, по словам Кириллова, привел к тому, что воры не знали, куда скрыться, ибо с самого начала подданства ни за которые бунты никогда такой казни и разорения не видали».

Акая, конечно же, не освободили, однако в какой-то степени его заменил Кильмяк-абыз (абыз – учитель и толкователь ислама. – прим. ред.) из-за реки Белой, также старшина. Собрав на Ногайской и Сибирских дорогах (дарухах) отряд численностью более 7 тысяч, он 29 июня 1736 года неожиданно напал на лагерь Румянцева. Они хотели убить его или взять в плен, освободить всех своих заложников и пленных, однако это им не удалось.

Несмотря на внезапную и сильную атаку повстанцев и потерю русскими 150 драгун убитыми и ранеными, отряд Кильмяк-абыза отступил, увидев пехоту русских. Однако проигранная битва не испугала повстанцев, напротив, они активизировали борьбу. «Теперь вся эта сторона в великом смятении, – писал Румянцев, – и почти все пристали к ворам, даже до самого Казанского уезда». О восстании Кильмяк-абыза говорится и в донесении Румянцева князю Гагарину от 2 июля 1736 года.

Примерно через год, в 1737 году, генерал-майор Ф. Соймонов, ставший новым губернатором Казани, писал в Москву: «Из башкир (из Башкирии. – прим. авт.) получены подтвердительные ведомости, что тамошняя комиссия к окончанию приходит. Которые главные бунтовщики подлый народ возмутили, те переловлены, а именно: Кильмяк-Абыз, Акай Кусюмов с сыном, Умир Тахтаров, Сабан, и многие другие, коим вскоре следствие окончится, а прочих уже несколько сот в разных местах переказнено, также немалое число в Казань для отводу в Остзею – одних в службу, а других в работу в Рогервик (современный г. Палдиски в Эстонии. – прим. ред.) послано, женска полу и малых робят несколько тысяч к вывозу в русские города розданы». Сообщил также, что местное население не допущено «к жатве сеянного и к севу нового хлеба, деревни воровские все разорены».

Своего рода итог этому восстанию подводит П.И. Рычков: «Сей последний бунт продолжался почти чрез целые шесть лет, то есть от 1735 по 1741 г., со многими затруднениями и с немалым кровопролитием [...] Во время оного [...] из тех бунтовщиков казнено и побито (убито. – прим. авт.) при сражениях, послано в ссылку в Остзейские места и роздано разным людям жен и детей их для поселения внутрь России, по рапортам и канцелярским запискам, 28 491 душа, не счисляя вольницей и мелкими партиями (из коих многие письменно не рапортовали) побитых и в разные места развезенных, от которых пропало их также число не малое, и деревень их выжжено множество».

К сожалению, в таком фундаментальном, классическом труде, как «История...» С.М. Соловьева нет ничего о судьбе Акая и его соратников. Пользуясь случаем, необходимо отметить, что татарский народ не забывал об Акае, напротив, его имя вошло в народные предания. Так, в рассказе, записанном М.И. Ахметзяновым в 1974 году в восточных районах Татарстана, говорится следующее: «Поп Василий, когда крестил людей в этих краях, остановился в местности, которую и по сей день называют «Озером Акая». Акай-батыр подошел к Василию и нарочно сказал ему, что тоже хочет креститься и утопил попа в озере. После этого люди разгромили весь поповский отряд. Поэтому раньше, кто нечаянно вспоминал об озере Акая, то на него накладывали штраф».

Через пару лет поле восстаний Акая и Кильмяк-абыза на волне народного движения появился Карасакал – по одной версии, турок, по другой – кубанский, т.е. крымский, татарин; последняя, очевидно, отражает истину, ибо подлинное имя его было Султан-Гирей, указывающее свою принадлежность к фамилии крымско-татарских ханов (Карасакал, т. е. Черная борода, является его прозвищем). Он появился весной 1740 года на Сибирской дороге. Башкирцы объявили его даже своим ханом, но потом сами же отказались от него, узнав о движении против них русского войска. Один башкирец, пойманный отрядом полковника Арсеньева, объявил, что Карасакал никакого войска не имеет, что он самозванец и т.д. Карасакал со своим отрядом перешел через Яик и ушел в степь к казахам. По некоторым показаниям участников восстания Карасакала, он нашел себе убежище у казахов под защитой Абул-Хаир-хана.

Главные виновники «возмущения» – татары

В источниках часто и совершенно четко отмечается активное участие татар в политической, религиозной и просветительской жизни народов Башкирии, Оренбургского края и в целом описанного выше Волго-Уральского региона. Более того, в этих источниках татарам отводится руководящая роль в выступлениях народных масс.

В многочисленных донесениях в центр (Сенат и Военную коллегию), в которых особенно усердствовал уже известный нам обер-секретарь Сената, руководитель Оренбургской экспедиции, один из самых активных политических деятелей России времени царствования Анны Иоанновны И. Кириллов, имеются сообщения о татарах: «А татары, пришельцы из Сибири, особенно из Казани, их духовные – ахуны, муллы, абызы – гораздо прилежнее стараются приводить их (башкир и другие народы. – прим. авт.) в свой закон и воздержною своею жизнью простяков к себе привлекают, школы имеют, мечетей множество настроили [...]; а теперь не только здесь (в Башкирии. – прим. авт.), но и в Казанской и Воронежской губерниях все живут и множатся [...] Магометанских духовных, которые попадутся хоть в малой вине, надобно не щадя наказывать и ссылать не только из Уфимского, но из Казанского и других уездов, потому что простые татары в них, как в пророков, веруют, и они привлекли их к себе воздержным житьем и в вере утверждают и умножают».

Руководителями национальной борьбы народов Волго-Уралья в XVIII веке, как и до этого, были татары. Не зря уже не раз упомянутый Кириллов, исключая в этом башкир, писал именно о них следующее: «У сих воров не так, как у других орд, никого главного владельца нет».

А вот известный русский историк и государственный деятель, действительный статский советник В.Н. Татищев, управлявший в то время (1720–1722, 1734–1737 гг.) казенными заводами на Урале, писал в Казанскую губернскую канцелярию, что «по известию из Кунгура (город в Пермском крае. – прим. авт.), у татар великие съезды и советы [...] вследствие этого приняты меры предосторожности».

В вопросе главенствующей роли татар в волнениях в Башкирии представляет интерес еще одно событие, хотя на этот раз социального характера. В.Н. Витевский в книге «И.И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе», изданной в Казани в конце XIX века, завершая описание восстания в Уфимской губернии 1747 года против сбора неположенного, дополнительного ясака, во главе которого стояли татарский выборный Смаил, мурза Карабашев, Мендияр Ураков, черемисы Кинзебей Ильбарисов, Кунакбай, чуваш Черебай и другие, которое также было жестоко подавлено, пишет следующее: «Главные виновники возмущения содержались в Уфе под арестом; замечательно, что большая часть из них (18 чел.) были татары (перечисляются имена. – прим. авт.). Из мещеряков (татар-мишарей. – прим. авт.) содержались под арестом семь человек (также называются имена)».

Продолжение следует

Равиль Фахрутдинов, Раиль Фахрутдинов