Как в башкирской семье проявляется татарский язык

От конкуренции идентичностей и языков – к единой башкирско-татарской языковой среде. Часть 2

Для полноценного развития языковой среды башкирских детей татарский язык оказывается неплохим подспорьем в этом нелегком и одновременно благородном деле, к такому выводу приходит уфимский языковой активист, социолог (к.с.н.) Тимур Мухтаров. Во второй части авторской колонки, написанной для «Миллиард.татар», башкирский ученый рассказывает, как создавал языковую среду у себя дома, настойчиво и с любовью прививая «туған тел» жене и детям.


В мечети – на татарском, в ЗАГСе – на башкирском

В первой части своей колонки я предложил сознательно, на институциональном уровне, развивать единую башкирско-татарскую языковую среду, чтобы расширять пространство их использования в публичной сфере и в школьном образовании.

В продолжении этой статьи я вкратце поделюсь опытом создания башкирской языковой среды в своем доме и отмечу роль башкирского и татарского языка в жизни моей семьи.

Начну с того, что моя семейная жизнь началась более 15 лет назад с проведения обряда никаха, который совершил на татарском языке имам в уфимской мечети «Ихлас». Этим имамом был известный в нашем городе Мухамет-хазрат Галлямов. Почему вышло так, что мне и моей невесте, башкирам по национальности, никах читал мулла татарской национальности, сейчас сказать трудно. Видимо, мой знакомый мулла, который мог совершить обряд никаха по-башкирски, в тот день был занят.

Как бы то ни было, брачная проповедь имамом была прочтена на татарском языке и ни у кого из присутствующих это не вызывало никакого отторжения. После проповеди также были прочтены аяты из Корана, после чего имам обратился на татарском к нам, молодоженам, задавая различные вопросы, и мы отвечали на башкирском. В конце обряда он по-татарски побеседовал с нашими родственниками, ему также отвечали по-башкирски. Беседа велась на очень богатом литературном языке и с той, и с другой стороны, к общему удовольствию.

Интересно, что имамом в день проведения обряда было выдано свидетельство о никахе (не из ЗАГС), напечатанное и заполненное по-татарски. Помнится, моя мама потом хлопотала, чтобы это свидетельство имам переоформил на башкирском языке. Но Мухамет-хазрат Галлямов сослался на отсутствие в тот момент в мечети бланков, напечатанных на башкирском, и обещал сделать это в будущем. Однако лично меня и мою супругу никак не задело то, что вместо свидетельства из мечети на башкирском мы получили свидетельство о никахе на татарском. Ведь официальное свидетельство о браке из ЗАГСа содержало перевод на башкирский язык. Таким образом, свидетельство из мечети на татарском языке так и осталось в нашей семье как реликвия и интересный документ для меня, как для ученого-социолога, изучающего языковые отношения.

Что касается официальной церемонии заключения брака, то она прошла в Кировском ЗАГСе г. Уфы на башкирском языке. Об этом мною была заранее подана заявка, и специальный работник совершил на башкирском языке гражданский обряд. Там были сказаны правильные слова о будущей совместной жизни и предоставлено слово родителям с родственниками, которые нас по-башкирски благословили. Те, кто из родственников не владел родным языком, говорил на русском.

Сначала обучить жену родному языку

После свадьбы началась совместная жизнь, в которой я прилагал большие усилия к тому, чтобы мой будущий ребенок свободно владел родным башкирским языком. Для этого я затеял свой собственный проект создания башкироязычной среды в моей семье в условиях моего родного города Уфы. Мой замысел состоял в том, чтобы мой ребенок, родившись, слышал от родителей и бабушек с дедушкой только башкирскую речь, воспринимал только башкирские телепередачи и другие медиа, общался с детьми преимущественно на башкирском, учился в башкирской школе и т.д. Я изначально готовился к своему проекту, например, жилье перед никахом я себе выбрал в соседнем от башкирской гимназии микрорайоне.

И этот проект состоялся. Семейную башкироязычную языковую среду в условиях своего города мне удалось построить. Во многом ее пришлось создавать искусственно. Так, например, моя супруга, будучи уфимской башкиркой в третьем поколении, совсем не умела говорить на родном языке, лишь понимала некоторые фразы. В школе, где она училась, не было предмета «родной язык», поэтому, мне пришлось сначала научить языку ее.

Например, повсюду в квартире я развесил карточки с названиями предметов по-башкирски. И затем, когда мой ребенок появился в нашей квартире после роддома, супруге пришлось сразу перейти на башкирский язык в общении со мной и ребенком. Это было нелегко, но помощь пришла оттуда, откуда я не ждал. Мать моей супруги почти на месяц переехала к нам помогать с новорожденным, она немного владела татарским языком, в процессе немного переучилась, и башкирская речь у нас дома зазвучала!

Таким образом, у супруги появилась языковая практика, и сам я тоже старался ей эту практику расширять с моей стороны. Для этого в общении с женой я перешел только на башкирский, а ее попросил отвечать мне тоже на башкирском или, если трудно, то по-башкирски, но с использованием русских слов. Сначала жена была вынуждена молчать из-за языкового барьера. Но через несколько дней она спонтанно заговорила, ведь женщины долго не могут молчать. И заговорила на ломаном башкирско-русском, таким образом, барьер был сломан мощным речевым потоком, лед тронулся.

Башкирский детский сад, башкирская группа рисования

Ребенок подрастал, и когда ему исполнилось 2½ года, он начал посещать башкирский детский сад, в который я его привозил по пути на работу. В первый год садик нам понравился. Дети в младшей группе, куда ходил мой сын, в основном, не умели разговаривать. Сын (и еще пара детей) общался с воспитательницей только на башкирском, у него рано развилась речь. Во многом эта правильная речь тогда у него развилась дома благодаря собственным речевым способностям, осознанным усилиям со стороны бабушек и моим с ним разговорам, а также регулярному просмотру детского телеканала на башкирском языке «Тамыр», который в то время начал вещание.

На русском мой сын тогда понимал, но говорил с сильным акцентом. В основном русский язык он усваивал от своих двоюродных сестер и брата, с которыми часто общался у бабушки, моей тещи. Но был у него еще один двоюродный брат, старший, который говорил с моим сыном на башкирском, он был первым внуком моей мамы. Они тоже часто общались, для них обоих это было очень важно. Мы специально отправляли их друг к другу в гости разговаривать. Впоследствии они учились в одной башкирской школе.

Еще мне удалось найти моему ребенку дополнительное дошкольное образование на башкирском языке. Моя одноклассница по башкирской гимназии Эльза Кутлубаева открыла свою частную детскую художественную студию. При этом горела желанием собрать в этой студии и башкирскую группу детей, обучать их живописи на башкирском языке. Ничего подобного ни на башкирском, ни на татарском языке, в городе еще не было.

Она обратилась ко мне за поддержкой, и я помог ей собрать первую такую группу. В этой группе начали обучаться дети драматурга Зухры Буракаевой, социолога Ильгиза Султанмуратова и мой ребенок. Постепенно стали приводить детей и другие башкирские родители. Мой сын занимался в этой башкирской группе два года и, надо сказать, получил не только навыки рисования, но также изрядную языковую практику при общении со сверстниками и педагогом.

Такая удача, как башкирская группа в частной студии живописи, продлилась недолго и больше не повторилась. Она не приносила хороших денег, так как продвинутых башкирских родителей, желающих развивать своих детей через родной язык и живопись, было недостаточно. Также не хватало педагогов. Сегодня такой башкирской группы в студии живописи для детей в Уфе нет. Возможно, такой проект в Уфе сможет опять состояться, если концепция обучения в ней станет башкирско-татарской, т.е. будут привлекаться родители не только башкирской, но и татарской национальности, удовлетворяя их языковые запросы.

Недолго продлилось и посещение моим ребенком башкирского детского садика. Уже на следующий год в группу моего сына набрали еще детей, всего их стало более 30. У них и тех детей, которые раньше не умели говорить, речь открылась вовсе не на башкирском языке, а на русском. Многие новые дети вообще не понимали воспитательниц, которые вели процесс на башкирском языке. Поэтому воспитатели переходили в общении с детьми на русский, как понятный всем. В этом стихийном процессе башкироговорящие дети, в том числе и мой сын, почувствовали себя некомфортно, поскольку их родной язык перестал звучать в полную силу.

Недовольным почувствовал себя и я, поэтому обратился к заведующей башкирским детским садом поделить нашу группу по уровню владения родным языком и определить моего сына в продвинутую группу. Заведующая отказалась под каким-то бюрократическим предлогом, и я перестал привозить моего ребенка в башкирский детский сад. Поскольку по своему опыту знаю, что в такой детской группе реально не звучит башкирская речь, а значит ребенок растеряет все навыки владения им и перейдет полностью на русский. И даже будет пытаться говорить на русском в общении с родителями.

Няньки, бабушки, телепередачи и мультфильмы – на поддержание языковой среды

В этой ситуации пришлось нанять няню, которая владеет башкирским языком и может находиться с ребенком, пока его родители на работе. Найти такую няню удалось: сначала няни были из студенток, потом более взрослые. Всего по очереди у нас было 4 няни, все родом из башкирских деревень, уровень владения башкирским у всех был разным. Они учили сына читать, выводили его гулять, кормили, включали ему телевизор, читали книжки – все это происходило на башкирском языке. Конечно, денег уходило немало, при этом няни были согласны работать за минимальную оплату, им самим было интересно. Но в конце концов по разным причинам няни перестали к нам приходить.

И тогда эту роль взяла на себя мать моей супруги, «нәнәй», которая к этому времени вышла на пенсию, а сама жила относительно недалеко от нас. Благодаря ей, мой сын благополучно развивался и в языковом отношении до возраста, в котором настала пора ходить в школу. Тогда мы записали моего ребенка на подготовительные курсы при башкирской гимназии, расположенной в соседнем квартале.

К этому времени мой сын уже говорил на башкирском языке бегло и лучше своих родителей. Свой словарный запас он черпал из общения со мной, просмотра детского телеканала «Тамыр», и во многом – из общения с бабушками и дедушкой. Причем одна из бабушек («нәнәй») старалась говорить на башкирском, но часто выговаривала слова на татарский манер. Но это никаким образом не внесло путаницу в речевые навыки моего сына, он и сейчас говорит по-башкирски чисто, без акцента.

В дошкольные годы моего сына на моем кабельном приемнике я настроил показ башкирского детского телеканала «Тамыр» в качестве безальтернативного среди детских телеканалов. Таким же образом были настроены остальные башкироязычные и татароязычные телеканалы. В основном это были музыкальные каналы «Туган тел» и «Курай». Из телеканалов на других языках были отобраны англоязычный детский канал English Club и познавательно-новостные на немецком, английском и французском. На русском языке был только БСТ, остальные каналы были исключены.

Но мой ребенок любил смотреть только «Тамыр», и этот телеканал почти весь день оставался включенным на телевизоре. Аналога «Тамыру» на татарском языке тогда еще не было. Но со временем мы начали уставать от того, что в эфире «Тамыра» повторы почти всех телепередач крутились по нескольку раз, и даже не в месяц или в неделю, а в день. Мой сын даже выучил наизусть некоторые музыкальные телепрограммы и пел песни вместе с детьми из телевизора. По всей видимости, телеканал «Тамыр» постоянно недофинансировался, телевизионщики работали на энтузиазме и снимать почаще новый контент просто-напросто не было денег.

Из других медиа я также покупал книги, традиционные печатные СМИ, и видеодиски с башкироязычным детским контентом. Если в детских журналах недостатка не было, то с книгами и видео ситуация 10 лет назад была критической. Хотя я и не припоминаю, чтобы она когда-нибудь была удовлетворительной в Уфе. Красивых современных детских книжек на башкирском, как и видеодисков, почти совсем не было.

Помнится, я нашел в продаже продублированные на татарский язык мультфильмы «Бемби» и «Алиса в стране чудес» и немедленно купил эти видеодиски для показа дома. Ничего подобного на татарском языке в Уфе тоже практически не было. К тому времени мой ребенок освоил компьютер и полюбил играть в онлайн-игру «Смешарики».

Тогда я и решил, что буду искать и собирать современные медиа (видео или компьютерные игры) для моего ребенка на обоих языках – башкирском и татарском. До осознания башкирско-татарской языковой среды мне было еще далеко. Я думал лишь о том, каким образом детский татароязычный контент поможет мне восполнить пробелы в башкирских медиа, которые проявились в процессе языковой социализации моего ребенка.

Продолжение следует

Тимур Мухтаров
Фото:
Рамиль Гали

Следите за самым важным и интересным в Telegram-канале