Мансур Гилязов: «Приятного с каждым днем все меньше. Если бы увидел, что там хорошо, то и остался бы… Возможно, поэтому мне и не показали ничего»
Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»
«Я человек, привыкший к удовольствиям, веселью, куражу»
— Мансур, ты пережил клиническую смерть – с того света вернулся, получается. Скажи, «там» действительно что-то есть?
— Я думаю, что нет. Во всяком случае, я ничего такого не испытал. Кажется, кроме темноты, там ничего нет.
— Не хочешь ли ты сказать, что того света не существует?
— Не знаю. Я сам его не увидел. Не почувствовал, не ощутил ничего.
— Но ты уже направлялся туда, побывал «вне тела», так ведь?
— Да. Но я ничего не видел. Мог бы и остаться. Было такое ощущение легкости, уюта…
— Но если там, кроме темноты, ничего нет, то и оставаться нет смысла. Правильно сделал, что вернулся.
— Но и здесь особо делать нечего… Приятного с каждым днем все меньше. Если бы увидел, что там хорошо, то и остался бы… Возможно, поэтому мне и не показали ничего. Я человек, привыкший к удовольствиям, веселью, куражу… Ради этого мог и остаться.
— Наверняка что-то все же было. Возможно, ты просто не видел.
— Может, я просто не добрался туда. У Теннесси Уильямса есть гениальные слова: «Где-то высоко на небесах есть же кто-то. Кто-то меня любит, кто-то меня оберегает». Он не говорит, что это Бог, он говорит – кто-то. Меня тоже уберег кто-то, думаю я. Полчаса мое сердце не работало.
— Любишь ты преувеличивать…
— Нет-нет! Врач прямо сказал: «Еще бы 15 минут – и тебе конец». Это в кино человек живет всего две минуты. А меня подключили к всевозможным аппаратам, это спасло. Организм обеспечивали эти приборы, пока сердце само не заработало.
«Когда друзья лежали в больнице, никого из них не навещал. Это была большая ошибка. Оказывается, надо»
Фото: © Михаил Захаров / «Татар-информ»
«Когда друзья лежали в больнице, никого не навещал»
— Что почувствовал после возвращения? «Как же хороша жизнь»?
— Нет… потому что проблем накопилось очень много в последнее время. В личной жизни, в семье, с детьми… есть некоторый пессимизм.
— Депрессия – твое любимое состояние.
— Пока ничего не могу сказать. Никакого удовольствия не ощутил. Хотя больницы хорошие, врачи тоже лечат хорошо.
— Это потому, что ты известный драматург? Особое к тебе отношение?
— Этот вопрос Ирада Хафизяновна [Аюпова] держит на контроле. Жена с ней на связи.
— Видишь – тебя ценят, ты нужен. А говоришь – пессимизм.
— Да. Не бросили. Каждый день приходит очень много людей – родственники, коллеги… из Союза писателей, Союза кинематографистов… Если честно, иногда даже очередь появляется, чтобы зайти ко мне. Я понял, что к человеку в больницу приходить надо, это очень важно!
— Сам ты ходил?
— Нет, в том-то и дело! Я это сейчас понял. Когда друзья лежали в больнице, никого из них не навещал. Это была большая ошибка. Оказывается, надо. Даст бог, выйду из больницы – буду ходить ко всем друзьям и родным. Я это осознал.
Здесь, в больнице, я понял еще одно. Со мной в одной палате – парень, который вернулся раненый… Он из Елабуги. Сейчас я о том, что там происходит, знаю через человека, который сам все видел.
— И то, что ты узнал, изменило твое отношение?
— Отношение к специальной военной операции сильно изменилось. Начал оценивать по-другому.
«Мне наших татарских ребят очень жаль. Это наш генофонд. Наше самое большое богатство, конечно, женщины, а на втором месте – наши парни»
Фото: © Султан Исхаков / «Татар-информ»
«Конечно, СВО была нужна»
— И как же изменилось твое отношение?
— Конечно, СВО была нужна. Мне кажется, главная цель «той стороны» – заработать денег. Деньги – это единственная цель. Здесь ведь нет ни одной идеи.
Мне наших татарских ребят очень жаль. Это наш генофонд. Наше самое большое богатство, конечно, женщины, а на втором месте – наши парни. Туда ведь не берут слабых и никчемных, отбираются самые лучшие. Мне кажется, «те» уже набрали себе денег…
— Могли бы и остановиться?
— Да. Старое оружие потратили, склады освободили. Очень жаль ребят. Теперь уже можно договариваться. В Киеве тоже посадить своих людей, и на этом закончится. Это можно писать?
— Наверное, можно. Ты же не говоришь, что против СВО. Америку ругаешь…
— Я и сейчас был бы не против… ребят ведь жалко.
— А разве раньше отношение было другое? Как-то ты говорил: «Хочу жить в большой стране».
— И сейчас так. Я за сохранение целостности страны. Кто-то радуется, что Россия идет к распаду. Разрушать страну никак нельзя. Иначе народы начнут драться между собой. Татары с башкирами, удмурты – еще с кем-нибудь… А если начнут делить Сибирь, ее богатства…
— То есть главная концепция не поменялась…
— Главная концепция – чтобы наша страна осталась при своих границах. Расширяться – можно. Если бы Белоруссия вошла, например, я не был бы против. Думаю, что она действительно войдет.
— Значит, этот парень тебя подтолкнул к таким мыслям.
— Да, он был ранен в декабре прошлого года. Сейчас уже сентябрь, а он еще не может встать на ноги. Состояние очень тяжелое. Таких ребят там очень много. Мне стало жаль наших ребят. Если эти дела продолжатся, нужны ведь будут еще люди.
«Хочу попробовать написать либретто. «Микулай» тоже моя первая пьеса в жанре моноспектакля. Было интересно…»
Фото: © Михаил Захаров / «Татар-информ»
«Больше всего не люблю психологов»
— Ты бы взялся за эту тему в будущем?
— Если есть идея, могу сделать. Меня волнуют все темы. Чтобы начать писать, нужна точка опоры. Интересная судьба, интересная ситуация, интересная среда… «Микулай», например, среда. А еще вот недавно прочитал одну притчу, и она меня заинтересовала. Давно такой интересной вещи не читал. Думаю писать на ее основе произведение.
— Значит, как только встанешь на ноги – сядешь писать?
— Да. Это будет либретто. Я еще никогда не работал в таком жанре. Хочу попробовать написать либретто. «Микулай» тоже моя первая пьеса в жанре моноспектакля. Было интересно…
— Кстати, о «Микулае». Говорят, на одной из встреч по снятому Ильшатом Рахимбаем фильму какой-то психолог назвал твоего героя психически ненормальным и ты обиделся, ушел из зала. Расскажи, как было дело.
— Была такая встреча. Я ушел не потому, что обиделся, меня ребята позвали в ресторан – поэтому. А зачем мне обижаться? Психологи, они сами все ненормальные. Он же назвал Микулая шизофреником. На основе чего он его так называет? Микулай – единственный житель деревни. Он живет один, тоскуя по матери, жене, своим умершим детям, по своим односельчанам. Это шизофрения? Он творческий человек. Поэтому тех, кого потерял, он воссоздал в виде кукол. Разве это сумасшествие? Наверное, это неестественно, но для меня он – оригинальный и праведный человек. Он тоскует по близким, и в том, что он их изобразил, я не вижу никакого отклонения.
Во-вторых, «Микулай» – не документальное, а художественное произведение. Значит, наш психолог не понимает ни жизни, ни искусства. Мне очень интересно – читал ли он пьесу или сценарий? Сомневаюсь.
— Ты объяснил ему все это?
— Да. Меня поняли и аплодировали. А этот психолог, наверное, сидел и смеялся. Мол, вот еще один шизофреник – уже про меня.
— Говорят, известный психолог.
— Известный. Сейчас и о психологах поговорим. Микулай – он сын пастуха и мечтал стать пастухом. Такие люди бывают, я таких знаю. Не каждый становится академиком. Этот человек в своей жизни прочитал всего одну книгу – «Ночной полет» Антуана де Сент-Экзюпери. Другой книги у него нет. Нашел он ее в соседнем доме. Он верит написанному в этой книге, потому что Экзюпери пишет убедительно. Микулай переживал, что в темноте самолетам трудно найти дорогу, поэтому каждую ночь разжигал костер. Это не шизофрения, а доброта. Человек ведь должен во что-то верить. Летчики в финале говорят: «Сегодня очень светло». Значит, они тоже замечали эти костры, знали, что есть такой человек. Весь мир теперь назовем шизофрениками? Это – единение людей.
А психологи всех готовы назвать шизофрениками. Из людей всех профессий больше всего не люблю психологов. Раздор в нашу семью тоже привнесли психологи. Моя жена тоже в свое время начала ходить на курсы к психологам. Там женщине в голову вкладывают мысль, что она должна быть свободной. Женщина не должна подчиняться мужчине, сама должна строить свою судьбу – вот что внушают современные психологи.
«Времена изменились – женщине не нужна семья»
— То есть у тебя сложилось определенное мнение о психологах.
— Я знаю, кто они такие – психологи – и женщины, которые с ними имеет дело.
— Для них это деньги. Видимо, все сводится к деньгам.
— Да. Они зарабатывают деньги. 90 процентов женщин – одинокие, с ребенком…
— Если женщина была вынуждена обратиться к психологу, значит, ее не устраивает ее семейная жизнь, а конкретно – ее муж. Если бы у нее все было хорошо, не обращалась бы.
— Надо сблизиться с мужчиной, уважать его. Раньше, во времена наших дедов, если мужчина погибал на войне, то его брат был обязан жениться на вдове и взять заботу о ней и детях на себя. Сейчас времена изменились, и женщине семья не нужна. Появилась вот эта армия психологов, армия блогеров. Ни у кого из них нет мужа, о таком понятии, как семья, они и слышать не хотят. Микулай – святой человек для меня, а для них он шизофреник.
— Психологов мы с тобой вывели на чистую воду, значит…
— Мне лечащий врач сказал, что ко мне придет психолог. Оказывается, это входит в программу реабилитации. «Очень хорошо, я их очень люблю. Выдайте мне в этот день белый халат, я отлично его полечу», – сказал я. Потом врач сказал, что тот побоялся ко мне прийти, узнал, кто я. Я сказал: «Жаль».
— И какие перспективы у нас в этом мире, где есть такие психологи?
— В моей пьесе «Бичура» об этом написано. Потеря веры, неправильные ориентиры, разрушение института семьи и утрата базовых инстинктов – это называется катастрофой. Когда начинаются такие беды, наступают еще более разрушительные – война, эпидемия, чувствуете?.. Эту катастрофу несут существа – «бичура». Из той беды, о которой я выше говорил, тоже придет бичура, и человек будет обязан вернуться к вере. После этого начнется нормальная жизнь, возврат к институту семьи. В Европе институт семьи уже на грани исчезновения…
— Значит, ты психологов ставишь в один ряд с такими катастрофами, как война и эпидемия?
— Да. Это армия, которая творит такие катастрофы, как уничтожение семьи.
— Ты же говоришь, что жена к тебе сегодня придет. Как бы ты ни жаловался, она же осталась твоей.
— Что с того? Это же моими усилиями. Хоть, с одной стороны, я слаб, с другой, я считаю себя сильным и стойким человеком. Мои предки, мои родители заложили в меня это. Я должен стоять на страже этого. Одним словом, я Микулая считаю здоровым человеком.
«Человеку в мире должно быть интересно»
— Не бывает ощущения, что ты и сам в этом обществе, как Микулай? Тебя понимают? Твои произведения?
— Общество понимает. Ставят же ту же «Бичуру». Я думаю, что в драматургии я немного опережаю свое время. Сегодня меня могут не понять. Еще 40 лет назад Фарид Бикчантаев ставил «Бичуру». Не поняли. Сейчас уже несколько театров поставили, еще один театр собирается поставить. Я говорю: может, достаточно уже? Есть же и другие пьесы.
Мою комедию «Көлмәгез, мин үләм» («Не смейтесь, я умираю») ставит уже четвертый театр. А она была написана 25 лет назад. Поэтому я сегодня пишу с верой в то, что это будут ставить через 10, 15, 20 лет.
— Недавно на семинаре драматургов мы смотрели театрализованное представление Нижнекамского театра, и там был отрывок из этого спектакля. Там же герои ищут причину, чтобы вернуть человека к жизни. Именно в эти дни ты лежал в тяжелом состоянии. Каждый думал о тебе – как Мансура вернуть, не дать ему уйти…
— Там, в основе пьесы, глубокая мысль – человеку необходимы надежда и результат. Человеку в мире должно быть интересно. Человек должен всеми силами цепляться и стараться выжить. Равнодушие, безделье, одиночество уничтожают человека. Надо каждый день находить себе какое-то интересное занятие. Эта мысль есть и в других мировых произведениях.
— Насколько сильный стимул для творческого человека интерес к его творчеству? Драматурга может вернуть к жизни то, что его пьесу ставят? Отгоняет ли это депрессию?
— Не сильно, если честно. В молодости я был безумно рад, когда ставили мою пьесу. А сейчас – только когда получается очень хороший спектакль.
— Последнее, что тебя так порадовало?
— Постановка «Микулая» в Альметьевске. Мне очень понравилось. Поставил хакасский режиссер Марас Чеббур – в точности, как я написал, понимая, о чем я пишу. Рафик Тагиров играет с огромной отдачей, прекрасно. Это меня сильно порадовало.
— А сейчас? Что сделало бы тебя счастливым? Какого масштаба событие должно быть, чтобы ты почувствовал великую радость?
— Сейчас я хочу спокойной жизни. Спокойная семейная жизнь. Вот этого не могу обрести.
— Чтобы жена была рядом, любила, поддерживала тебя?
— Да. Дети, внуки. Я хожу в спортивно-оздоровительный центр. Там есть неглубокий бассейн для таких, как я, людей пенсионного возраста. Туда ходит пара, им около 70 лет. Они все время ходят, взявшись за руки, и постоянно разговаривают, даже когда плавают…
— Значит, этого тебе не хватает.
— Да, мне недостает вот таких разговоров. Я люблю поговорить. Анатолий Эфрос говорил артистам на репетициях: «Когда я говорю вам одну мысль, ожидаю от вас две мысли, чтобы вернуть вам четыре». В жизни должно быть так, в общении, в разговорах. Мне моя жена иногда говорит: «Этот человек – творческий вампир, не общайся с ним». А Леонид Жуховицкий говорил: «Чем больше отдашь, тем больше вернется». Какой колодец чище? Из которого берут больше воды. Не надо бояться отдавать свою энергию. Пусть берут!
Поэтому мне нужно общение. Сейчас общения нет, если честно. Я с восхищением смотрю на ту пару в бассейне. Они всю жизнь прожили вместе…
«Ставят редко. Если даже ставят – гонорары мизерные. Удачных постановок еще меньше. Я пьесу пишу и забываю»
Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»
«Ставят редко. Удачных постановок еще меньше»
— Мансур, мужчины нехватку общения и внимания решают и таким способом – заводят любовницу. Да простит меня Эльвира за такой вопрос.
— У меня не так. Я не привык так поступать. Отвергаю такое.
— Потому что однолюб?
— Потому что женщины красивее, умнее, интереснее, чем Эльвира, я не встречал, если честно.
Не слишком пессимистичным получается наш разговор? Я люблю философские мысли Сократа. Самое любимое: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Сейчас день ото дня приближаюсь к этому – меня окружает все больше таких вещей, которые я не понимаю. Не понимаю отношений между людьми, между родителями и детьми. Думаю, что так не должно быть.
А ты знаешь продолжение той фразы? «Другие не знают и этого».
— Теперь ты изменишься? Эта болезнь изменит тебя или ты вернешься к своей прежней жизни?
— Я очень надеюсь. Нельзя не измениться. Я сам должен ее изменить. Я уверен, что это был некий знак. Хочу писать. Планы есть…
— Тебя же Бог удержал здесь. Значит, ты еще нужен этому миру.
— Да, кто-то меня уберег. Судьба – она есть. От нее не уйти.
— Мансур, врачи, пациенты узнают тебя здесь как писателя?
— Очень немногие.
— Если не узнают, для кого ты тогда пишешь?
— Во-первых, я испытываю удовольствие, когда пишу. Я погружаюсь в эту историю, мне там хорошо, и никакой депрессии не остается.
— Пишешь для собственного удовлетворения?
— А для кого писать?! Ставят редко. Если даже ставят – гонорары мизерные. Удачных постановок еще меньше. Я пьесу пишу и забываю.
Рабит Батулла с сыновьями Байбулатом и Нурбеком
Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»
«Дети Батуллы очень талантливые»
— Тебя еще беспокоят тема татарского кино и то, что ты так и не получил премию Тукая в качестве кинематографиста?
— С нашим нынешним руководством татарского кино не будет. Они открыто в этом признаются. Я не говорю о министре культуры – с Ирадой Аюповой это обсуждали, она оказывает нам поддержку. У нас премию Тукая готовы отдать кому угодно, но только не киношникам.
Вчера фильм «Бибинур» показали по каналу «Культура». Шикарный фильм. Я очень долго размышлял над феноменом якутского кино. И понял, в чем секрет. Очень просто – это тема. Мой учитель, единомышленник Ризван Хамид так говорил: «Мансур, в мире есть очень много тем. Но вскоре останется лишь одна – человек и природа». Потому что отношение человека к природе неправильное. Это нездоровое отношение…
— Ты ведь не про экологию?
— Нет. Просто про экологию – примитивно. Здесь тема выживания. Философская тема. Якуты, сами того не зная, случайно вышли на нее. Потому что они задумываются над тем, как человек может выжить в этой первозданной и суровой природе. У нас этой темы нет, потому что нет такой природы. А о нашей теме сказал Ильдар Ягафаров: «У нас очень сильная история. В центре России существует мусульманский мир, и он сохранился, он жив». Это – наш секрет. Это чудо. Может быть, это и есть наша тема.
Кино – это как болезнь. Эта болезнь уже распространилась без какой-либо помощи со стороны. Когда «Микулай» вышел в большой прокат, мои родственники в кинотеатре «Родина» купили последние два билета на сеанс. Сейчас хвалят «Бери да помни» Байбулата Батуллы, похвалила даже Милеуша Хабутдинова, которая обычно только критикует. Дети Батуллы очень талантливые.
— Да, хороший фильм. Мансур, а у тебя в душе рождаются стихи или песни?
— Нет. Хотя младший брат отца Алмаз Гилязов – композитор. «Мәтрүшкәләр» – это же его песня.
— Я не знала. А в спектакле «Казан егетләре» по твоей пьесе…
— Там были народные песни. Их нашел отец. Папа с молодых лет записывал песни в поездках по деревням, он дал мне свои дневники с этими записями. Авторов у них нет. У «Песни Бичуры» тоже нет автора, народная песня. Мне за нее даже гонорар перечислили. Я, когда был молодой, попробовал писать стихи на русском и понял, что это не мой путь. Прозу тоже пробовал писать. И сейчас мог бы написать, но куда мне с ней?!
— Хочешь сказать, что прозаики занимаются совсем ненужным делом?
— Выпускать книгу тяжело. Денег это не приносит. Неинтересно мне, одним словом.
«Рамиль Тухватуллин был бы гениальным певцом. Когда он поет, то целиком погружается в песню»
Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»
«Послушай любую нашу песню – ощущение, что где-то ты это уже слышал»
— Раньше люди читали книги, а сейчас они идут не за писателями, а за блогерами. Получается, вы потеряли лидерство?
— Ты права. Сейчас объясню словами своего любимого философа Сократа. У Сократа было много учеников, они записывали его мысли, он наставлял их на путь истинный. У Сократа спросили: «Ты обучаешь людей, просвещаешь. А ведь если любого из твоих учеников позовет афинская гетера, он пойдет за ней». Сократ говорит: «Она тянет вниз, а я поднимаю вверх. Подниматься тяжело, падать очень легко».
Идти за писателями – это подниматься, а за блогерами – это уже падение. Падать вниз не только легко, а удобно и приятно.
— Когда я начала говорить о песнях, хотела спросить тебя об эстраде. Может, ты от нечего делать здесь слушаешь музыку.
— На эстраде нам нечем похвастаться, и нет ни одного артиста, кем можно было бы гордиться. Потому что они хорошо живут: даже самых посредственных певцов зовут на свадьбы, концерты, они ездят на хороших машинах. Поскольку жизнь удалась, у них нет стремления искать новые формы. Если бы было трудно жить, то появились бы крутые исполнители.
— А где выход? Что, теперь сделать их жизнь хуже?
— Я объяснил причину. Выхода не знаю. Делать их жизнь хуже не надо. Но если бы я был певцом, мне было бы стыдно делать так плохо, как они делают. Никто не умеет двигаться. Если ты на сцене – ты обязан хорошо двигаться! Послушай любую песню – ощущение, что ты это уже где-то слышал.
А посмотри, какая сильная эстрада у других народов – узбеков, турок! Есть же примеры. Димаш у казахов – это чудо… На их фоне наши выглядят просто жалко…
— Имена будем называть?
— Нет, никого обижать не будем.
— Но есть же песни, которые трогают твою душу?
— «Ай былбылым», «Син сазыңны уйнадың»... Альфия Авзалова, Ильгам Шакиров – они пели потрясающе. Знаешь, кто сейчас в татарском песенном искусстве мог бы стать лучшим? Рамиль Тухватуллин. Он был бы гениальным певцом. Когда он поет, то целиком погружается в песню. Драматические артисты поют лучше, потому что глубже понимают песню. Я говорю это искренне, а не для того, чтобы польстить другу.
— Я лично очень переживаю из-за того, что Рамиль уже практически не играет в театре. Это яркий талант, который может дать очень много национальному искусству. Или его уход в политику – признак роста?
— Нет. Рамиль человек активный, ему нужна новая форма. Дамир Сиразиев тоже был таким. В театре им тесно, им нужна сцена государственного масштаба. Рамиль – отличный депутат. Если он уйдет из театра, для нас это будет большая утрата. Он два сезона проработал в Качаловском театре, и я видел, как он там играет. И еще раз убедился, насколько наш татарский театр сильный.
«Наличие алкоголя, скорее, удобно для автора, потому что ему легче оправдать те или иные поступки человека, если тот пьян. Без алкоголя сделать это сложнее»
Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»
«Меня беспокоит тема ЛГБТ. Если так будет продолжаться, нам конец»
— Мансур, хотелось бы поговорить еще об одной теме. Ты автор многих комедий. И я замечаю, что в этих комедиях практически всегда есть алкоголь. Он обязательно должен там быть? Без него зрителя никак не рассмешить?
— Наличие алкоголя, скорее, удобно для автора, потому что ему легче оправдать те или иные поступки человека, если тот пьян. Без алкоголя сделать это сложнее. Но сейчас я убрал алкоголь из своих пьес. И в будущем его в моих пьесах не будет.
Очень многие известные российские комедии строятся на «употреблении». Взять фильм «Ирония судьбы». Если бы я, например, принес в наш Минкульт такую пьесу, меня просто выгнали бы оттуда. Представь – в Казани мужики в бане напиваются до потери сознания и по ошибке одного из них сажают в автобус до Челнов. Там он спьяну знакомится с женщиной. А ведь это одна из самых знаменитых наших комедий! И представь, какой аромат источал бы этот мужчина утром, а та женщина с ним целуется. Это нормально? Мне все это непонятно.
— Раньше тоже не понимал? Или это сейчас стало понятно?
— Сейчас. У меня в «Казан егетләре» в начале тоже пьют, и каким популярным был спектакль! Пьют уж. Татары разве не пьют? Отказавшись от алкоголя в своих пьесах, я усложняю себе задачу.
— Значит, писать будешь тоже «без алкоголя»?
— Да. И это сложнее.
— А пишется «под градусом»? Или писатель пьет только в перерывах, чтобы расслабиться? Ты можешь писать, когда выпьешь?
— Нет. Но приходят идеи.
— А они не улетучиваются после того, как протрезвеешь?
— Я их записываю. Это рабочие материалы. Пьяным думается даже лучше.
— А это адекватные мысли?
— Да. Когда ты выпивший, голова работает быстро. Приходят оригинальные мысли. Есть еще интересные вопросы для меня?
— Вроде бы все. Если только не остались темы, которые тебя волнуют…
— Меня беспокоит тема ЛГБТ.
— Никогда об этом не думала.
— Если так будет продолжаться, нам конец. Это же ужасно, когда невозможно понять, мужчина это или женщина…
— Мы в этом должны винить Запад?
— Оттуда же это идет.
— Разве раньше у татар или русских «голубых» не было?
— Редко, вследствие тяжелых ситуаций. Не было широко распространено.
— Но слухи были.
— Были, наверное. Например, у моего отца был один друг. Женщин вокруг него не было, поэтому о нем говорили разное. Я сам уже в зрелом возрасте спросил у папы об этом человеке. Он сказал: «Нет, его природа создала таким. Его эта сторона не интересовала».
— Мансур, кого в этом интервью похвалим?
— (Смеется.) В каждом интервью говорю о своих друзьях. Ко мне в больницу приходил Ркаил Зайдулла, Рамиль Тухватуллин звонил, переживал за меня, Бикчантаевы даже деньги перевели, с Ильдаром Ягафаровым тоже на связи. Искандер Гилязов тоже приходил. Большое спасибо им и всем, кто оказал мне помощь!
Автор: Рузиля Мухаметова, intertat.tatar; перевод с татарского
Источник материала: tatar-inform.ru
