Нужно, чтобы человек мог послушать на родном языке лекцию по философии и по матанализу, поговорить о курсе доллара и евро
30 лет назад, в годы перестройки и раннего ельцинизма, представителям наших национальных интеллигенций казалось, что гражданские свободы, которые принесла с собой капиталистическая демократия, а также суверенитеты, которых добились наши республики в составе России, сдвинут ситуацию с «мертвой точки». Прекратится застой культуры, утеря родного языка, ассимиляция, ведь наши народы, добившись реальной автономии от центра, сами возьмут ситуацию в свои руки. Сколько было надежд! Политики принимали законы о языке, союзы писателей расширяли свои составы, национальные театры получали дотации, создавались радиостанции, телеканалы на башкирском и татарском языках.
По прошествии многих лет можно констатировать: гора родила мышь. Долгожданного национального возрождения не произошло. Наши национальные литература, музыка, песня так и продолжают теплиться в деревенских-фольклорных формах, не умея отвечать на вызовы современности (за редкими исключениями вроде, например, опытов в стиле этнорока). Наше национальное кино почти не имеет зрителей, фактически неизвестно широким массам татар и башкир. С театром ситуация может, получше, но ненамного. Журналы на тюркских языках имеют очень ограниченную аудиторию. Публицистика в них очень избирательна, крутится вокруг нескольких узких тем (увы, главная из них – извечная и ни к чему не ведущая грызня между татарскими и башкирскими националистами). Полноценной публицистики, критики, эссеистики, которая по охвату тем была бы сравнима с журналистикой русской или европейской, нет. Национальная философия (которая есть философия, прежде всего, на родном языке) отсутствует, как и труды классиков мировой мысли на татарском и башкирском. Образование носит прикладной характер: национальная школа переведена на родной язык только на начальном этапе, в вузах действуют факультеты лишь для заполнения вакансий в малочисленных национальных журналах и редакциях.
Процесс утери языка и ассимиляции идут чудовищными темпами, несмотря на усилия республиканских органов насаждать вторые государственные языки (впрочем, недавно под давлением центра и эти усилия сошли на нет). Сами городские татары и башкиры заявляют, что их детям язык не нужен и что пусть лучше они учат русский. Это не значит, что они – плохие люди и предали интересы своих народов. Они просто прагматики и желают своим детям лучшего. Они знают, что если их ребенок окончит национальную школу и национальный факультет, то его ожидает в лучшем случае карьера национального интеллигента (функционера союза писателей, режиссера национального театра, журналиста национального издания), в худшем – место учителя национального языка в деревне с полунищенской зарплатой. В Советском Союзе эти вакансии еще как-то котировались, теперь – нет. Теперь ребята хотят быть менеджерами, программистами, может даже врачами, адвокатами, политиками – а в этих сферах используется русский язык. Татарский и башкирский языки в полной мере могут обеспечивать все стороны жизни человека, только если он принадлежит к сельской национальной культуре. Горожанин обречен на русскоязычность (за исключением оставшихся от советских времен лакун в гуманитарной сфере).
Ситуацию эту не переломить, если не сделать татарский и башкирский языки и культуры такими, чтобы они обеспечивали все потребности современного городского цивильного жителя. Чтобы человек мог на родном языке не только спеть народную песню, но и обсудить роман Мураками (переведенный на его язык, а не прочитанный в русском переводе), чтобы он мог послушать на родном языке лекцию по философии и по матанализу, поговорить о курсе доллара и евро. Чтобы у нас, в Башкирии и Татарии, было реальное, а не номинальное двуязычие.
Можно ли это сделать, а главное – как? Справятся ли с этой масштабнейшей задачей наши национальные интеллигенции, привыкшие к той узкой культурной лакуне, которая им отведена? Речь ведь, не побоимся этого слова, о настоящей культурной революции.
Сегодня никто не назовет чешскую или финскую культуру примитивной и ущербной. Но так было не всегда
За ответом на этот вопрос обратимся к истории. Возьмем становление финской и чешских наций, которые теперь равноправные партнеры по Евросоюзу таких старых и больших наций, как французы, немцы, англичане. Сегодня есть знаменитые чешские и финские писатели, философы, кинорежиссеры мирового уровня, в этих странах существует полноценная национальная школа, в том числе высшая, и никому в голову не приходит заявлять, что их культуры и языки какие-то деревенские, примитивные, ущербные. Но так было не всегда.
Еще в XVIII, а то и в XIX веке в Финляндии в городах говорили исключительно по-шведски, а на территории современной Чехии (тогда это была Австро-Венгрия) – по-немецки. Причем речь не только о шведах и немцах, а о самих финнах и чехах. Этнические финны и чехи, переезжая в город, переходили на «язык цивилизации». Они свысока смотрели на сельчан, которые продолжали говорить на родных языках, и смеялись над их чешским акцентом в немецкой речи. Они, подобно нынешним татарам и башкирам, отказывающимся отдавать детей в классы с изучением нацязыков, своих детей обучали языкам имперских наций. На самом деле, у чехов и финнов ситуация была даже хуже - превратившись в деревенские наречия, их языки к XIX веку утеряли письменность (хотя в XIII-XVI вв. у чехов, скажем, был письменный древнечешский язык и литература на нем). Сами чехи и финны в XVIII-XIX вв. уже не могли создать свои полноценные национальные культуры! Поэтому первыми культуртрегерами стали… представители имперских народов, влюбленные в славянскую и финскую культуры!
Возьмем для примера «чешское национальное возрождение». Большинство его столпов - филологи и писатели, которые были по национальности… немцами (то есть австрийцами), и ни для кого из них чешский язык не был языком родным, первым, «материнским языком». Патриарх славистики Иосиф Добровский, который кодифицировал чешский язык, на самом деле был Доубраский, его отец был немецким офицером. Сам Иосиф с детства говорил по-немецки, а с чешским познакомился в возрасте 10 лет, когда семья по служебным делам отца переехала в Чехию. Иосиф Юнгман, главный пропагандист чешского языка в эпоху «Чешского Возрождения», также был немец. Он первым стал переводить на чешский произведения Шатобриана, Мильтона, Гете, чтобы показать, что и на «деревенском языке» возможна высокая литература. Дверью в чешский язык для множества чехов стал составленный Юнгманом 5-томный немецко-чешский словарь, по нему чешские интеллигенты, знавшие лишь немецкий, учились языку своих предков. Кстати, и первая чешская грамматика, написанная Добровским, была, как вы, наверное, уже догадались, на немецком языке…
Та же самая ситуация была в Финляндии. Первый финский букварь написал и выпустил в свет шведский просветитель Микаэль Агрикола. Он же перевел на финский Новый Завет. Для этого ему пришлось создать литературный язык на основе нескольких диалектов. Изучать фольклор финнов-суоми начали ученые с такими далеко не по-фински звучащими фамилиями, как Ганандер и Готлунд. Природные финны в это время бурчали, что финский – это деревенское наречье, что пусть шведы чудят, а мы-то не дураки и своих детей будем обучать языку, который помогает сделать в городе карьеру, – шведскому. После этого вас вряд ли удивит, что фамилия величайшего национального поэта Финляндии, которого называют «финским Пушкиным», – Рунеберг. Как пишут в школьных учебниках страны-соседки, «великий финский поэт шведского происхождения».
Политика – это про власть и деньги, а не про культуру. Нам нужны не политики, а культуртрегеры
Какие из этого можно сделать выводы?
Во-первых, если мы хотим национального Возрождения наших культур, превращения их в культуры полноценные, многогранные, сравнимые с великими культурами Запада и Востока, то политическая проблема национальной автономии никакой роли не играет. Сегодня молодые татарские и башкирские националисты (как и их предшественники 30 лет назад) заявляют: чтобы наши языки развивались, чтобы наши культуры становились глубже, нам нужно решить проблему суверенитета, автономии и т.д., и т.п. Ничего подобного! Никакой суверенитет не может заменить культурной революции, которая может и даже должна происходить внутри большого инокультурного государства.
Если бы чешские и финские просветители и «будители» вместо создания словарей и переводов на свои языки великих европейцев занимались актуальной националистической политикой, то не было бы сейчас чешской и финской национальных культур. В 1990-е наши республики получили суверенитеты, и чем это закончилось? Национальные активисты получили должности и оклады, а состояние национальных культур только ухудшилось. Что уж там говорить – сколько восхвалений было высказано в Башкирии в адрес Ахмета-Заки Валиди! Библиотеку в его честь назвали, улицу. А где его собрание сочинений на башкирском или на русском языках? Вопрос риторический. А ведь в эпоху суверенитетов на эти нужды и деньги бюджетные выделялись, и целые научные коллективы создавались...
Политика – это про власть и деньги, а не про культуру. Нам нужны не политики, а культуртрегеры. Я скажу даже больше: если бы в своем нынешнем культурном состоянии башкирский и татарский народы вдруг получили бы возможность создать свои национальные государства (чего я, кстати, вовсе не желаю и к чему ни в коем случае не призываю, потому что сторонник евразийского государственного проекта), то это были бы государства национальные только по названию. Потому что, простите за откровенность, полноценных национальных культур у наших народов нет (под нацией здесь понимается, конечно, гражданское сообщество модернистского типа, а не этнос), нет даже языковой базы, которая могла бы обеспечить нужды национального государства.
Культура ведь первична, она - основа, а политические институты - лишь надстройки. Они могут быть разными, а не только лишь в виде нацгосударств, которые возникали в Европе в XVIII-XIX веках. Сама идея «один народ - одно государство», полагаю, абсурдная и опасная, как показала история. Эти надстройки вполне могут быть реализованы в рамках российского федеративного государства, которому, думаю, не помешала бы евразийская государственная идеология.
Это первое, что я хотел бы сказать. Но есть еще и второе. Опыт малых наций Европы показывает, что национальное Возрождение невозможно без культуртрегеров, принадлежащих к другой, «великой», «исторической» нации. Для чехов это были немцы, для финнов – шведы. Для нас, татар и башкир, это русские (а вовсе не турки, которые нацелены на ассимиляцию наших народов, в их языке даже разницы нет между словами «тюрок» и «турок»). Сами мы, похоже, не можем создать полноценную национальную («цивильную») культуру на основе наших этнических культур, это так же проблематично, как вытащить самого себя за волосы из болота. Наше спасение – в тех русских филологах, которые изучают наши языки и литературы, любят их, пропагандируют. Возможно, свою положительную роль смогут сыграть и обрусевшие татары и башкиры, в полной мере воспринявшие русские и европейские культуры, но продолжающие любить свои родные культуры.
А мы при этом морщимся, замыкаемся в своем этническом коконе и даже среди сородичей разбираем, кто настоящий татарин или башкир, кто из какого района, рода... Наши национальные интеллигенты с гордостью отвергают своих русскоязычных единоплеменников – они ведь «туган тел» не знают!
Возможно, мои рассуждения покажутся кое-кому эпатажными, но я иду на это сознательно. Пора, наконец, поднять эти «больные вопросы».
Мнение редакции может не совпадать с мнением автора.
