— Можно ли назвать происходящее сейчас в экономике глобальным кризисом или концом капитализма? Или мы в России, оказавшись под санкциями, преувеличиваем значение для внешнего мира?
— Я как раз думаю, что это кризис капитализма. Кризис уже не только экономический, но и экзистенциальный. Такой кризис, какой возникает при переходе к новому технологическому укладу. Первая Мировая и Вторая Мировая войны, нефтяной кризис, развал Советского Союза – это везде переход к новым технологическим основам капитализма.
Последний кризис, который мы видели — крушение социалистического блока, принятие Китая в лоно мировой цивилизации — это был переход к глобализму, к финансиализации, к информационному обществу, и ко всему, что мы видели на протяжении последних тридцати лет. Примерно с 1990 года по 2020-й.
Сейчас происходит такой переход к новым технологиям и правилам мира. Он проходил через пандемию. Конечно не так, как думают конспирологи, что «придумали коронавирус», чтобы человечество куда-то загнать. Нет, просто воспользовались этим поводом. Это всё назревало уже в 2018-2019 годы. А сейчас воспользовались противостоянием России и Украины.
Россия уже третий раз за век расплачивается за такие переходы капитализма к новым этапам. Первым был 1917 год — переход от парового двигателя к двигателю внутреннего сгорания, нефти, индустриализации, развалу империй, возвышению США. Второй раз это 1990-1991 год. И вот третий раз мы наблюдаем сейчас. Сейчас будет переход к «зелёным» технологиям, к бережливой экономике, переход к электронному управлению, всё больше будет прямой электронной демократии. Этот переход происходит кроваво: через кризис и ломку.
— Почему это происходит именно с Россией?
— Страдаем не только мы одни, а вся наша Северная Евразия, и весь постсоветский мир страдает от этого перехода. Вполне возможно, что страдающим будет и Китай. Если в ближайшее время если у китайцев не хватит сил, то и они могут оказаться «слабым звеном империализма».
На то, что мы несколько раз оказывались «слабым звеном», оказало влияние низкое качество нашего управления на протяжении последних 500 лет. Как только мы стали централизованным государством во времена Ивана Грозного, проблемой стало низкое качество управленцев, которые отстают от мировых процессов, пытаются играть в догоняющее развитие, но не хватает сил. Потому что нет меритократии. Потому что мы остались в системе, где главное быть лояльным начальству, а не быть компетентным. И мы расплачиваемся.
Этот кризис можно было бы смягчить России. Мир бы переходил от нефти к водородной экономике и биотехнологиям, к переброске запасов пресной воды, прокладке новых транспортных коммуникаций. Мы могли бы подготовиться и пройти менее болезненно. Но, увы, наша элита цепляется за старый мир.
«Страна-попаданец», а точнее «начальство-попаданец» — это отдельная большая тема. Кажется, что мы возвратимся куда-то назад, переиграем те плохие правила игры, которые привели нас к этому кризису. Кто-то хочет вернуться к 90-й год, кто-то в 45-й к новой Ялтинской системе, кто-то вообще в 1917 или в 1913 год, а какие-то люди хотят вернуться до XVI века во времена Ивана Грозного и там всё переиграть.
«Даже первый мир согласен уменьшить свое потребление и благосостояние»
— Технологический переход, о котором вы говорите, вызван объективными причинами? Или это некий «заговор мировой элиты», и стоит задуматься об альтернативах?
— Я думаю, что альтернативы, не было. Я не являюсь ярым апологетом зелёной экономики, но как человек с естественным образованием, понимаю, что сейчас в мире начинается дефицит основных природных ископаемых. Даже те, что остались, становятся слишком дорогими. Себестоимость добычи нефти с энергетического кризиса 70-х годов увеличилась в три раза. Осталась только легкая нефть Аравийского полуострова. Впереди нефти много, и её можно добывать. Например, огромные запасы битуминозных песков в Канаде и Венесуэле. Битуминозные пески Канады могут обеспечить нефть на 100 лет, но себестоимость такой нефти будет 200 долларов.
И так мы по каждому материалу можем пройтись. Нам не хватит лития, не хватит меди, не хватит запасов редкоземельных металлов, которых действительно очень мало. Рутений, иридий, германий. Мы пришли к тому, что нужна бережливая экономика, циркулярная экономика.
Это касается и продовольствия. Потому что в результате зеленой революции мы достигли предела. Свободных пахотных земель в мире почти нет. Уже распахивают бразильскую сельву, предел урожайности почти достигнут. Остались мелочи: локальные точки вроде городского садоводства, о котором я постоянно пишу. Но для растущего населения мира, для увеличения потребления во втором и третьем мире этих ресурсов недостаточно.
В развитых странах Европы подушевой доход 45-50 тысяч долларов. Даже если в Китае подушевой доход достигнет 20-25 тысяч долларов (это бедноватые страны Европы типа Греции и Португалии), то это уже будет катастрофа для всего мира. То же самое — Индия. Если она с 3-4 тысяч долларов достигнет, хотя бы, китайского уровня 10 тысяч долларов подушевого дохода, то не хватит ни нефти, ни газа, ни продовольствия.
В этой ситуации даже первый мир согласен немного уменьшить свое потребление и благосостояние. Сейчас Германии подушевой доход 45 тысяч долларов, давайте сделаем 35. Мы даже готовы жить на 20% жить хуже, но вы (Китай, Индия и Индонезия, не говоря уже об Африке) остаётесь на нынешнем уровне. Вы останетесь там, где сейчас находитесь.
— Когда всё это началось?
— Для меня первым признаком было, когда первый мир заговорил: «Неважен ВВП. Давайте обратим внимание на то, насколько люди счастливы». Это было где-то в нулевые годы в Бутане — маленьком государстве, зажатом между Индией и Китаем, где ввели так называемый индекс счастья. Стали обращать внимание не на то, кто сколько потребляет пищи, носит джинсов и кроссовок, а на то счастлив человек в этой системе или нет. Этот эксперимент идёт, и я пытливых людей, призвал бы обратить внимание на Бутан. Там произошла консервация на традиционном низком уровне жизни, но при этом есть множество личных свобод, присущих этой части мира, и как следствие — высокий уровень счастья. То же самое хотят получить в глобальном масштабе. Вы будете летать на самолёте не десять раз в году, а три. Но давайте обращать внимание на то, счастливы ли вы при этом.
— Читая новости, велико желание сравнить сегодняшние события с энергетическим кризисом 1973 года, когда арабские страны отказались поставлять нефть западным странам, которые поддерживали Израиль. В чём эти события похожи, а в чем отличие, на ваш взгляд?
— Сходства есть, безусловно. Это был первый кризис, когда заговорили о том, что нужна бережливая экономика. Когда мир резко начал сокращать потребление топлива в машинах. Пропали огромные легковые американские машины с 4-6 литровыми двигателями. Производители автомобилей стали работать над улучшением дизайна, обтекаемости, их экономичности. В итоге современная машина при тех же технических показателях, потребляет на 20% меньше топлива, чем 15-20 лет назад.
Это был кризис, который показал Западу, что надо задумываться о диверсификации источников топлива. Началась активная разработка месторождений нефти в Северном море. Начался период, когда Россию как «глобальную бензоколонку», включили в первый мир. Это подстегнуло сырьевую глобализацию. Затем в глобализацию начали включать Китай. И именно тогда мы видим приход неолиберализма в мейнстримную экономическую школу. С середины 70-х прекратился рост реальной заработной платы у наёмных работников, поэтому сейчас люди получают либо меньше, либо столько же, сколько в 1975 году.
Сегодня мы наблюдаем нечто похожее. Мы тоже видим, что Запад понял, что нужно регулировать глобализм. Глобализм был слаборегулируемый, его регулировали ВТО, МВФ, технические нормы, патентное право. А сейчас мы слышим разговоры о том, что нужно переносить производство стратегических материалов в первый мир. Мы увидели волну выделения денег на строительство фабрик по микрочипам в Европе и США. Во время пандемии мы увидели локализацию производства масок, кислородных аппаратов и прочей фармацевтики. Мы увидели локализацию по вакцинам. Удивительно, что использовалась не одна вакцина, а десяток вакцин во всех странах мира. Глобализм и капитализм остаются, но будут гораздо больше регулироваться.
Приднестровье или ЛНР/ДНР
— Как на все эти вызовы, вкупе с санкциями, отреагирует Россия? Чего нам вероятнее ждать: нового НЭПа или новой плановой экономики?
— Я остаюсь на платформе марксистского экономизма и считаю, что все будет определять экономика. И даже более узкий сегмент: поступление валюты. Если валюты в стране будет мало, если сокращается поступление стратегических компонентов для промышленности и лекарств, то мы увидим вариант полицейской мобилизационной системы. И у нас такие примеры есть на постсоветском пространстве, к чему это приводит. Это ЛНР и ДНР. Если у нас остаётся все на таком уровне как сейчас, если санкции против нас не поддерживает Китай, Турция, страны СНГ, Азии, Африки и Латинской Америки, то мы увидим в России аналог Приднестровья. Полицейский режим не будет таким строгим, потребление избыточных продуктов сократится, но базовый набор останется и жизнь наладится.
— А можете проиллюстрировать, в чем разница между ЛНР/ДНР и Приднестровьем?
— При модели ЛНР и ДНР будет контроль государства над большинством сфер бизнеса. Частный бизнес формально останется, лавки и автомастерские останутся, но стратегические предприятия, где свыше 5 тысяч занятых, будут взяты под контроль государства, включая торговые сети. Даже если формальная доля у частника будет оставаться, там будет сидеть комиссар, следящий за ценами, откатами, поведением трудовых коллективов.
Как у нас существовала экономика до сегодняшнего дня? Треть — это «гаражный сектор» с серой занятостью. Треть — рыночная экономика, где торговля, связь, сервис и коммуникации. Треть — огосударствленный бизнес, включая сырьевой. Вот рыночным сектором и пожертвуют. Все политические и общественные свободы также будут свёрнуты.
А вариант Приднестровья — это когда работает госсектор, но существует и рыночная экономика. Нет полицейского нажима, ты можешь выехать в Молдавию получить паспорт и куда-то эмигрировать. У многих приднестровцев по 3-4 паспорта.
В первом варианте экономика обвалится в два раза, а вариант Приднестровья — это слабый кризис как его прогнозируют J.P Morgan и Goldman Sachs. Западные эксперты не рисуют для России критический обвал экономики. Самый худший прогноз: падение ВВП в 11% в 2022 году. Самый оптимистичный — падение на 7%. За 2023 и 2024 годы Россия приспосабливается к санкциям, и выходит на уровень роста в среднем 0%. Реальные доходы населения уменьшатся не в два раза, а только на 20%.
«Мы импортировали очень много того, что стыдно не выпускать в России»
— Как ваши прогнозы соотносятся с заявлениями первых лиц государства о том, что ответом на санкции должна стать свобода бизнеса?
— Государство будет ужесточать отношение к крупному частному бизнесу. К торговым сетям, например. Будет усилен контроль над агропроизводителями, тем более это легко сделать. Буквально 10-15 латифундистов определяют всю политику: начиная с предприятия бывшего министра сельского хозяйства Ткачева до «Мираторга». Посадят туда комиссаров, которые будут наблюдать за бесперебойным поступлением продуктов.
А вот в отношении нижнего сектора политика будет иной. По оценкам экономистов и социологов «серая занятость» в России — 20-25 миллионов человек из 72 миллионов занятного населения. И серая занятость будет только развиваться за счет людей из частного сектора. Это мелкие сервисы и промыслы. Часть промыслов будет вырастать в средние производства. Например, производство фурнитуры для мебели. Или та же керамика. Ведь мы импортировали очень много того, что стыдно не выпускать в России. Для меня было огромным стыдом, когда в обычном гипермаркете увидел разделочную деревянную доску, произведенную во Вьетнаме, которую обычный ремесленник у нас произведет без станка. Такие промыслы могут вырасти в бизнес. В отношении этого сегмента будет либерализация.
Я думаю, что дело коснется не только отмены законодательных актов. В целом снизится психологический нажим на этот сектор. Например, последние два года постоянно нервировали людей в низовой экономике заявления Центробанка, что начнут отслеживать денежные переводы по картам. Все эти платежи по 5000 и 3000 рублей. На практике это так и не ввели, но такие обещания создавали очень плохие настроения.
Именно такие настроения я вижу во влогах владельцев личных подсобных хозяйств. Они так и говорят: мы не ждём помощи от государства, только не мешайте нам. Все 15-20 лет существования нашего хозяйства мы не получали ни копейки, даже там где это положено. Мы просим только не трогать нас, не регулировать и ослабить надзор пожарных, роспотребнадзоров, ростехнадзоров. Люди постоянно живут в страхе, что к ним придут измерять высоту заборов.
— Получается всё-таки стратегия НЭПа, когда «командные высоты» в руках у государства, а внизу — относительная свобода. У каких бизнесов сейчас действительно хорошие шансы для роста?
— Сельское хозяйство в первую очередь. Потому что много незаполненных ниш. Да по базовым продуктам мы обеспечиваем себя на 100%, как по зерновым или по масличным. Но есть много ниш, где рынок не заполнен. Это рынок крольчатины, гусятины, овощеводства (мы видим, что стало с борщевым набором). ЛПХ могут расцвести. Я подсчитал, какое количество кур-несушек могут обеспечить семье 70 тысяч прибыли с учетом, что себестоимость яйца рублей 35-40 сейчас. Нужно 500 кур-несушек. На таком уровне ЛПХ и будут существовать. 1 гектар овощей даст тебе миллион рублей в год.
Мы увидим импортозамещение в простых хозяйственных товарах. От простых разделочных досок, заканчивая керамикой, резиновыми ковриками. Думаю, что разовьётся скупка и переработка вторичных материалов. Те самые охотники за металлом, которые зарабатывают очень хорошие деньги. Я сейчас вижу, что год назад стал расти еще один сегмент: сбор и переработка макулатуры. Можно смеяться и вспоминать советское время, но за килограмм макулатуры дают 9 рублей и тонна макулатуры 9000 рублей. Где-то люди находят эти залежи. Приходят и в гаражи, и в офисы, где просят даже резаную бумагу, прошедшую через шредер. Вот такая циркулярная экономика.
Взлетит производство стройматериалов. Это было позорно, что мы не могли выпускать свою хорошую плитку, и закупали ее в Испании. Иностранные заводы уйдут, но они многому научили местных специалистов. Я наблюдал за немецким заводом Rehau — это мировой лидер по производству ПВХ-панелей и фурнитуры для стеклопакетов. У него была рабочая академия, где он обучал людей производству ПВХ-панелей, монтажу и сборке. Каждый год через нее проходили 4 тысячи человек. Так что кадры есть.
Но думаю, что нет шансов, что в обозримом будущем мы начнем производить свою микроэлектронику, чипы и автомобили. Мы не смогли сделать это тогда, когда было много денег, и вряд ли это получится в экстремальных условиях. Да, мы сможем поддерживать на должном уровне критическую инфраструктуру, но для развития высокотехнологичных отраслей у нас нет технических возможностей. Не потому, что мы чего-то не умеем, а потому что есть объективные законы производства. Поставь в наши условия Южную Корею или Швецию, у них было бы примерно то же самое.
«Нужно перестать постоянно подозревать регионы в сепаратизме»
— Перейдём от чистой экономики к политическим последствиям. Что, вы думаете, ждёт российских системных либералов?
— Думаю, что их значение было сильно преувеличено. Системный либерализм был сосредоточен в двух сферах: гуманитарной и финансовой. Гуманитарной сфере, представленной ВШЭ, РАНХиГС и подобными структурами, в ближайшее время придётся тяжело. То же самое касается и СМИ. Хотя объективно СМИ начали умирать еще в начале десятых годов, с развитием социальных медиа. А вот в финансах и финтехе у системных либералов позиции сильнее чисто с технической точки зрения.
Я все время говорю о том, что не нужно преувеличивать значение политических свобод. Многие люди жили, не пользуясь политическими свободами. У 70% населения нет загранпаспортов. На них прекращение международных поездок никак не скажется. Большинство населения будет жить бытовыми вопросами, требуя от государства не политических свобод, а свобод мелкого предпринимательства.
— Что ждёт в новых условиях управление регионами? До 24 февраля мы видели направление, представленное агломерациями Кудрина, законом Клишаса-Крашенинникова, школой губернаторов Кириенко. Продолжат централизацию или дадут больше свободы на места, раз у нас НЭП?
— У нас государство реактивное и тактическое. Со стратегией у государства всегда было не очень. Всё, о чем мы говорили выше, регулируется рынком, а не государством. Если в предыдущие годы региональное управление было далеко от совершенства, то смогут ли его выстроить теперь? Без смены кураторов не обойтись.
Я бы не стал делать прогнозы, а сказал бы, что хорошо сделать с моей точки зрения. Серую экономику оставить в покое и либерализовать. Низовую региональную политику надо тоже либерализовать. Хотя бы на уровне муниципалитетов. Понятно, что страшно давать много власти на уровне губернаторов. Но на уровне сельских поселений и малых городов точно надо делать оазис политических свобод. Непонятно, чего государство боится? У нас столько драконовских мер, которые ограничивают приход в политику нежелательных организаций, что можно не бояться.
— Вы писали, что в условиях разрыва с Западом для России повышается роль исламского мира, и повышается роль Татарстана как коммуникатора в исламском мире. Каким вы видите это взаимодействие?
— Одно дело если в арабскую страну договариваться с шейхами приехал московский атеист, христианин или иудей, и если приехал человек одного вероисповедания с давно налаженными связями. И у Татарстана таких связей очень много.
Могут появиться дополнительные возможности у исламских банковских продуктов. Если не получится с китайской платежной системой и другими альтернативами, то я не исключаю, что некоторые расчеты будут проходить по системе доверительных платежей хавала. Эта система сохранилась у мусульман, хотя подобным же образом рассчитывались в итальянских буржуазных республиках XIV века или среди русских купцов-старообрядцев.
Но думаю, что новые явления в жизни регионов коснутся не только Татарстана. Если Татарстан – это экономика, то многие культурные и идеологические связи с мусульманскими странами будут идти через Чечню. Очень повысится роль дальневосточных регионов. Они долгое время считались брошенными, и Россия придумывала, как прилечь туда людей. Теперь Приморье, Хабаровский край, Амурская область получают карт-бланш на экономику. В целом неизбежно повышение роли приграничных регионов: Дагестана, который граничит с Азербайджаном, регионов на границе с Казахстаном. Чтобы экономика развивалась, нужно дать регионам послабления и перестать постоянно подозревать регионы в «сепаратизме».
Марк Шишкин
