Давайте еще и Есенина обвиним в поддержке сепаратизма
Разгоревшийся в Касимове спор о памятнике Сююмбике можно было бы отнести к числу типичных «мемориальных войн» последнего времени. Ведь нет ничего странного в том, что разные интерпретации истории у разных народов (или наукообразно выражаясь: «национальные исторические нарративы») вступают в конфликт.
Сибирским татарам не нравятся памятники Ермаку. Ногайцам не нравятся билборды с Суворовым. Балкарцам не нравится, что кабардинцы празднуют Канжальскую битву. Русским не нравится памятник османским солдатам Кавказской исламской армии. Ну, вот и русским в Касимове не нравится, что у них ставят памятник средневековой татарско-ногайской правительнице.
Проблема в том, что это неприятие Сююмбике строится на ложных основаниях. Протестующие против памятника рисуют картину антирусской татарской правительницы «сепаратистки», которую навязывают им извне, чтобы подточить единство страны. Между тем, миф о Сююмбике – это произведение русской культуры, который поддерживался несколько веков именно русскими авторами.
Воевать против образа Сююмбике – это всё равно, что воевать против «Боярыни Морозовой» Сурикова, как картины прославляющей разделение России по религиозному признаку. Связывать память о Сююмбике с сепаратизмом – это всё равно, что обвинять в сепаратизме сына рязанской земли Есенина за стихотворение «Марфа Посадница». Отмена Сююмбике – это отмена очень интересной и самобытной части русской культуры. То, что этот тезис – не гипербола, надеюсь, станет понятно из нижеследующего.
Строгая мусульманка или роковая женщина?
У татарского народа сохранилось немало своих исторических преданий о Сююмбике, но не все из них стали частью масскульта, который сложился вокруг этой исторической фигуры. К примеру, если мы заглянем в книгу «Таварих-е Булгарийа» Хусаина Амирханова (имама мечети Иске-Таш и деда Фатиха Амирхана), которая основана на татарской устной традиции, то увидим там Шинбику – единственную дочь Ядигер-хана, которая передала престол Шах-Али по совету исламского учёного Зайнетдина-эфенди, а сторонником Москвы в этой истории выступает некий Касим-хан. После взятия Казани Сююмбике выходит замуж за шейха Садретдина, сына Зайнетдина-эфенди. Всё такое незнакомое, правда? Мусульманка, следующая советам улемов.
Привычный образ сильной чувственной женщины с трудной судьбой – это произведение русских авторов. Началось всё с «Истории о Казанском царстве», где Сююмбике защищает Казань «словно свирепая львица», «любуется красотой» своего фаворита Кощака, и рыдает, когда Василий Серебряный пришел арестовывать её.
Увлекательный роман о нравах и страстях погибшего Казанского ханства был чрезвычайно популярен в Московской Руси. Подглядывая за пределы христианского мира, читатель мог, не сдерживаясь погрузиться в пучину чувств, как пуританские европейцы с «1001 ночью» или советские кинозрители с индийским кино. И хотя автор не стесняется в выражениях, относительно всей истории ханской Казани, эта женщина, очевидно, пользовалась его симпатией. Неслучайно, протоиерей Платон Заринский (казанский краевед и настоятель военной церкви в Спасской башне) ставил плач Сююмбике из этого источника XVI века в один ряд с Плачем Ярославны в «Слове о полку Игореве» и плачем княгини Евдокии из «Похвального слова Дмитрию Донскому».
«Плачь же со мной, о прекрасный город, и вспоминай славу свою, и праздники, и торжества свои, и пиршества, и всегдашнее веселие! Где теперь былые царские пиры и постоянные увеселения? Где уланов твоих, князей и мурз красование и величание? Где молодых женщин и прекрасных девушек лица, и песни, и пляски? Все это теперь исчезло и погибло, а вместо них слышатся в тебе всенародные стенания, и воздыхания, и плач, и непрестанные рыдания. Тогда в тебе лились медовые реки и винные потоки, ныне же льется кровь твоих людей, и бьют неиссякаемые источники горячих слез. И не остановится меч русский, пока не погубит всех твоих людей».
Сююмбике – героиня русского подражания «Илиаде»
Родившись на страницах «Истории о Казанском царстве» сюжет о татарской царице получил долгую жизнь в разных жанрах русского искусства.
Кто является одной из центральной фигур первой русской эпической поэмы? Ну, конечно же Сумбека – героиня «Россиады», которую Михаил Матвеевич Херасков написал в 1771-1778 годах, подражая «Илиаде» Гомера. Крах Казанского ханства, происходит на фоне личной драмы царицы, которая влюблена в таврийского князя Османа, в котором читается исторический оглан Кощак.
«Сумбеке на яву, Сумбеке в сновиденье,
Столицы и венца является паденье,
Ей вопли слышатся, ей тени предстоят:
Лишишься царства ты! И день и нощь твердят.
Ея трепещет трон, и некий дух незримый
От юности ея на Каме ею чтимый,
Сей дух, Перуновым разрушенный огнем,
Сумбеке видится и нощию и днем;
Он перси молнией являет опаленны,
Кровавое чело и члены раздробленны.
Жестокая любовь! Колико ты сильна!
Ни страха, ни угроз не чувствует она.
Сумбека собственну напасть пренебрегает,
Не къ бранным помыслам, к любовным прибегает,
К сему орудию коварствующих жен;
О! Кто не знает их, тот подлинно блажен!
Она казалась быть ордынцами владея,
Киприда красотой, а хитростью Цирцея,
Для выгод собственных любила царский сан;
Смущали душу в ней, не брани, князь Осман».
Современник вправе услышать в имени античной Цирцеи – имя Серсеи Ланнистер из современного эпоса, и, вероятно, тоже будет прав. А развивать любовную линию Сююмбике и князя Османа после Хераскова взялся Сергей Николаевич Глинка, издавший в 1806 году трагедию в пяти действиях «Сумбека или падение Казанского царства». Здесь царица Казанская разрывается между долгом, советами мудрого Сеита и влечением к вероломному Осману.
«В каком веселии я дни вела прелестном!
Невинны радости, любовь моих подруг,
Беседы нежны их мой услаждали дух.
Вкушая мирный сон, к отраде пробуждалась!..
Но, ах! Тех сладость дней на веки миновалась.
К престолу я судьбой была осуждена;
За пышну власть царей, Сумбека продана.
В порфире и в венце я слезы проливала;
Не тронов, для себя душа души искала.
Явился здесь Осман! Он жизнь мне возвратил
И неба глас велит, чтобы он изгнан был!
Над чувствием сердец и небеса не властны».
Потеряв Османа, Сумбека закалывает себя, и вместе с ее гибелью рушатся стены Казани. Декорации изображают ханскую Казань: «По одну сторону дворец царей казанских, по другую великолепная мечеть, на конце театра видна река Казанка, на правом берегу некоторое возвышение». В лесах под Казанью стоят гробницы Батыя и Мамая.
В 1832 году на основе «Россиады» Хераскова и трагедии Глинки был поставлен одноименный балет «Сумбека или падение Казанского царства», где в финале Сююмбике покоряется царю Ивану, и он милует казанскую царицу.
История пленения Сююмбике нашла сочувственный тон Николая Михайловича Карамзина в VIII томе «Истории государства Российского», а строки Карамзина вдохновили художника Василия Григорьевича Худякова на написание картины «Пленённая царица Сююмбике, покидающая Казань», где на фоне силуэта ханской Казани отчаливает от берега ладья с шатром, а в ладье страдающая женщина в царском одеянии, и младенец-наследник рядом с ней.
Казанский военный священник о русском сочувствии
Имея всероссийское признание, история Сююмбике, конечно же, пользовалась популярностью в самой Казани. Для местного образованного русского общества в XIX веке история ханской Казани имела статус местной античности, где можно черпать вдохновение для творчества. Впрочем, так было не только в Казани. Ведь и Херасков писал о взятии Казани как об античной битве, и художник Худяков кроме картины о Сююмбике, известен классическими сюжетами. Да, и археолог Франц Владимирович Баллод называл ордынские города на Нижней Волге «приволжскими Помпеями».
Большинство русских казанских краеведов ХIX столетия, старались доказать, что башня, которую мы знаем под именем Сююмбике действительно была сохранившейся ханской постройкой. Так думал и Николай Кириллович Баженов, и Михаил Николаевич Пинегин, и даже гиперкритичный во многих других вопросах Николай Павлович Загоскин. Михаил Самсонович Рыбушкин колебался в этом вопросе. По иронии судьбы, уже в наши времена стройную аргументацию в пользу того, что эта башня – русская постройка начала XVIII столетия развивал архитектор Нияз Халит, справедливо имеющий репутацию национально мыслящего татарского деятеля.
Отношение к самой правительнице Казани у местных русских авторов тоже было комплементарное.
«Бледная, ослабелая, но прекрасная Суюмбека сошла на пристань и с горькою прощальною улыбкою поклонилась провожавшему ее народу» – такими нежными словами рассказывал о татарской правительнице штаб-лекарь Порохового завода Баженов в своей «Казанской истории» 1847 года.
Настоятель военной церкви в Спасской башне Казанского кремля протоиерей Платон Заринский видел в популярности среди русских истории Сююмбике сочувствие, «которое русский человек способен питать к покорившемуся врагу». «Действительно Сююн-беки заслуживает полного сочувствия. Сначала жена Джан-Али (Эналея), она после него, как жертва политики, переходит к Сафа-гирею, а от него к Шигалею» – писал этот священник, историк и педагог в своих «Очерках древней Казани» 1877 года.
Пастырским сочувствием к женщине, которая жила много веков назад, были проникнуты слова настоятеля Духосошественской дворцовой церкви Казанского Кремля священника Павла Невзорова, который издал «Историю Сююнбекиной башни, стоящей в Казанской крепости» в 1895 году. «И осталась Сююнбека с одним сыном-малюткой и без любимца своего, разлука с которым причинила ей великое и неутешное горе» – писал этот священник о состоянии царицы после того, как ее покинул оглан Кощак.
Кто здесь более русский?
Общепризнанные литературные памятники, классики русской литературы и живописи, казанские краеведы, заслуженные православные священники знали одну Сююмбике. Активисты в городе Касимове решили дать бой какой-то другой Сююмбике.
Возможно, в перерывах между подписаниями петиций в защиту русской культуры, активистам следует время от времени приобщаться к этой самой русской культуре, и тогда для них будет меньше неожиданностей. Но это пожелание на будущее.
Пока же в Касимове существует непосредственная угроза того, о чем день за днем предупреждают федеральные СМИ. Под видом борьбы с памятником татарской правительнице, готовится отмена целого пласта русской культуры. Не допустить такую отмену – благородная задача всех, кому эта культура дорога.
Марк Шишкин
