КОГДА РАССЕИВАЕТСЯ РОЗОВЫЙ ТУМАН
Марафон
Детство и школьные годы были безмятежными, будто в розовом тумане. Меня все вокруг радовало и я, похоже звонко смеялся - соседняя девочка меня называла колокольчиком. В памяти остались картинки в виде нежных впечатлений, вроде как бы даже не твоя жизнь, она вся глянцевая, похожая на сладкие детские сны. А вот, начиная с университетской скамьи и до сегодняшнего дня, прошлое вспоминается как непрерывный марафон, бег без передышки, без остановок, с крутыми поворотами. Бежишь и думаешь, куда я бегу и зачем? А когда неожиданно марафон заканчивается, возникает другой вопрос: и чего бежал?
Учился в Казанском университете на физфаке, с третьего курса увлекся философией. После учебы работал инженером автоматических систем управления, мечтал об университетской карьере по части философии, но оказался на кафедре научного коммунизма. Затем работал в Обкоме КПСС, куда меня затащил товарищ по кафедре. С восторгом встретил Перестройку, но не одобрял придурь «демократов». После ГКЧП попал к Шаймиеву советником по политическим вопросам.
В 1996 году Минтимер Шарипович послал меня на «разборки» в Академию наук РТ, где разные группировки судились и публично обливали друг друга грязью. От Институт языка и литературы (ИЯЛИ АН РТ) отделили историков и всех баламутов, назвав это Институтом истории. Шаймиев меня напутствовал:
- Вникай, лишний раз дергать не буду.
И, действительно, первый месяц меня не дергали, потом все пошло по-старому.
- Подготовь документ, время есть, к вечеру надо отправить в Москву.
Историю изучал на ходу и втянулся. Параллельно продолжал работать советником. Политика с годами легче не становилась. Готовил двусторонний Договор между Казанью и Москвой. На это ушло долгих, очень долгих, невозможно долгих три года. Затем появились проблемы с Чечней и другие конфликты. Для поиска путей их решения собирались во Дворце Мира в Гааге. Для меня стало понятно, как конфликты возникают и как их можно затушить, а главное, как их не допустить. Я думал о республике, мировые проблемы меня мало волновали.
Наконец, понабилось подготовить экономическую стратегию республики. Этим занимались гарвардские ребята, я стал их курировать. Втянулся. Познакомился с современными подходами к рыночной экономике. Университетский курс политэкономии не пригодился. Нашли формулу конкурентоспособности для нашей республики.
Ну, и так далее.
Работа политическим советником Президента РТ и директором Института истории АНТ РТ не позволяла мне вести дневник и даже делать простые заметки.
Серьезные статьи и книги, вышедшие у меня в 80-е и 90-е гг., так или иначе были связаны с работой, т.е. политикой. Надо было что-то понять, осмыслить, сформулировать. Суть проблемы я начинал понимать, когда писал обстоятельную книгу, ведь многое делалось впервые, негде было взять образец.
Я работал с одним американцем из Гарвардского университета. Он хорошо говорил по-русски, но иногда путал ударение, поэтому переспрашивал у меня:
- Как будет правильно сказать - первопроходец или первопроходимец?
Всего лишь ударение, а смысл менялся кардинально. Вот и у меня в работе частенько надо было правильно расставить акценты. Всего-то.
Бывало, в Аппарате Президента после тяжелого дня мы садились узким кругом подвести итоги, пили чай и делились впечатлениями. С тем, чтобы снять напряжение, рассказывали байки из собственной жизни. Оказалось, Нурсия из пресс-центра Президента, которая участвовала в наших разговорах, делала небольшие заметки. Однажды она мне показала целый ворох клочков бумаги, где она записывала темы разговоров, и на меня нахлынули воспоминания. Я накидал небольшую книженцию с анекдотами под названием «Смешная политика».
Вячеслав Бибишев нарисовал карикатуры, а фотографиями поделился Михаил Козловский. Книжка получилась удачной. Минтимер Шарипович по-своему ее одобрил:
- Наконец-то ты написал нормальную книгу.
А казахский поэт Олжас Сулейменов про нее сказал, что это новый жанр. Может быть и так, не знаю, но ему виднее. Кое-кто спрашивал, будет ли продолжение, но не находилось времени. С годами я стал серьезным, хотя временами вспоминаю те веселые дни. Мы не чувствовали себя первопроходцами. Просто делали свое дело.
Теперь я живу на берегу Волги в сосновом лесу и каждый день хожу смотреть на закат. По небу плывут разнокалиберные облака, и река, играя солнечными бликами, непрерывно течет куда-то в бесконечность. Облака постоянно меняют свои очертания и цвет, создавая в воображении какие-то замысловатые фигуры. Я всего лишь часть природы, как волна на реке, бегущая к теплому морю. Ветер разносит запах елей и сосен, а в сильную жару от можжевельников идет густой пряный аромат, напоминающий запахи Крыма. Стрекочут кузнечики, совсем как цикады в Крыму. Я так и называю этот уголок - «Крым».
Воспоминания всегда тревожат, особенно с возрастом. Невольно оглядываешься назад, сравнивая намерения с результатами. Думал ли я, что на заре перестройки окажусь в гуще событий мятежных 1980-х годов? Нет, конечно. Но я знал, что положение татар несправедливое, и я должен был внести свой посильный вклад.
Такая длинная жизнь... В какую книгу ее можно вместить?! Сегодня толстые мемуары не любят читать. Только специалисты к ним относятся с трепетом, а таких много не бывает, а ведь как обидно, когда узнаешь от молодых журналистов, что они ничего не слышали о тех по сути революционных днях. Если бы они заглянули во дворы домов 80-х годов. Увидели деревянные туалеты во дворах. Город разваливался. Страшно подумать, с чего мы начинали.
БЕЗМЯТЕЖНОЕ ДЕТСТВО
Корни
Мои предки по отцовской линии были плотниками, видимо, с петровских времен. В то время в Заказанье строили речные и морские суда на верфях под названием «Биш-Балта» («Пять топоров»). Эта традиция сохранилась с ханских времен. Когда-то вокруг Казани росли в изобилии дубы и сосны - то, что называют мачтовым лесом. Русские крестьяне были крепостными и пахали землю, а татары Заказанья были приписаны к адмиралтейству и для флота валили лес, везли в Адмиралтейскую слободу и строили галеры для каспийской, черноморской и азовской флотилий. Так что моим предкам быть плотниками было уготовано самой судьбой.
Возможно, и мне была уготована та же участь, но где-то в небесах произошел сбой, отец пошел другим путем, а я внес свою лепту.
Мой отец изначально физически выбивался из цепи плотников и пахарей. Его мать сокрушалась:
- Как же ты, сынок, такими маленькими и нежными пальцами будешь держать топор. Ты же не сумеешь прокормить себя, придется тебе на «Зингере» строчить и обшивать соседей.
Была до революции такая профессия - татары зимой, когда заканчивались осенние работы и наступала зима, на санях таскали за собой от деревни к деревне швейную машинку «Зингер», останавливались где-нибудь у крайнего дома на постой и принимали заказы. Так обшивали деревню и сами кормились.
Плотник зависел от заказов. На работу дед брал моего отца с собой. Обед был за счет заказчика, но он кормил только работников. Дед, чтобы сынок не голодал, клал горячую лепешку на бритую голову под тюбетейку и приносил сыну, а потом за углом плакал от унижения.
У моего отца способности к творчеству проявились уже в школьные годы - писал стихи в стенгазету. Затем начал посылать их в газеты в Казань. Автора заметили и дальше его путь был предопределен, так что он изначально оказался связанным с поэзией. Однако по повадкам и психологии остался крестьянином. Бывало, на даче выйдет на крыльцо и глядя на небо сокрушенно скажет: «Дождя бы!» А по мне хорошая солнечная погода, можно идти купаться. В другой раз, когда льет дождь и муторно на душе, он с удовлетворением произнесет: «Очень вовремя!».
Родовой дом в дер. Кулле-Киме
Я иногда угадывал, «хорошая» погода сегодня или «плохая», а он жил этим. Каждое лето отец возвращался (на татарском говорят именно «кайта» - возвращается) в родную деревню, чтобы самому увидеть, как колосится рожь. За все годы только один раз не поехал в Кулле-Киме, не мог видеть, как гибнет урожай во время засухи.
Старая школа в Кулле-Киме, где учился Сибгат Хаким
Старые ивы
Кулле-Киме как бы и моя родная деревня, хотя я родился в Казани. Атнинская родня отличается особым отношением к людям, у них в характере нет нахрапистости. Моя жена порой с удивлением слушает мой разговор по телефону с двоюродным братом.
- Ничек хэллэр? (Как дела?).
- Якшы. (Хорошо).
- Алайса якшы. (Ну, тогда хорошо).
Пауза.
- Синеке ничек? (А у тебя как?)
- Минеке дэ якшы. (И у меня хорошо)
- Шулай икэн. Якшы. (Вот как. Это хорошо)
Длинная пауза. Жена у меня спрашивает:
- Он что, положил трубку?
- Нет, мы разговариваем.
- Ты же ничего не говоришь.
- И так все понятно.
Слышен голос брата:
- Ярый алайса. Сау бул. (Ну, ладно. Бывай)
- Синдэ авырма. (И ты не болей)
Такие уж они, атнинцы. Впрочем, я тоже могу не то что часами, сутками не разговаривать. При этом дискомфорта не чувствую.
Возможно, из меня получился бы неплохой плотник, как далекие предки, поэтом я точно не смог бы стать. А вот плотником мог бы попытаться ...
Как-то на даче писателей на озере Малое Глубокое я колотил сарайчик для лопат и инструментов. Натаскал из леса небольшие мусорные липы, сделал из них столбы и наколачивал доски от старого забора, а затем начал примерять самодельную дверцу. Я не заметил, как сзади подошел писатель Гумер Баширов и наблюдал за моей работой.
Гумер Баширов и Хасан Туфан
Он поинтересовался:
- Где ты научился так ловко орудовать топором?
- У нас же в роду, кроме отца, все были плотниками.
Я сам не знаю, откуда у меня навыки работы с топором. Видимо, что-то генетическое. Когда беру топор в руки, то пальцами чувствую кончик топора, он становится как бы продолжением руки - мне легко и удобно им работать.
В 1960-е годы Союзу писателей ТАССР отвели землю для дачного строительства у озера «Малое Глубокое». Предложили и нам построить домик на двоих с Ибрай (Ибрагим) Гази. Папа зарабатывал деньги, а мы с мамой занялись стройкой. Бегали по складам, отбирали нужные нам доски, балки и брусья. Меня использовали на полную катушку.
Другим соседом оказался Наби Даули. Он вернулся из плена и оказался без квартиры. Союз писателей его пристроил на даче. Наши окна были напротив его окон.
Дачу пришлось строить нам с мамой, именно тогда проявились мои наклонности к строительным делам. Хотя я еще был всего лишь незрелым юношей, именно мне выпала честь отмерять землю под фундамент, снимать дерн, обкладывать траншею досками и заливать цементным раствором. Затем небольшой бригадой из родственников мы собирали щитовой дом. А собрав, пришлось с плотником вдвоем устанавливать конек на крыше. До сих пор помню, как было тяжело балансировать на краю. На другом конце был опытный мужик, который меня наставлял. В памяти остался также капризный печник, которому надо было месить глину в бочке. Он никого к себе не подпускал, кроме меня, а мне от этой работы сводило живот и отваливались руки. А я месил и месил эту проклятую глину.
Вообще-то, по советским законам дачу с печкой строить не разрешали, но к писателям особо не придирались, их даже побаивались.
Нужно было еще обтесывать бревна для стоек веранды. Это было проще, поскольку все делали из липы, а она мягкая, податливая, одно удовольствие обтесывать.
У отца появился кабинет и спальня. Я занял закрытую веранду. Кухню пристроили из подручного материала.
Так что я мог пойти в плотники или в строители, но впереди ждала учеба в университете. Иначе мои родители даже не представляли моей жизни. А я с готовностью согласился с их мнением.
