Рафик Мухаметшин: «Как компромиссная фигура я был «своим» и для мусульманского духовенства, и для академической науки»

«Я с большой печалью пытаюсь проецировать эту ситуацию на современного выпускника татарской школы»

– Рафик Мухаметшович, Вы известны как ректор Российского исламского института. Но мало кто знает о Вашей жизни до должности. Расскажете немного о себе и, конечно, том как пришли в ислам?

– На мой путь в исламе оказала влияние семья и профессиональная деятельность. Моя бабушка была глубоко религиозной и мне досталось воспитание от поколения, которое придерживалось всех канонов ислама. Когда я был ребенком, как и у всех моих сверстников, родители были на работе, а воспитанием занималась бабушка. Конечно, я не могу сказать, что я с детства был практикующим мусульманином. Но мудрость моей бабушки и матери проявлялось в том, что они все время напоминали: «Аллаһтан куркыгыз!» («Бойтесь Всевышнего!»). И тогда мы понимали, что это не какой-то природный страх перед чем или перед кем либо, это было особенное состояние. Уже сегодня я могу сказать, что этот страх исполнен глубочайшего почтения и благоговения. Он удерживал нас от многих грехов и дурных мыслей и деяний, облегчил нам следование прямым путем и совершение добрых дел, вселял в нас уверенность в том, что любое бесчестие и беззаконие не имеет хорошего конца. Вот такое воспитание, мне кажется, в наши души заложило неистребимый трепет перед Всевышнем.

– Что привело Вас в Казань?

– После окончания сельской школы, где преподавались все предметы полностью на татарском языке, я приехал поступать в Казанский университет на историческое отделение. При поступлении был большой конкурс: 12 человек на место. По истории мне поставили три. А она была основным предметом. Я каким-то чудом умудрился подать на апелляцию, ссылаясь на то, что я окончил татарскую школу и хочу сдать экзамен на татарском языке. Разрешили! Я с большой печалью пытаюсь проецировать эту ситуацию на современного выпускника татарской школы. Выпускник школы уже на уровне ЕГЭ получает отрицательный ответ на этот вопрос. Ситуация, конечно, интересная. Советская власть продвигала идеологию интернационализма, пропитанную духом атеизма. Но, при этом я с огромной ностальгией вспоминаю свою деревню, родную школу, пропитанную национальным духом и родным языком. Что это было, гибкость национальной политики? Или национальное самоутверждение не мешало реализовать идеи интернационализма?

– Как прошли Ваши университетские годы?

– Я учился в Казанском университете на историко-филологическом факультете. Вместе обучались татарские и русские филологи, историки, а также научные коммунисты, которые держались немного особняком, где обучалось много детей высокопоставленных чиновников, партийной элиты. Я до сих пор вспоминаю своих преподавателей и понимаю, что обучали нас на очень высоком уровне. Нам преподавали известные во всей стране такие ученые, как Аркадий Шофман, Евгений Бусыгин, Альфред. Халиков, Миркасым. Усманов, Рамзи Валеев, Индус Тагиров. Персидский язык нам преподавал известный татарский поэт Мустафа Ногман. А историю татарской литературы читали известные литературоведы Хатип ага Госман и Шайхи абый Садретдинов

Мы учились на одном этаже со студентами татарской филологии, ежедневно в коридорах сталкивались с легендами татарской филологии: Мухаммад Магдеев, Ибрагим Нуруллин, Гумар Саттаров и другие. А деканом факультета была известный языковед Диляра апа Тумашева. Я до сих пор помню, к нам в общежитии приходили молодые талантливые татарские поэты Мударис Аглямов, Зульфат, Марсель Галиев. Если сегодня кумирами у молодежи являются безголосые звезды Тик-тока, а тогда мы взахлеб читали татарскую поэзию, в общежитие ночами готовы были слушать их стихи. Они реально были кумирами татарской молодежи. Сейчас татарская молодежь, наверное, не знает ни одного современного татарского поэта. 

«В лице Ибрагимова я для себя открыл гениального писателя и крупного политического деятеля»

– После университета Вы остались в Казани. Почему?

– После университета нас всех распределяли по школам преподавать историю и обществоведение. Я хотел вернуться в свой родной Балтасинский район, но, представляете, мест даже в сельских школах района не было. Меня распределили в Азнакаевский район. Однако туда я не добрался, потому что мне предложили место в аспирантуре ИЯЛИ им. Г. Ибрагимова. Там был создан отдел истории общественной мысли. Его возглавлял Яхъя абый Абдуллин. Он одним из первых защитил докторскую диссертацию по татарской просветительской мысли. Именно после его публикаций начали профессионально изучать наследие Габденнасыра Курсави, Шигабутдина Марджани и др. Он стал моим научным руководителем. Что интересно, Яхъя Габдуллович начинал как партийный работник, потом через вуз пришел в академическую науку. В последние годы жизни он встал на намаз.

– Какую тему для исследования Вы выбрали?

– Когда я поступил в аспирантуру, выбор темы диссертации был довольно жестко идеологически регламентирован. В сфере общественной мысли дальше революционного демократизма нельзя было углубляться в национальную проблематику. Поэтому мне досталась тема «Эволюция взглядов Галимджана Ибрагимова от революционного демократизма к марксизму-ленинизму». В лице Ибрагимова я для себя открыл гениального писателя и крупного политического деятеля. Я считаю, что романтическая проза Ибрагимова совершенно новая, до сих пор непревзойденная страница в татарской литературе начала ХХ века. От Мулланура Вахитова до Галимджана Ибрагимова татарская интеллигенция в течение всего 10 лет прошла стремительный путь от оптимистических иллюзий о прекрасном будущем до осознания всей глубины национальной трагедии. Книга Галимджана Ибрагимова «По какому пути пойдет татарская культура» (1927) стала последней серьезной попыткой идеологического сопротивления централизму.

– Что представлял из себя ИЯЛИ в 1980-х?

– Институт тогда был мощнейшим центром национальной научной интеллигенции, кузницей кадров в научной сфере. Я учился и работал среди корифеев татарской науки. Такой высочайшей интеллектуальной концентрации сегодня нет ни в одной научной организации. Мидхат Мухарлямов, Салям Алишев, Нил Юзеев, Гали Халит, Альфред Хасанов, Равиль Фахретдинов, Ильбарис Надиров, Ляля Махмутова, Абрар Карибуллин и другие крупнейшие ученые, безусловно, оставили след в моей научной карьере.

«Это был настоящий хадж с правильной мотиваций, без комфорта и излишеств»

– В 1990-е после развала союза начинается исламское возрождение. Как Вы его застали?

– Я не был активным участником национального движения, как, например, Дамир Исхаков и другие. В 1990-е годы меня больше интересовал ислам: я уже ходил в мечеть и после появления ДУМ РТ, я довольно быстро сблизился с первым муфтием Татарстана Абдуллой хазратом Галиуллиным. Мы очень часто встречались, обсуждали практически все основные проблемы развития мусульманской уммы Татарстана. Во время муфтия Гусмана хазрата это сотрудничество также было тесным. Все научно-образовательные проекты, материалы съездов ДУМ РТ, доклады и выступления муфтия готовили Валиулла хазрат и я.

– Чем для Вас запомнилось возрождение ислама в России?

– В 1993 году я впервые совершил хадж. Поехать в паломничество мне предложил Абдулла хазрат Галиуллин. По его предложению в группу паломников включили 5-6 практикующих мусульман из интеллигенции. Предварительной организацией хаджа тогда никто еще не занимался. После того, как мы прилетели в Джидду, наши руководители группы, в первую очередь, Сулейман хазрат Зарипов, начали искать жилье для нас. После долгих поисков нам нашли дом довольно далеко от мечети Аль-Харам. Вспоминаю, что в одной комнате на полу мы спали по 15 человек. Никто из нашей группы не высказывал своего недовольства. Мы же приехали не за комфортом, а совершать хадж.

– Что больше Вас удивило в первом хадже?

– Удивило все: количество людей в мечети Аль-Харам, маршрутные автобусы, которые казались безразмерными, умиротворенные и просветленные лица людей, в таком количестве которое можно видеть только в хадже, аскетический образ жизни хаджиев. Тогда в хадж можно было приезжать и на своих машинах. Выходишь ночью из Аль-Харама, по дороге к нашему жилищу в пустырях стояло большое количество грузовиков, люди в них и жили, а рядом на кострах готовили пищу. Это был настоящий хадж с правильной мотиваций, без комфорта и излишеств. Сейчас в организации хаджа очень много внимания уделяется комфорту, Мне кажется, излишний комфорт вселяет в душу прагматизм, который призывает искать облегчение в совершении хаджа в звездочках отеля и разнообразии шведского стола, вместо того, чтобы просить это облегчение у Всевышнего.

– Почему в 1990-е произошел всплеск религии?

-  Для того, чтобы понять этот феномен, нужно немного порассуждать об истории ислама в советский период. В это время верующие практически потеряли связь с религиозной организацией и официальной религиозной идеологией. Немногочисленные же мечети пытались только сохранить религиозную обрядность. Ислам переместился на бытовой и обрядовый уровень. Но именно эта сфера оказалась практически недосягаемой для официальной идеологии! По утверждению многих социологов, среди мусульман, религия и культура настолько тождественны, что было бы наивным предположить, будто какая-то часть населения осознанно нерелигиозна. Поэтому, как они считают, весьма правдоподобно, что 60 процентов мусульманского населения в 1980-е годы были верующими. Вот поэтому реисламизация была вполне ожидаемой и закономерной.

– Чем еще запомнились 90-е для мусульман Татарстана?

-  В начале 1990-х годов молодежь, которая выезжала за рубеж для получения религиозного образования, постепенно возвращалась в Россию. Но она была воспитана совершенно в других традициях. Молодые люди возвращались, может быть, искренними мусульманами. Но они уезжали за рубеж сразу же после школы, не имея никакой религиозной подготовки. Их воспитывали с нуля в той среде, и, возвращаясь, естественно, они считали, что их обучали основам истинного ислама. Такая молодежь, представляющая практически самую образованную часть мусульманского духовенства, в тот период оказывала большее влияние на своих сверстников, чем небольшое количество последователей ханафитских традиций. Но сегодня в обществе есть уже понимание того, что возрождение этих традиций является первоочередной задачей и требует серьезных интеллектуально-богословских усилий. Вполне естественная для первых лет религиозного обновления эйфория сегодня постепенно заменяется серьезными размышлениями о сущности тех традиций, которые нужны мусульманам, в первую очередь, татарам.

«Мусульманская семья в языковой сфере находится в той же печальной ситуации, которая происходит с национальными языками»

– Рафик Мухаметшович, какие периоды в возрождении ислама можно выделить?

- В 1992 году было создано самостоятельное Духовное управление мусульман РТ. Этот период стал первым этапом возвращения исламских ценностей в татарстанское общество и поэтому 1988-1992 гг. можно назвать периодом легализации ислама. 1992-1998 гг. стали периодом институционализации ислама. Именно тогда появились основные институты ислама в республике: махалля, медресе, институт духовенства.

Следующий этап охватывает период 1998-2002 гг. и стал периодом структурализации. Этот этап охватывает период между февральскими съездами 1998 и 2002 годов. Этому этапу характерно формирование действующей системы управления мусульманскими общинами. ДУМ РТ стало единственным высшим органом мусульман республики.

Период внутренней мобилизации начинается с февраля 2002 года – со II съезда мусульман Татарстана, который констатировал завершение этапа структурно-организационных преобразований и основное внимание обратил на решение внутренних проблем мусульманских общин республики.

Период определения идейно-богословских ориентиров начинается после съезда 2006 года, когда мусульманское сообщество Татарстана вступило в очень важный этап в своем становлении. Оно организационно-структурно оформилось, но не определилось в идейных и богословских ориентирах и основных принципах своего существования. Особая значимость этого этапа заключается и в том, что необходимо было приложить большие интеллектуальные усилия, чтобы четко обозначить будущие ориентиры исламского возрождения в Татарстане.

– Можно ли проследить этапы реисламизации по студентам РИУ?

– В принципе, можно. В 1990-е, в начале 2000-х годов к нам приходила учиться мусульманская молодежь, так сказать, необремененная какими-либо религиозными традициями, она просто хотела получать глубокие исламские знания. Они не воспитывались в религиозных семьях. Сегодня ситуация уже кардинально меняется. Уже много семей, все поколение которых в исламе: бабушки-дедушки, родители и дети. Поэтому абитуриенты к нам приходят уже с правильной мотивацией и соответствующим религиозным воспитанием в семье. В связи с этим можно сказать, что одним из ключевых факторов исламского возрождения является не только количество мечетей и религиозных институтов, но и семья. 

– Новые исламские семьи будут татароязычными?

– К сожалению, эта проблема не только семьи. Для современной мусульманской молодежи в приоритете язык Корана и исламские знания. И к нам абитуриенты приходят не для получения глубоких знаний по татарскому языку, хотя и у нас есть кафедра татарского языка, все студенты без исключения изучают татарский язык, есть татарские группы. Мусульманская семья в языковой сфере находится в той же печальной ситуации, которая происходит с национальными языками в эпоху глобализации.

– В начале беседы Вы упомянули феномен татарских женщин – «абыстай». Сейчас многие современные бабушки не знают татарского. Прекратится ли традиция татарских абыстай?

–  Институт абыстаев у татар в течение последних веков сыграл огромную роль в религиозном воспитании, обучении детей не только в семье. Они обучали девочек основам ислама в домашних медресе. В начале ХХ века появились профессиональные религиозные учебные заведения для девочек. И сегодня эти традиции не утеряны. Сегодня в Татарстане около 1500 мечетей, в семистах из них организованы примечетские курсы, на которых обучается около 20 тысяч человек. Преподавательский состав на курсах на 90% состоит из женщин. Обычно это педагоги с большим стажем работы с детьми в школе. Помимо семейного воспитания, современные абыстаи очень эффективно работают при мечетях. Так что феномен абыстаев сегодня возрождается, приобретя новые грани.

– Что еще поможет в сохранении татарской идентичности?

– Национальная школа, которых остается все меньше и меньше, семья, мечети с примечетскими курсами. Так что выбора не так и много.

– Как отсутствие татар в мечетях сказывается на общей религиозности?

– Негативно. Отсутствие татар в мечетях кардинально меняет жизнь мусульманской общины в регионах страны. Там начинают превалировать мигранты со своим имамом и новыми межконфессиональными и внутриконфессиональными представлениями, которые не совсем вписываются в российскую конфессиональную действительность.

«Органам власти казалось, что вуз должен возглавить представитель светской интеллигенции»

– Рафик Мухаметшович, как Вы начали работать в Институте, который сейчас возглавляете?

– Российский исламский университет открылся в 1998 году и он функционировал в русле своего времени, не акцентируя внимание на богословско-правовых и вероучительных традициях. Первым ректором РИУ был муфтий ДУМ РТ Гусман хазрат. В университет я пришел практически сразу же после открытия читал историю ислама, арабо-мусульманскую философию и даже политологию.

– Как поступило предложение возглавить ВУЗ?

– В 2006 году Гусман хазрат ушел с должности ректора вуза. Органам власти казалось, что вуз должен возглавить представитель светской интеллигенции. Так возникла кандидатура историка Ильдуса Загидуллина, имеющего определенный опыт руководства вузом – Гуманитарным институтом. Но к кардинальному изменению вектора развития вуза и мусульманское духовенство, и сам вуз не был готов. Вуз попал в полосу глубокого кризиса. Уходили преподаватели, студенты. Я пришел в вуз в качестве ректора в декабре 2006 года, в принципе как компромиссная фигура: я был «своим» и для мусульманского духовенства, для академической науки.

– С 2006 по сегодняшний день Вы руководите вузом, какие итоги работы можно подвести?

– За 20 лет он вырос во всех отношениях. В первый год моего руководства у нас было 9-10 выпускников. Сегодня мы выпускаем около 250 человек.  На сегодняшний день у нас 1600 студентов, 80 преподавателей, 40 из которых преподаватели религиозных дисциплин. Сегодня мы являемся одним из самых крупных исламских вузов в России. По теологии у нас один из самых больших факультетов в России. По теологии, лингвистике и журналистике выдаем диплом государственного образца, готовим имамов, есть направление коранистики, центр исламской экономики, каллиграфии. В 2024 году открыли аспирантуру по теологии.

– Есть ли у университета помимо государственного финансирования иные доходы?

– Вуз имеет статус негосударственного учреждения и поэтому у нас нет прямого государственного финансирования, за исключением бюджетных мест, которые нам начало выделять Министерство образования и науки РФ. Поэтому формировать бюджет не так просто. Различные фонды помогают, сами зарабатываем через платное образование, особенно через образование с применением дистанционных технологий. 

– Вы были ректором и Болгарской исламской академии, на ваш взгляд проект состоялся? 

– Академия работает всего 8 лет и за этот короткий срок делать далеко идущие выводы рановато. Ректором Академии я был совсем недолго. Но я стоял у истоков формирования концептуальных основ развития вуза. Я настоял на том, что Академия должна быть вузом, где получают глубокое исламское знание. Предлагали ее сделать джадидской, наполнив программы предметами по конфликтологии, социологии, психологии и др. Зачем? Что делать с выпускниками вуза, которые владеют современными инструментариями по общественным наукам, но поверхностно знают основы ислама? Мы долго выстраивали концепцию Болгарской академии: изучали международный опыт. У нас получилась программа обучения, адаптированная к российской действительности и отвечающая международным требованиям. Об эффективности нашей программы мы судим исходя из оценок зарубежных исламских университетов, которые хорошо о ней откликаются.

«В своих работах модернисты изображают современное состояние традиционного ислама как явление, катастрофически нуждающееся в кардинальной реформе»

– Какие проблемы актуальны в исламской теологии?

-    Даже самый беглый взгляд на исламскую теологию дает возможность утверждать о том, что проблема методологии этой науки сегодня является одной из самых не разработанных. Те немногие работы на эту тему посвящены привлечению внимания к проблеме метода, к необходимости применения системного подхода, но лишь изредка мы можем столкнуться с примерами использования мусульманскими учеными системного подхода в этой науке. Многие ученые, изучающие и анализирующие исламское наследие, как правило, используют в своих исследованиях методологию, которая бездумно была заимствована из иного, неисламского культурного контекста. 

– Какие новые методы можно внедрить в исламскую теологию?

– Это непросто. На примере исламского модернизма можно показать, к каким результатам может привести попытки внедрения новых методологических принципов. В своих работах модернисты изображают современное состояние традиционного ислама как явление, катастрофически нуждающееся в кардинальной реформе. Они ссылаются именно на универсальность западной модели научности, которая должна стать критерием всей реформаторской деятельности по перестройке исламской парадигмы. Эта так называемая универсальность западной мысли, на самом деле уводит исламскую теологию от самой теологии. Современные исламские модернисты сегодня являются представителями очень тонкой прослойки интеллектуальной элиты, стремящимися формировать наиболее «прогрессивный» исламский дискурс, упускающими из виду саму религиозную практику.

– Методология исламоведения поможет теологии?

– В модернизме интеграция исламского и исламоведческого знания сегодня достигла наивысшей стадии. К чему приведет это сближение исламоведческих и богословских подходов? Пока к отходу от теоретических принципов классического мусульманского богословия за счет подмены их западноевропейскими исламоведческими методами, которые довольно далеки от традиционного исламского дискурса. 

– Завершая нашу беседу не могу не спросить, чем Вы занимаетесь в свободное время?

– Я жду свободной минуты, чтобы начать читать книги. У меня очень много научной литературы и я их собираю всю сознательную жизнь. Собираю их и собираю в надежде, что смогу сесть за них и начать читать. Летом в своем огороде выращиваю огурцы, помидоры и много всего. Начал заниматься шежере. Довел его до XVII века, но дальше пока сведений нет.

– Какие у Вас казанские места силы?

– В свое время я жил по улице Татарстан около парка Молодоженов. Мы с детьми постоянно там гуляли. На выходных мы выбирались в соседний парк Карима Тинчурина на барахолку. Туда мы ходили смотреть книги, но там продавали вообще все. Люблю Старо-Татарскую слободу, хотя там сейчас много новодела. Нравится набережная Казанки. 

СПРАВКА
Рафик Мухаметшин – советский и российский историк, доктор политических наук, ректор Российского исламского института.

Подготовил: Владислав Безменов