.png)
Солидный возраст (а моя собеседница его не скрывает) – разговору не помеха, и в 96 лет Рамзия Мухамедова живет наукой, рассказами о старом Казанском университете, своих экспедициях по республике и десяткам татарских деревень за её пределами, детально разбирает сложнейшие проблемы этногенеза. Я уже начинаю терять нить, но Рамзия Гиниатовна плавно и аргументированно движется от века к веку, от одного племени к другому. Однако мне особо интересен её ХХ в., впечатления от поездок и людей. И мы возвращаемся в молодую Татарскую республику, в 20-е годы.
БАЗАР В ЗЕЛЕНОДОЛЬСКЕ
Откуда дороги ведут к этнографии? Рамзия Мухамедова начала свой путь на… зеленодольском базаре. Здесь пришло вдохновение на целую большую жизнь.
Отец – мулла, получивший образование в медресе Хивы. Он вынужден был покинуть Ульяновскую область: в деревне началось раскулачивание, и семья подалась в ТАССР. Но осели не в самой Казани, а в Зеленодольске. Благодаря предупреждению добрых людей, удалось избежать ссылки и обрести новую родину.
Вокруг приволжского Зеленодольска, тогда только обретшего статус города, располагались татарские, марийские и чувашские деревни. Крестьяне приезжали на базар, куда маленькая Рамзия ходила с отцом. Чувашки и марийки еще носили тогда свою традиционную домотканую одежду, выглядели очень колоритно. Девочка даже научилась немного говорить по-чувашски:
«Крестьянки, торговавшие яйцами на базаре, слыша мое произношение, говорили, что я не татарка, а чувашская девочка. Так, на зеленодольском базаре я прониклась интересом к народной культуре».
Школу она окончила летом 1941 г., работала в Зеленодольске на заводе и лишь позже смогла поступить в Казанский университет.
В ПОИСКАХ МИШАРЕЙ
В 1940-е гг. в Казани фактически не было профессиональных этнографов, кроме Николая Иосифовича Воробьева (1894-1967), читавшего на географическом факультете Казанского университета курс общего землеведения. Воробьев принадлежал к числу наиболее глубоких знатоков этнографии Поволжья, в 1920- е гг. принимал активное участие в организации краеведческого движения в ТАССР. Фактически в атмосфере 1940-х гг. он олицетворял собой еще дореволюционную казанскую университетскую среду.
Однако Воробьев не знал татарского языка, ему было трудно работать в экспедициях в татарских деревнях. И здесь простительный тогда для этнографов недостаток учителя пошел лишь на пользу вдумчивой ученице. Уже в студенческие годы Рамзия Мухамедова постоянно общалась с Воробьевым, помогала ему с переводами собранных материалов, и Николай Иосифович предложил ей заниматься мишарями. Под большим научным влиянием Воробьева находился тогда и Гарун Валеевич Юсупов, ставший впоследствии известным знатоком татарской эпиграфики. В эти же годы в кружке археолога Николая Филипповича Калинина занимался Альфред Халиков.
Окончила университет Рамзия Мухамедова в 1945 г., диплом её был, кстати, не по истории или этнографии, а сугубо географический, неожиданно посвященный климату Алма-Аты. Однако интересы выпускницы находились совсем в иной области.
Весной 1946 г. в Москве проходила сессия, посвященная этногенезу казанских татар. В ней участвовали известные ученые, включая антрополога Трофимову, этнографа Толстова:
«Воробьев, принимавший участие в этой сессии, вернувшись в Казань, позвал меня и сказал, что сейчас начнется интенсивная работа по изучению казанских татар, а мишарей не изучает никто, что это перспективная неосвоенная тема. И я поступила в аспирантуру Казанского института истории, языка и литературы АН СССР.
Передо мной фактически не было, кроме работ Воробьева, целостных этнографических материалов. И это учитывая, что и Николай Иосифович изучал преимущественно материальную культуру, а духовной почти не касался. Некоторые этнографические сведения были опубликованы в XIX в. Марджани и особенно Каюмом Насыри, но все же базой для научной работы они послужить не могли. Доводилось пользоваться и весьма подробными миссионерскими отчетами. Миссионеры большое внимание уделяли бытованию доисламских верований. И все это было опять же посвящено преимущественно казанским татарам. Поэтому надо было ехать в экспедиции и в ходе полевых исследований изучать материальную и духовную культуры мишарей».
Темой кандидатской диссертации Рамзия Мухамедова выбрала этнографию татар Мордовии. Защита проходила в Москве в 1966 г. в Институте этнографии. Все тепло поздравляли и говорили, что надо издать диссертацию. Так постепенно началась подготовка монографии «Татары-мишари. Историко-этнографическое исследование». Книгу тоже хорошо приняли, причем не только историки и этнографы. В Казани тогда жил поэт Мустафа Нугман. Он прочитал в монографии описание темниковской свадьбы и сказал Рамзие Гиниатовне, что этот сугубо академический материал воодушевил его на создание поэмы о татарской свадьбе.
Кстати интересно, что труды Р. Г. Мухамедовой являются не только достоянием академической науки, но и получили известность среди большого числа любителей татарской истории. Тенденцией последних лет является активизация интереса к истории и культуре татар-мишарей как в рамках научных исследований, так и через различные формы сетевых сообществ, посвященных мишарской тематике. В целом, распространение в Интернете ресурсов о татарской истории существенно повлияло на появление новых исследований о мишарях и даже на рост мишарского самосознания у многих татар. Если учесть присущую татарам-мишарям социальную активность, прочную интегрированность в современное общество, урбанизированность, становится понятным, почему именно они в значительной мере стали определять лицо раннего Татнета и в целом проблематику татарской истории в сетевом пространстве. Монография Мухамедовой 1972 г. воспринимается среди современного татарского сетевого сообщества в качестве наиболее авторитетного труда, посвященного мишарям, активно цитируется в подтверждение тех или иных точек зрения. Работу Р. Г. Мухамедовой еще с 1990-х гг. активно используют и многочисленные татарские представители фолк-хистори.
Так сложилось, что в свои первые полноценные экспедиции в татарские деревни Мордовии она отправилась лишь в конце 50-х гг.
Однако мир старой деревни, пережившей коллективизацию и другие лихолетья XX в., все же не был окончательно разрушен. Собеседниками-информантами Р. Г. Мухамедовой были люди, зачастую родившиеся еще во второй половине XIX века! Рамзия Гиниатовна тщательно фиксировала в своем дневнике примечательные черты, иногда лишь придающие колорит, а часто и курьезные, но всегда полезные для этнографа:
«Например, многие мои информанты отрицали этноним «татары» и вообще старались себя не обозначать. Помню, один мулла в Мордовии спорил со мной, что он не татарин, а мусульманин. Некоторые говорили, что они из рода мурз. Интересно, что женщины спрашивали у меня: «Синдә татарын бармы?» – в значении «есть ли у меня муж». Под татарами эти женщины определяли только мужчин или, точнее, мужей». Ей многое еще удалось застать, например бытование особых, архаичных женских головных уборов – тастаров. Быт мишарей сильно отличался от жизни казанских татар.
К примеру, вся жизнь казанских татар проходила в избе на нарах (саке), где спали и принимали пищу. У чокающих мишарей подобных нар не было, а имелись обеденные столы. Дальние и сложные дороги Р. Г. Мухамедову не пугали. Было интересно бывать и в знаменитых селах: Сургоди – родине Хади Такташа или в нижегородском Большом Рыбушкине, и в маленьких деревушках, где мог жить всего один знающий информант. Например, она специально ездила в деревню Атенино (Әтәнә) Теньгушевского района Мордовии, чтобы побеседовать с местным жителем.
За пределами Татарии люди в деревнях чувствовали себя намного свободнее, чем казанские татары. Читали Коран, делали дуа, отмечали обряды жизненного цикла. Носили с одеждой и особый мусульманский оберег – пәти, представлявший собой зашитый в ткань текст суры Корана. Мишарские деревни отличались религиозностью. Об этом в печатных работах можно было упоминать лишь вскользь, но в любом случае мишари, благодаря Мухамедовой, обрели свой голос. Часто в прямом смысле – через зафиксированные песни, свадебные причеты, поговорки. Читаю их сейчас иногда и вслух, и словно слышу этих бесхитростных людей, делившихся с Мухамедовой своими столь ценными ныне историями.
Р. Г. Мухамедова обладала важной чертой полевого исследователя – вызывала доверие.
ЗНАХАРКА ИЗ ДЕРЕВНИ ТАШКИРМЕНЬ
В экспедициях бывали разные случаи. Жили на постое у хозяек в деревенских избах и городские девушки – молодые исследовательницы, работавшие под началом Рамзии Гиниатовны. Приезд этнографа из Казани – событие в деревне. Вспоминает ученица Р. Г. Мухамедовой, кандидат исторических наук Фарида Шарифуллина:
.png)
«Она всегда строго следовала намеченному плану, ее не могли остановить непрерывные дожди, жара, ветер. Своим примером учила нас работать, несмотря на неблагоприятные обстоятельства. В экспедиции мы не раз убеждались, что ей также присущи такие качества, как смелость и решительность. Помню, как Рамзия Гиниатовна, несмотря на ночь, выходила из дома, где мы квартировали, навстречу подвыпившим деревенским «кавалерам», требовавшим пропустить их к нам, городским девушкам, дабы познакомиться. Рамзия Гиниатовна умела дипломатично отправить их восвояси. Благодаря ее решительному характеру, как-то раз была спасена от пожара деревенская изба, в сенях которой при приготовлении пищи неожиданно вспыхнула керосинка. Пламя поднялось до потолка. Рамзия Гиниатовна не растерялась, не запаниковала, не стала звать на помощь. Она схватила плащ и накрыла им керосинку».
А вот экспедиционное воспоминание уже самой Рамзии Мухамедовой, как однажды она, советский ученый, чуть не стала деревенской знахаркой.
«Помню интересный случай в кряшенской деревне Ташкирмень (Ташкирмән) Лаишевского района. Это совсем недалеко от Казани. Там я познакомилась с одной очень колоритной бабкой-знахаркой. Её звали Авдотья әби.
Я очень хотела зафиксировать от неё обряды, которые она совершала в деревне, однако Авдотья әби категорически отказывалась со мной делиться своими магическими секретами. Я её убеждала:
«Вот уйдешь, и все твои знания пропадут». Однако в первый раз ничего не удалось. Когда я спустя время приехала к ней второй раз, то в избе неожиданно увидела фото нашего казанского этнографа Юлдуза Мухаметшина со мной. Мухаметшин работал тогда над книгой, посвященной кряшенам. Отношение ко мне бабушки Авдотьи изменилось, и она захотела передать свои сакральные знания, но с условием, что я останусь в её деревне и сама стану знахаркой…
Когда я возразила ей,что состою в КПСС, Авдотья әби, напротив, обрадовалась, сказав, что если я коммунистка, значит, не мусульманка».
Не мог в этой связи я не задать маститому этнографу и сложный вопрос, актуальный в нынешний год проведения Всероссийской переписи населения:
– Что Вы думаете относительно «кряшенского вопроса»? Кряшены – отдельный этнос или часть татарского народа?
– В силу своей принадлежности к православию, кряшены жили несколько изолированно от мусульман. Но разумеется, они часть татар.
Среди кряшен ныне пропагандируется идея, что они отдельный народ, но ведь не существует отдельного кряшенского языка, не сложилось и своей литературы. Обычно по две экспедиции в год коллектив отдела этнографии ИЯЛИ проводил в разные ареалы расселения татар. Сложился сильный коллектив этнографов. Наиль Халиков, сын Альфреда Хасановича Халикова и ученик уфимского этнографа Кузеева, занимался хозяйством татар, ученица Мухамедовой Фирсина Сафина – тканями, а другая ученица Светлана Суслова – ювелирными украшениями, Розалинда Мусина – этносоциологией, Дамир Исхаков – этнодемографией, Рауфа Уразманова – праздничным циклом. Фарида Шарифуллина изучала касимовских татар. Материалы регулярно публиковались, выходили монографии.
КУЛЬТ ЦВЕТА
Рамзия Гиниатовна — автор создания ряда историко-этнографических экспозиций в музеях Татарстана: в её родном Зеленодольске и в селе Большая Атня, а также экспозиции этнографического отдела Национального музея РТ. На протяжении десятилетий она являлась научным консультантом и экспертом этого музея. Как ведущего этнографа и знатока татарской культуры ее не раз приглашали для консультаций в Российский этнографический музей в Санкт-Петербурге, где она из имеющихся музейных артефактов помогала воссоздать татарские этнокультурные, в том числе и костюмные комплексы. После ухода из ИЯЛИ с 1991 по 2013 гг. Р. Мухамедова работала в качестве ведущего сотрудника и научного консультанта Республиканского центра развития традиционной культуры, одним из инициаторов создания которого она является.
Интересно узнать о планах. Оказалось, что уже давно Рамзию Гиниатовну интересует загадочный культ цвета:
«К сожалению, я очень плохо вижу. Пишу, а буквы наезжают друг на друга… Это не дает мне возможности изложить свою давнюю мечту по изучению культа цвета (төс) у татар. В ходе своих экспедиций у самых разных групп татар я встречала упоминание об ана төсе (дословно – «цвете матери», но в значении – «память о матери»). Когда я уточняла, почему они не употребляют здесь слово «истәлек» (память), женщины-информанты настаивали на слове «төс». Или собака громко лает при виде чужака – понимает, что это человек не нашего цвета – безнең төс түгел. Женщина, у которой умирали дети, надевала платье, сшитое из разноцветных кусков ткани. Цветные лоскутки женщины приносили на почитаемые могилы (авлия кабере) – последнее было распространено у цокающих мишарей. О культе цвета я читала много лет назад в дореволюционных материалах Русского географического общества.
Эта тема меня интересует теперь». Из гостеприимного дома Рамзии Гиниатовны уходил я с подарком – переизданием её монографии о татарах-мишарях с трогательным автографом-посвящением. Книга эта теперь в числе бережно хранимых в моем книжном шкафу, часто к ней обращаюсь, перечитывая фрагменты. И надеюсь на новую встречу в Казани – у меня еще много вопросов!
Автор: Марат Сафаров, 14 мая 2020
Источник материала: idel-tat.ru
