«Раскулаченные татары находились в приниженном состоянии, поэтому они хотели доказать, что «Мы можем!»

«Ряды раскулаченных ссыльных косили голод, холод, стресс и болезни»

 – Салават Харисович, Вы как потомок первостроителей легендарной Магнитки что Вы можете рассказать об истории своего города?

– Родился я в Магнитогорске в 1954 году. Но, по сути, в большой «татарской деревне», разбросанной по поселкам на левом берегу реки Урал. Эти поселки были выстроены в послевоенные годы как правило бывшими раскулаченными ссыльными. Например, на месте самого крупного спецпоселка Центральный позднее возник поселок Новостройка, который, по старой памяти, и сегодня нередко называют Татарским. 

– Как татары вообще оказались в Магнитогорске?

– Татары появились на Магнитке двумя путями. Первый – это добровольно приехавшие на временную работу жители деревень. Тогда руководство колхозов отпускало на всесоюзные стройки своих работников, которые уезжали на своего рода «отхожий промысел», а их семьи, как правило, оставались в деревне. Во время возведения нового города, им приходилось жить в ужасных условиях. Одному еще можно было справиться, а вот с семьей выжить было затруднительно.

Второй способ оказаться в Магнитке – репрессивный: раскулачивание и ссылка. Мои родственники по отцовской и материнской линии «переехали» в голую степь, где строились будущие город и при нем металлургический завод, именно таким образам. Сюда работников доставляли большими семьями. Первые пять лет были невероятно тяжелыми, в силу огромной смертности. Ряды раскулаченных ссыльных косили голод, холод, стресс и болезни. Конечно, были татарские семьи, в которых не умерло ни одного ребенка, но это было редкостью. Бывало, что умирали семьями. По линии моей матери из пятерых детей умерло двое. Один из ее братьев – умер в палатке от холода, уже через несколько недель после рождения в августе 1931 года, а второй, в возрасте шести лет – от эпидемии, уже в бараке, в декабрьские морозы.

«ТАССР в рамках «плановой» экономики решили закрепить за стройкой Магнитки»

– Насколько сильно травмировали эти трудности татар Магнитогорска?

– Несмотря на все эти лишения, не могу сказать, что у оставшихся в живых осталась злоба к пережитому. Меня никто не настраивал в антисоветском плане. Не было и посыла, что мы никогда этого не забудем и будем жить обидами. Зато помню, что мои родители, получившие среднеспециальное и высшее образование, всегда говорили: «Салават, надо учиться, надо доказывать, что мы, татары, можем быть успешными и образованными». Эта установка всегда вела меня по жизни.

– А какое количество татар вообще отправили в Магнитогорск?

– По моим подсчетам, в первые годы на Магнитострой было привезено около 60 тысяч раскулаченных вместе с их семьями. При этом, две трети из них были высланы из Татарской ССР. Видимо, именно данную республику в рамках «плановой» экономики решили закрепить за этой стройкой, и потому были даны соответствующие установки органам госбезопасности.

Хочу отметить, что нет ни одного района Татарстана, из которого бы не прибыли люди на Магнитку. Фактически из Татарстана вынули один из самых крупных, мощных в смысле трудового потенциала район. Интересно и то, что на стройку были сосланы сотни татарских имамов. Я считаю, что этот факт серьезно повлиял на религиозность татар Магнитогорска в последующем.

«После Великой Отечественной войны татарское население города крайне поредело. Но потом произошел резкий бум» 

– В 1948 году ссыльных освободили. Фиксируется ли отток жителей города на историческую родину?

– Смотрите, тут достаточно интересная картина. После Великой Отечественной войны татарское население города крайне поредело. Но потом произошел резкий бум. Дело в том, что в город начинают переезжать деревенские родственники к тем, кто здесь уже обосновался ранее. Жизнь в Магнитогорске к концу 1950-х годов была намного лучше, чем в обычной татарской деревне. Поэтому в начале 1960-х годов в город переехало немало татар из деревень. Только из деревни моего отца – Иске Ибрай Аксубаевского района ТАССР сюда приехало 10 человек. Так что особого оттока не было, а скорее наоборот – был приток новых татар, связанных родством с бывшими раскулаченными ссыльными.

У меня есть фотография 1959 года, сделанная в селе Иске Ибрай. На ней видна длинная улицу с домами только с соломенными крышами. И даже проводов между домами не видно, а потому возникает вопрос: было ли там электричество. То есть уровень жизни населения в Магнитогорске в тот момент был много выше во всех областях: снабжение, медицина, образование, культурная сфера, что и притягивало приезжих.

– Салават абый, можете рассказать самые яркие воспоминания о жизни татарской общины того времени?

– В Магнитке было очень много татарских семей, да и у меня большой род. У меня было шесть родных теток (апалар) и три дяди (абыйлар). В детстве я мог свободно прийти в десяток домов к своим родственникам с ощущением, что там получу защиту, кров, еду и внимание. Тогда (в отсутствии телевизоров и телефонов) все постоянно ходили друг другу в гости. Мы с детства слышали национальные песни и сказки. К тому же татарские старики были полностью в исламе: обязательный пятикратный намаз, книги на арабском языке и шамаили с молитвами и мудрыми изречениями на стенах в каждом доме. И очень ярко отпечаталось, что никогда я не видел татарского деда или әби выпившими. В то время семьи были достаточно большие, обычно трехпоколенные. И нам посчастливилось социализироваться в татарской среде. У каждого были дяди, тети, братья и сестры постарше и помладше. Система родового воспитания сформировала у меня своеобразное ощущение жизни. С одной стороны, у меня есть индивидуальное «Я», но в то же время, во мне очень сильно родовое ощущение. Для меня мои близкие очень важны, и зачастую я ставлю их интересы выше своих.

«На мой взгляд, на татарскую «низовую» культуру повлияли традиции и быт раскулаченной татарской крестьянской элиты» 

– А что с языком? После переселения татарский не начал забываться? 

– Языком владели все. Только в детском саду я познакомился с русским и начал на нем разговаривать. Очень ярко запомнилось, что за год до школы я говорил: «Мама, я помыла руки». А моя эни Камария, учительница истории, отвечает: «Улым, нельзя говорить «помыла» – это по-татарски. По-русски будет «помыл». С моей жизнью до школы связана еще одна милая история. Когда мне было шесть лет в детский сад, в младшую группу, привели моего младшего брата: он ни слова не знал на великом и могучем. Беспокоясь о нем в течение дня, я заглянул к нему в группу и увидел, что Салих приобнял двух белобрысых ребят и говорит с ними на татарском, а они ему отвечают на русском, и вся эта дружная компания совершенно не обращает внимание на языковую разницу. Моя апа Шамсия – учительница математики как-то сказала мне: «Ты говоришь по-русски, но синтаксис у тебя – татарский. И всегда ставишь сказуемое в конец предложения». Вот такие детские истории ярко отпечатались в моей памяти.

– Вы фактически жили в русском и татарском мире?

– Да. На мое формирование повлияла жизнь сразу в двух мирах. По мере того, как я рос, у меня всегда было ощущение отдельности татарского и русского мира. Причем к русскому миру у меня было двоякое отношение. В наших семьях не было мата. У нас были очень четкие, морально выверенные рамки поведения внутри семьи и общества. К тому же из-за большого количества детей внимание распределяясь на всех, никто себя не выпячивал и т.д. На мой взгляд, на татарскую «низовую» культуру повлияли традиции и быт раскулаченной татарской крестьянской элиты, которая была сплошь образована и определенным образом традиционно воспитана.

С другой стороны, в отсутствии возможности прикоснуться к выдающимся национальным культурно-мировоззренческим образцам, я ощущал некое превосходство высокой русской культуры над татарской. Меня всегда завораживали произведение русских классиков. Именно этот разрыв, на мой взгляд, повлиял на настрой и жажду реванша. И это было присуще не только мне, но и множеству магнитогорских татар.  

В школе некоторые учителя мне говорили: Салаватом тебя неудобно называть, давай ты будешь Славиком» 

– Что за жажда реванша?

– Раскулаченные татары находились в приниженном состоянии. Среди них не было достаточного количества людей с высшим образованием, позволяющим занимать высокие позиции в обществе. Поэтому татары хотели доказать, что «Мы можем!». На первом месте стояло образование и постоянная учеба, которые позволят татарам успешно соответствовать требованиям современного мира.

Одно дело, когда мы жили в своей «татарской деревне», и совсем другое, когда мы стали переезжать на правый берег реки Урал в собственные квартиры. Там было все по-другому. В школе некоторые учителя мне говорили: Салаватом тебя неудобно называть, давай ты будешь Славиком. И некоторое время меня так и именовали. Несмотря на это, во мне всегда сидело ощущение инаковости, «беловоронья», что и побуждало меня к развитию.

Похожая ситуация была и у моих родителей. Они закончили татарские школы. Потом им на ходу пришлось переучиваться, чтобы поступить в техникумы. Уже во время учебы они начали учить и совершенствовать русский язык, и когда я родился, родители общались на очень грамотном русском языке, без малейшего акцента. Тем не менее, когда я закончил школу, у меня появилось желание усовершенствовать мой русский. В итоге я поступил на факультет русского языка и литературы Магнитогорского педагогического института, который окончил с отличием. К окончанию ВУЗа уже прекрасно знал русский язык, культуру, литературу и т.д. Через пару лет поступил на факультет истории и обществоведения Челябинского педагогического института, который также закончил с отличием, за три года вместо пяти. И уже в 30 лет удалось попасть в аспирантуру МГПИ им. Ленина, в Москве. Там изучал социально-философские аспекты формирования личности и написал диссертацию в рамках данного направления научных исследований. По окончании аспирантуры защитился и стал кандидатом философских наук.

– К чему Вы пришли, пройдя такой длинный образовательный процесс?

– Стал вполне успешным и конкурентным в реалиях современного мира.  Часто в шутку в разговоре задаю риторический вопрос: «Что меня, как татарина, отличает от русских?» Во-первых, я лучше большинства русских знаю русский язык и литературу, культуру в целом и историю. Во-вторых, знаю татарский язык и культуру, а также историю моего народа. В-третьих, поскольку много раз и сравнительно подолгу бывал в Италии, то сумел выучить итальянский на разговорном уровне, а также проникнуться культурой и историей этой прекрасной страны, являющейся прародительницей всей европейской цивилизации. А ведь все познается в сравнении! И в постоянном внутреннем диалоге в процессе познания разных культур приходишь к более целостному и объемному пониманию мира. Но никогда не забываю, что все же основа у меня – татарская. Наиболее ярко я это осознаю, когда нахожусь в татарской среде, особенно среди многочисленных родственников как в Магнитогорске, так и вне его.

Когда ты знаешь несколько языков, одно и то же слово может рождать сразу несколько ассоциативных цепочек. Например, в русской языковой модели я одним образом реагирую на слово цветок. Однако ассоциация с этим словом становится иной при произнесении его на татарском. На итальянском это слово будет рождать уже совсем новые образы. Разные языки воссоздают в сознании множество разнообразных цветков.

“Активизация межнациональных браков в Магнитогорске начинается после массового переселения татар в 60-е годы с левого «деревенского» берега на правый” 

– Ваша любовь к истории проснулась во время учебы или есть иные причины?

– Наверное, на мою любовь к истории повлияла мама – учительница истории и дед Садры (мамин отец) 1873 года рождения. К сожалению, он надорвался на строительстве Магнитогорска и умер еще в 1942 году. У него очень интересная биография. Он отслужил в царской армии, после чего 20 лет прожил в дореволюционном Петербурге. Там служил кучером у генерал-губернатора Финляндии Николая Бобрикова. После его убийства в Гельсинфорсе (Хельсинки) финским террористом дед Садры устроился разнорабочим в Зимний дворец, где неоднократно видел воочию императора Николая II. А из окон Зимнего   наблюдал события 9-го января 1905 года. В те времена татар с удовольствием брали на службу: они не пили и не были склонны к революционной деятельности. Несомненно, все рассказы взрослых о замечательном деде и былой жизни я впитывал и запоминал.

Бабай Ибрагим (по моему отцу Харису – инженеру-металлургу) также был удивительным человеком. Прожил почти сто лет, несмотря на все перенесенные невзгоды. Составил наше родовое древо («нәсел агачы») до начала XVIII века. Совсем недавно, будучи в гостях в своей родовой деревне Иске Ибрай, я разговаривал с родственниками (весьма многочисленными), и выяснил, что они отлично помнят бабая Ибрагима и с большим почтением относятся, хоть с момента смерти прошло больше тридцати лет. Люди, рожденные в 1939-40-е годы, рассказывали, что он, приезжая на родину из Магнитогорска, привозил родне несколько чемоданов продуктов. К тому же он постоянно присылал из города посылки для полуголодных детей. Находясь в деревне, он постоянно что-то починял, ведь был профессиональным плотником. В селе до сих пор есть действующий колодец, созданный по его заказу. Хотим с братом сделать над этим колодцем навес и на табличке написать по-татарски, что это колодец Ибрагима, а рядом обозначить родовое шэжере. 

– Какие трудности испытывает татарская община Магнитогорска сегодня?

– Община была монолитной, пока татары жили в своих домах на левом берегу реки Урал и были живы старики, основавшие или выросшие в период «татарской деревни». Дети этих стариков – поколение моих родителей. Несмотря на хорошее владение татарским языком и следование татарским традициям, уже по каким-то вопросам у поколения родителей в какой-то мере начался отход от традиционных основ. В частности, они уже не были такими религиозными, как бабайлар и әбиләр. Уже пошел процесс разрыва преемственности, что было больше заметно больше в общности мужчин, чем у женщин. А ведь для татарской идентичности ислам – важная составляющая.

У бабайлар и әбиләр не встречались межнациональные браки. Татары в первой трети 20 века не создавали семьи даже с единоверцами – казахами и башкирами, только татары с татарами. Уже в поколении родителей межнациональных браков было не более 5 %. В моем поколении две трети браков остались национальными. А в поколении наших детей, увы, уже не более 20% национальных браков. Как говорится, сердцу не прикажешь. Таким образом, активизация межнациональных браков в Магнитогорске начинается после массового переселения татар в 60-е годы с левого «деревенского» берега на правый – «городской». Но к этому можно добавить другую, вполне оптимистичную тенденцию – современные браки с коренными мусульманскими народами: башкирами и казахами. 

«Основной поток денег в магнитогорской соборной мечети, как во многих других, идет от приезжих мигрантов» 

- Ваши последние статьи в нашей газете были посвящены развитию ислама в Магнитогорске. А каковы ваши отношения с религией?

- Мое личностное становление долго шло под влиянием таких факторов как советизация и урбанизация.  Тогда на всех оказывала сильное воздействие «религия» светского типа, называемая «марксизм-ленинизм». Я, впрочем, до сих пор чувствую себя более светским человеком, нежели религиозным. Но в возрасте примерно сорока лет, после прочтения Корана и хадисов в переводе на русский, вдруг осознал, что по своему мироощущению и философии поведения, в определенной степени, являюсь мусульманином. 

В последние годы приходилось хоронить многих близких стариков, и делалось это со строгим соблюдением мусульманских традиций. А на их могилах несколько раз в году читаю несколько базовых молитв, которым научила в последние годы жизни моя мама. Постоянно с братом организуем проведение поминальных “аш” в татарском халяльном кафе или у себя дома. Часто на такие молитвенные поминания наших родителей, дедов и прадедов приглашают многие наши магнитогорские родственники. И это очень нас объединяет. 

Никогда не жалел денег на строительство соборной мечети. Старался всегда материально и морально поддерживать членов татарской общины. Несомненно, уважаю людей, в полной мере соблюдающих мусульманские обряды. Но вместе с тем считаю, что это не есть показатель подлинной духовности. Ведь форма не всегда в полной мере наполнена содержанием. Для меня духовность – это любовь к ближнему, выражаемая в максимальном выполнении тех социальных ролей и обязанностей, определенных тебе жизнью – патриота своей страны и своего народа, работника с высокой профессиональной самоотдачей, а также сына, мужа, отца, внука, брата, племянника и т.д. 

Мое понимание ислама и его истории не всегда вызывает одобрение отдельных татарских имамов. Например, на мою последнюю статью в «Миллиарде татар» от 12 июля, посвященную роли раскулаченных татар в возрождении ислама в нашем городе, под ником Ринат Р. поступил примечательный комментарий.

Цитирую: 

«Автор сеет межнациональную вражду среди мусульман. Его утверждение «Закономерно возникает вопрос о том, какой из названных народов доминировал в утверждении и первоначальном развитии ислама в зарождавшемся социуме легендарной Магнитки» совершенно безосновательно и провокационно. Какое значение имеет, кто доминировал между братскими народами в развитии ислама? Автор умышленно или в силу своего идиотизма акцентирует внимание на том, что совершенно безразлично для мусульман. Автор просто негодяй». Исходя из содержания и смысла текста, практически не сомневаюсь, что он составлен одним из мусульманских лидеров. И его можно понять! Основной поток денег в магнитогорской соборной мечети, как во многих других, идет от приезжих мигрантов. И поэтому ряд татарских имамов сегодня являются основными защитниками приезжих мусульман. Но движут ими, как правило, не духовные или гуманистические причины, а чисто экономические, материальные соображения. Ничего не имею против мусульман в лице таджиков или узбеков. Со многими из них у меня вполне дружеские отношения и взаимопонимание, без тени высокомерия.

Ислам – интернациональная объединяющая народы религия! Но вместе с тем она должна позитивно работать на каждый конкретный народ. Поэтому – не татары для ислама, а ислам – для татар! То же самое можно сказать в отношении башкир, казахов и всех других народов. Если я в чем-то и виноват перед комментатором, так в том, что больше, чем он проявляюсь как представитель татарского народа, во мне больше татарского духа. Татар рухы! Именно так называется наша магнитогорская национальная автономия татар!

СПРАВКА

Ахметзянов Салават Харисович – научный руководитель магнитогорского филиала Института истории им. Ш. Марджани, кандидат философских наук. Автор трех книг по сталинскому периоду в истории Магнитогорска, журналист. Ведущий лектор исторического клуба «Татарика», краевед.

Подготовил: Владислав Безменов.