Семипалатинск XIX века: «чертовая песочница», поединки между татарами и казахами и цензура

Последнюю часть дороги до Семипалатинска мы ехали ночью. Степь здесь была еще более нагой и бесплодной и в призрачном свете сумерек казалась совершенной пустыней; лишь кое-где виднелся ободранный куст или длинный песчаный бугор с покрытой рябью поверхностью. После полуночи я заснул, и когда проснулся в 2½ часа, уже начинало светать. Мы проезжали мимо большого белого здания с зажженными фонарями, привешанными на стенах, в котором я узнал городской острог. Это был семипалатинский тюремный замок. 

Через несколько минут мы въехали в длинную широкую пустынную улицу, с двумя рядами некрашеных деревянных домов, в которых еще были заперты ставни, и крутые пирамидальные крыши казались особенно черными и высокими в сероватом предутреннем свете. Улица была вся занесена мягким сыпучим песком, в который бесшумно уходили копыта и по которому наш тарантас катился бесшумно, словно гондола по каналам Венеции. Было что-то и жуткое, и волшебное в этой бесшумной ночной поездке по занесенной песком пустыне, улицам большого города, словно покинутого людьми, где ни один звук не говорил о жизни, кроме далекого глухого стука колотушки ночного сторожа, напоминавшего барабанный бой. Мы остановились наконец перед каменным выбеленным известью зданием; наш ямщик объявил нам, что это гостиница «Сибирь». Минуть пять мы дубасили кулаками в парадную дверь, пока наконец достучались заспанного лакея, который провел нас в грязноватый номер во втором этаже, где было жарко и пахло затхлым, и докончили свой прерванный сон на полу. 

«Русские, татары и киргизы»

Город Семипалатинск, населенный 15.000 русских, татар и киргизов, расположен на правом берегу Иртыша, в 480 верстах к юго-востоку от Омска и верстах в 900 от Тюмени. Здесь живет начальник Семипалатинской области. Город этот имеет довольно крупное торговое значение благодаря тому, что он находится на пути караванов, идущих в Ташкент и Среднюю Азию, и через него идет вся торговля Киргизских степей. 

Край этот более пастушеский, чем земледельческий; из 547.000 его населения 497.000 кочевники, владеющие 111.000 кибиток и более чем 3.000.000 голов скота, включая 70.000 верблюдов. Семипалатинская область производит ежегодно, между прочим, 45.000 фунтов меду, 370.000 фунтов табаку, 100.000 четвериков картофелю и больше 12.000.000 четвериков зерна. В пределах ее ежегодно бывает одиннадцать ярмарок с общим годовым доходом в два миллиона с лишком рублей; 40 или 50 караванов ежегодно отправляются из Семипалатинска в различные пункты Монголии и Средней Азии, унося с собою русских товаров на 300–400 тысяч рублей. Вряд ли нужно доказывать людям, представляющим себе всю Сибирь полярной пустыней, что мед и табак не северные продукты, и что эскимосы по снегу на верблюдах не ездят. Если бы мы с м-ром Фростом пребывали в таком заблуждении, по приезде в Семипалатинск мы разубедились бы сразу.

В час пополудни, когда мы вышли пройтись по городу, термометр показывал 89 град. Фаренгейта в тени, но местные жители находили погоду приятной и свежей, так как ветер был северный. Побродив часа полтора по глубокому песку под ослепительными знойными лучами, мы были рады-радешеньки, когда добрались до гостиницы и послали за прохладительными напитками. 

«И в глухом сибирском городке книга Лекки казалась трусливому русскому правительству такой опасной»

Русские офицеры, стоящие в Семипалатинске, прозвали его «чертовой песочницей», и это имя к нему очень идет. Общий вид у него серый, скучный, – отчасти благодаря полному отсутствию травы и деревьев и пепельному цвету некрашеных, обветренных деревянных домов, отчасти потому, что улицы его покрыты сыпучим песком. За все время нашей прогулки мы не видели ни одного деревца, кустика, ни одной зеленой былинки, а в песке ноги тонули по щиколку, а местами он лежал, как снег, сугробами футов 4–5 вышины, под стенами серых домов. Все вместе произвело на меня впечатление мусульманского города, выстроенного посредине североафриканской пустыни. Это впечатление еще усиливалось благодаря татарским мечетям с темными стрельчатыми минаретами, стоявшим около них кучками длиннобородым муллам в белых чалмах и время от времени появлявшимся на улице большим двугорбым верблюдам, которым управляли смуглые, в бараньих шапках, наездники пустыни – киргизы. 

Так мы провели воскресенье, а на другое утро я явился к начальнику области генералу Чаплинскому с рекомендательными письмами от министров иностранных и внутренних дел и был очень рад убедиться, что он, очевидно, не был заблаговременно предупрежден о нашем прибытии и не получил относительно нас никаких инструкций. Он принял меня любезно, разрешил осмотреть семипалатинскую тюрьму, сказал, что пришлет исправника показать нам мечети и город, и обещал дать нам открытый лист, с просьбой оказывать нам содействие, ко всем подвластным ему чиновникам Семипалатинской области. Из губернаторского дома я, по совету генерала, зашел в публичную библиотеку – скромное деревянное здание посредине города с небольшим антропологическим музеем, уютной читальней, где можно найти все русские газеты и журналы и весьма недурный подбор книг. Я был несколько удивлен, найдя здесь между прочим сочинения Спенсера, Бокля, Льюиса, Милля, Тэна, Леббока, Тэйлора, Гексли, Дарвина, Ляйеля, Тиндаля, А. Уоллэса, М. Уоллэса, сэра Генри Мэна, а также романы и повести Скотта, Диккенса, Марьетто, Джордж Эллиот, Макдональдо, Энтони Троллопа, Джустина Маккарти, Эркмана Шатриана, Эдгара Поэ и Бретгарда. Особенно хорошо были обставлены отделы научный и политико-экономический. Такой подбор книг делал большую честь интеллигентности и вкусу как заведующих библиотекой, так и ее абонентов и значительно улучшил мое мнение о Семипалатинске [Большая часть вышепоименованных научных сочинений в русском переводе прошла через чистилище цензуры. В «Истории рационализма» Лекки не осталось почти ни одной неизуродованной главы, а местами, как я заметил, перелистывая книгу, было вырезано от 10–60 страниц. Но даже и в этом изувеченном виде и в глухом сибирском городке книга Лекки казалась трусливому русскому правительству такой опасной, что абонентам она могла быть выдана только с особого разрешения министра внутренних дел. Такой же запрет наложен был на сочинения Спенсера, Милля, Льюиса, Геккеля и др., несмотря на то, что цензура вычеркнула из них все «опасные» и «вредные» места. Все эти книги попали в «Список запрещенных к выдаче»]. 

«Противоположный берег Иртыша низкий» 

Из библиотеки я пошел на берег Иртыша к парому, при помощи которого поддерживалось сообщение между городом и киргизской слободой по ту сторону реки. Паром отходит от лесистого островка, к которому перекинут с берега мостик, а можно идти вброд, так как рукав, отделяющей островок от берега, мелок. Впереди меня ехало несколько киргизов на трех двугорбых верблюдах; четвертый был впряжен в обыкновенную телегу. Доехав до брода, киргизы выпрягли верблюдов, взвалили им на горб пустую телегу колесами кверху и заставили кряхтевшее и ворчащее животное войти в воду. Двугорбый верблюд с своими двумя пустыми свисающими наростами на спине, с своим нелепо надменным и презрительным выражением физиономии всегда смешон, но никогда еще это животное не представлялось мне в таком до нелепости комическом виде, как посредине реки с опрокинутой телегой на спине. 

Противоположный берег Иртыша низкий; степь, похожая на пустыню, начинается прямо от воды и уходит к югу в необозримую даль. Я добрался туда как раз вовремя, чтобы посмотреть разгрузку каравана верблюдов, только что прибывшего из Ташкента с шелками, коврами и другими среднеазиатскими товарами. Только к вечеру я вернулся в гостиницу, где уже застал м-ра Фроста; он весь день скитался по восточному концу города, срисовывая оригинальные здания и татар. Вечер был жаркий и душный, и мы до 11 часов просидели в своем номере без сюртуков и жилетов, радуясь, когда ветерок пахнет в окно свежим воздухом, и прислушиваясь к неприятному шуму татарского города. 

«Нам предложил посмотреть татарскую борьбу» 

Это была последняя ночь великого мусульманского поста – рамазана, и население успокоилось только далеко за полночь. Со всех концов города в затихшем воздухе отчетливо доносилась до нас частая дробь ночных колотушек, похожая на дробь барабана и вызывающая представление о каких-то языческих обрядах в Средней Африке или на островах Фиджи. Время от времени колотушки замолкали. И тогда в тишине раздавалось протяжное заунывное завывание муэззинов с минаретов татарских мечетей. На другой день утром, когда мы проснулись, улицы были уже полны татар и киргизов в праздничных платьях; после поста наступили три дня общего праздника. 

В полдень к нам приехал исправник, присланный губернатором, познакомиться с нами и показать нам город; с ним мы осмотрели большую татарскую мечеть и делали официальные визиты татарским чиновникам и муллам; на это пошло часа три. Затем он предложил нам посмотреть татарскую борьбу. Мы, конечно, согласились, и на его дрожках поехали на восточный конец города, к занесенной песком площади, на которой уже собралась большая толпа народу вокруг борцов. Зрители, по большей части, киргизы и татары, кольцом в несколько рядов окружили небольшую площадку, футов в 30 в диаметре, на которой происходила борьба. Внутренние два-три ряда сидели на корточках; затем три-четыре ряда стояло, а самые задние, изображавшие собою раек, были на лошадях. Исправник, проталкиваясь сквозь толпу, ввел нас в самую середину круга, где мы уселись прямо на песок, ничем не защищенные от знойных лучей; в глаза нам летела мелкая песочная пыль, подымаемая ногами борцов. Толпа, как мы вскоре заметили, разбилась на два враждебные лагеря: татар и киргизов. Наша сторона была киргизская, напротив – татарская. Борьбой распоряжались четыре церемониймейстера, в длинных зеленых халатах и с тростниковыми палками в руках. Двое татар-распорядителей выбирали на своей стороне борца, накидывали ему на голову длинный шарф, вытаскивали его на арену, вызывали киргизских борцов померяться с ним. 

«Побежденные не выражали неудовольствия, часто даже сами смеялись над своим поражением»

Киргизы выискивали у себя человека приблизительно одного роста и веса с татарином – и оба избранника вступали в единоборство. Первые бойцы, виденные нами, были красивый молодой киргиз, без бороды и усов, в синей ермолке и красном шарфе и коренастый, атлетически сложенный татарин в зеленом шарфе и желтой ермолке. С минуту они зорко всматривались друг в друга, потом схватились. Каждый вцепился одной рукою в пояс противника, ища другою, как бы половчей и покрепче схватить его – за кисть повыше локтя или за плечо. Они крепко прижимались друг к дружке головами, сгибая тела почти под прямым углом и широко отставив ноги, во избежание какого-нибудь подхвата. Так, согнувшись и крепко вцепившись друг в друга, они обошли всю арену; киргиз искал случая свалить противника подножкой, татарин норовил насесть на него. У обоих жилы вздулись, как веревки, на шеях и лбах; со смуглых лиц градом катился пот, но силы обоих, по-видимому, были равны, и ни один не мог одолеть другого. Вдруг татарин неожиданно откинулся назад, увлекая за собою киргиза, и когда последний шагнул вперед, чтобы восстановить равновесие, татарин ловко рассчитанным движением ноги дал ему жестокого пинка в бок. Этот удар не свалил с ног киргиза, но заставил его растеряться, и прежде чем он успел оправиться, татарин высвободил руки, неистово кинулся на него, схватил его поперек тела, с страшным напряжением поднял на воздух и перебросил через голову. 

Несчастный киргиз с такой силой ударился оземь, что из носа и рта у него хлынула кровь; он, казалось, был оглушен, но все же поднялся без посторонней помощи и, шатаясь, вернулся в свой угол под торжествующий рев победителей-татар. Эту пару сменила другая; зрители все больше увлекались борьбой, подстрекая борцов окриками, советами, бодрящими или презрительными возгласами. В знойном воздухе носились целые тучи мелкой песочной пыли, страшно раздражавшей глаза, руки и лица наши жгло, словно горчичником; запах конского и человечьего пота, старых грязных овчин и толпы людей и животных, стиснутой в узком пространстве, был до того нестерпим, что мы поднялись; но картина сама по себе была так захватывающа и нова, что мы все-таки досмотрели до конца. Для порядку здесь же находилось двое околодочных, но вмешиваться им не пришлось. Борцы все были настроены добродушно; побежденные не выражали неудовольствия, часто даже сами смеялись над своим поражением. Почти во всех схватках одолевали татары, быть может, и не более сильные, но более проворные и ловкие, чем их противники; из трех битв они выигрывали две. Часам к пяти, хотя борьба еще не кончилась, мы выбрались из толпы и вернулись в отель в надежде хоть умываньем освежить наши разгоряченные лица. 

Кеннан, Дж. Сибирь и ссылка: В двух частях / Дж. Кеннан;
ред. Ф. Дедова, Н. Максимова, С. Нечетного, А. Рудина;
пер. с англ. И.Н. Кашинцева; вступ. статья Ф. Волховского.
СПб.: Вл. Распопов, 1906. – LII, 286 с. 
 

Джордж Кеннан (англ. George Kennan; 16 февраля 1845 – 10 мая 1924) – американский журналист, путешественник, писатель, автор книг о Сибири и сибирской ссылке.

В 1865 году Дж. Кеннан был нанят русско-американской телеграфной компанией для исследования возможного маршрута прокладки телеграфа из США в Россию через Аляску, Берингов пролив, Чукотку и Сибирь. Провёл два года путешествуя по Чукотке и Камчатке, после чего вернулся в Америку через Петербург. В 1870 году опубликовал о своём путешествии книгу «Tent Life in Siberia».

Джордж Альберт Фрост (1843–1907) – американский художник. В мае 1885 – августе 1886 вместе Дж. Кеннаном совершил поездку по Сибири.

Источник: сборник «Национально-культурное наследие. ТАТАРЫ КАЗАХСТАНА. СЕМЕЙ»
«Милли-мәдәни мирасыбыз: Казахстан татарлары. Семей. – Казан, 2017. – 360 б.
(Фәнни экспедицияләр хәзинәсеннән; унҗиденче китап)»

Источник фото на анонсе: semey.city