Смог ли Заббаров передать через судьбу одного человека судьбу целого народа?

Сюжет

Рассказ повествует о жизни Андрея Соколова — простого русского человека, чью судьбу жестоко ломает война. До войны он жил обычной семейной жизнью: работал, был женат, воспитывал троих детей. С началом ВОВ Соколов уходит на фронт, попадает в немецкий плен, переживает голод, унижения и тяжелый труд. Ему удается бежать, проявив мужество и достоинство даже перед врагом. Он теряет всю свою семью. Оставшись совсем один, он теряет смысл жизни.

Однако судьба дарит ему новую встречу — с осиротевшим мальчиком Ванюшей. Назвав себя его отцом, Соколов берет ребенка под свою защиту. Эта встреча становится для него возможностью снова жить, несмотря на пережитые утраты и боль. В произведении Шолохов поднимает проблему человечности, верности и предательства, храбрости и трусости на войне. 

Как видит режиссер судьбу человека?

Спектакль «Судьба человека» в постановке Айдара Заббарова — это попытка посмотреть на шолоховский текст не как на военную прозу, а как на философское размышление о том, кто управляет человеческой жизнью: высшая сила или сам человек. Недаром в самом начале спектакля звучит голос режиссера: судьбу народа можно рассказать через судьбу одного конкретного человека. 

Спектакль начинается с уличной сцены: рядом оказываются Андрей Соколов и беспризорный мальчишка Ваня — худой, неугомонный ребенок лет пяти-шести. Соколов курит, отстраненно наблюдая за происходящим, а Ваня лезет на забор, балуется, засовывает в нос камешек. Этот почти анекдотичный эпизод обрывается заботливым и неловким жестом — Соколов помогает мальчику, еще не зная, что именно с этого случайного столкновения начнется их общая судьба.

Режиссерское решение соединить живого актера и кукольных персонажей работает не как иллюстрация, а как усиление трагического контраста. Жена Соколова, Ирина, появляется из-за угла сцены в виде куклы — словно призрак мирной жизни, которая уже обречена.

Их довоенный быт показан короткими, почти бытовыми зарисовками: она приносит ему еду, моет полы, он груб, неуклюж в проявлении чувств. Трое детей — старший сын, бойко читающий таблицу умножения, и две младшие дочери, поющие песню. Все это выглядит нарочито просто — и потому особенно уязвимо.

Сценография

На сцене расположено минимум предметов: деревянные балки, два мешка, чемодан, ведро, гармошка. Этот минимальный набор становится универсальной средой, где разворачивается целая жизнь Андрея Соколова. Заслуженный артист РТ Эмиль Талипов играет практически моноспектакль, но рядом с ним постоянно существуют артисты-кукловоды Валерий Антонов и Анна Зиннатуллина — через кукол Ванюши и Ириши.

Одна из самых выразительных сценографических находок — эпизод с гармошкой и рюмкой. Когда Соколов вспоминает довоенную жизнь, выпивку, праздность, руки других актеров ставят рюмку прямо на гармошку, закрепляют ее, наливают водку, и Соколов поднимает инструмент, чтобы выпить. В этой сцене — и народная смелость, и горькая ирония, и ощущение хрупкости мира, который скоро рухнет.

Война вторгается резко на деревянных балках появляется черно-белая проекция вокзала, звук поезда, грубое прощание. Соколов кричит, отталкивает жену — не потому, что не любит, а потому что не умеет иначе прощаться с жизнью. Эта эмоциональная неграмотность, внутренняя зажатость – отражение характера русского мужика проходит через весь спектакль. 

Надломленный, но не сломанный

Сцены плена, побега, унижений и голода Талипов проживает физически. Его Соколов — человек эмоционально нестабильный, надломленный, но не сломанный. Пьет за, не закусывая аж три раза. Сначала комендант предлагает ему выпить и закусить за победу немцев, он отказывается, несмотря на голод, затем ему предлагают выпить за свою погибель – Соколов пьет, понимая, что терять ему нечего – это особенно сильная сцена в спектакле. В этом жесте — не бравада, а абсолютное принятие возможной смерти. Немец признает в нем достойного солдата, и эта сцена показывает зрителю, что этот осознание страшнее любого насилия. 

При этом именно в этом спектакле Эмиль Талипов раскрывается с неожиданной стороны. Привычная для него выразительность, эмоции, актерская энергетика здесь сознательно сдержаны. Иногда кажется, что актер балансирует на грани излишней прямолинейности — отдельные эмоциональные всплески звучат слишком открыто, почти грубо. Но именно эта шероховатость и неотполированность оказываются частью образа. Соколов у Талипова не «сыгранный» герой, а человек, который не умеет красиво страдать и потому страдает по-настоящему. Это не демонстрация актерского мастерства, а процесс проживания, в котором актер позволяет себе быть уязвимым и неидеальным. Именно ради этой игры спектакль достоин зрительского внимания.  

При этом спектакль не всегда избегает излишней сентиментальности. В отдельных сценах, особенно там, где звучит музыка или появляется кукольный образ Ванюши – эмоция будто аккуратно подталкивается к зрителю, а не рождается сама из внутренней паузы. В такие моменты возникает риск, что трагический опыт превращается в заранее выстроенное сочувствие. Постановка в целом удерживается на тонкой грани и не скатывается в откровенную жалость, хотя ощущение сентиментального давления временами все же остается — и именно оно подчеркивает, насколько сложной была работа с текстом, особенно с тем, который давно стал культовым.

Режиссер намеренно ломает линейность повествования: после побоев и погони в лесу Соколов внезапно оказывается «дома», ведет бытовые разговоры с женой — как будто сознание само спасается приятными воспоминаниями о семье. Этот прием подчеркивает, насколько война разрушает не только тело, но и внутреннюю составляющую человека и уклад жизни. 

«Значит, я два года с мертвыми разговаривал?»

Кульминацией спектакля становится известие о гибели жены и дочерей в их доме в Воронеже еще в 1942 году и фраза Соколова: «Значит, я два года с мертвыми разговаривал?» (в течении спектакля главный герой, находясь в тяжелых условиях, перед сном разговаривал со своей женой и детьми).

Здесь актер не играет — он просто существует в паузе, и этой паузы оказывается достаточно, чтобы в зале стало физически тяжело. Ты невольно начинаешь испытывать жалость к герою, который потерял свою семью. Но, кажется, что у него остается надежда – его старший сын Анатолий, который стал командиром дивизии. Он живет надеждой увидеться с ним. Но и здесь он оказывается под ударом судьбы — сын оказывается застрелен немцем прямо 9 мая 1945 года. Победа страны в этот момент совпадает с абсолютной личной пустотой Андрея Соколова. Война забрала у Соколова все.

Финал спектакля замыкает историю: снова появляется Ванюша — беспризорный мальчишка-кукла. Соколов называет себя его отцом, и ребенок бросается к нему со словами: «Я знал, что тебя найду». Они играют в мяч, Соколов стрижет Ваню — и в этом простом жесте возникает новая, хрупкая надежда. Не счастье, не утешение, а возможность продолжать жить.

Спектакль Айдара Заббарова не предлагает ответа на вопрос, что такое судьба. Но он точно показывает, что судьба — это не абстракция, а цепочка выборов, потерь и принятия, которые человек проживает телом, голосом и молчанием. И в этом смысле «Судьба человека» в «Особняке Демидова» — не музейная классика, а болезненно актуальный разговор о том, как выжить, когда у тебя отняли все.