Татарская Уфа в 1916 году: «шакирды», «приказчики», «девушки» и другие… 

Шел третий год Первой мировой войны

По данным городской переписи 1916 г., в Уфе проживало 104 691 человек (не учитывались военные и военнопленные). Женщин было намного больше – 58 450 чел., тогда как мужчин – только 46 241. За этими цифрами сухой статистики скрываются и известные имена татарской культуры начала ХХ века: Мажит Гафури, Галимджан Ибрагимов, Сагит Сунчелей, Сагит Рамиев, Закир Кадыри, Галиасгар Гафуров-Чыгтай, Шайхзада Бабич, Сайфи Кудаш, Сахипджамал Гиззатуллина-Волжская, Абруй Сайфи и другие. Некоторые из них учились или преподавали в медресе «Галия», публиковались в местной татарской газете «Тормыш», были зрителями и участниками постановок татарской труппы «Нур». Несмотря на войну и тяжелые бытовые условия у этого круга была насыщенная духовная жизнь. По крайней мере, оставшееся после них письменное наследие указывает именно на это. Так какой же была и чем жила татарская Уфа в 1916 году?

Шел третий год Первой мировой войны. 8 января 1916 г. уфимский губернатор П. Башилов подписал обязательное постановление о немедленной явке в полицию всех ратников 2-го разряда (т.е. никогда не служивших в армии мужчин), находящихся на тот момент в Уфе (временно проживавших). Военное ведомство постоянно обновляло свои списки, фронт и тыл нуждались в новых ресурсах. В январе того же года житель Уфы – Харис Латыпов, проживавший по адресу Никольская, 54, мог бы получить письмо от солдата 239-го пехотного запасного батальона Исмагила Латыпова (по-видимому, родственника), но послание на татарском языке не дошло до адресата – оно не прошло военную цензуру. В письме Харис сообщал, что «солдатская жизнь стала очень плоха, так что с каждым днем становится все хуже и хуже», жаловался на плохую еду, на изнурительные занятия с призывниками (с 5 утра до 10 вечера). Харис Латыпов занимался подготовкой новобранцев и, отмечал, что из-за трудных условий в гарнизоне, некоторые его товарищи уходят на фронт добровольцами. 

«Материально немного нуждаюсь, но ничего….» 

Положение в тылу тоже становилось все труднее. Например, татарский поэт Сагит Сунчелей еще 19 июня 1915 г. писал из Уфы: «Материально немного нуждаюсь, но ничего…. Зимой может быть легче будет. Если что – поступлю в редакцию». Зимой легче не стало, через полгода в Уфе сохранились сложности не только с продовольствием и поставкой других товаров, но и возникли проблемы с отоплением: не хватало дров. 15 января 1916 г. уфимский губернатор подписал постановление о запрете вывоза дров из города. Кроме того, он пытался взять под контроль состояние дровяных складов и цены на дрова. С.Сунчелей продолжал работать в городской библиотеке. 

В военных условиях все больше ужесточались меры, связанные с охраной государственного порядка и общественной безопасности. Это касалось и деятельности газет и других периодических изданий, хотя военная цензура действовала еще с 1914 г. Весной 1916 г. уфимская жандармерия получила агентурные сведения о планируемом в Уфе Всероссийском мусульманском съезде под руководством депутата Государственном думы Кутлумухаммеда Тевкелева. Но мусульмане в том году так и не собрались.

На фронте противник уже применял газовые атаки. Неизвестное оружие пугало даже в тылу: 2 мая 1916 г. выходит постановление уфимского губернатора о сборе сведений о наличии в губернии противогазовых масок, повязок и других предметов для личной защиты от удушливых газов.

«В две пятницы июня и июля текущего года сбор добровольных пожертвований в пользу семей воинов»

Кроме того, продолжался сбор благотворительной помощи. 26 мая того же года новый муфтий Оренбургского магометанского духовного собрания Мухаметсафа Баязитов, назначение которого за год до этого стало большим разочарованием для уммы, обратился к имамам Уфимской губернии, чтобы они устроили «в две пятницы июня и июля текущего года сбор добровольных пожертвований в пользу семей воинов». Аналогичный сбор еще в феврале был проведен в церквях губернии.

В условиях войны все актуальнее становился вопрос о привлечении женских кадров для работы в начальных школах. Летом 1916 г. в Уфе уже не первый раз открылись татарские женские учительские курсы (Дарельмугаллимат), они работали под началом Зии Камали (руководителя медресе «Галия»). Число курсисток в 1916 г. выросло до 137 человек. Кроме того, осенью того года открылись трехгодичные учительские курсы по подготовке мугаллимов и мугаллима при Уфимском губернском земстве. В ноябре 1916 г. туда поступили 29 человек, почти все получили стипендии от уездных земств.

6 октября 1916 г. часть мугаллимов все же получила отсрочку от военного призыва: но закон применялся только к тем, кто был старше 40 лет и приступил к должности до 4 июля 1916 г. Депутат из Уфимской губернии Гайса Еникеев требовал изменения данного закона, но его попытки в том году не увенчались успехом.

«Юбилейный» для молодой татарской культуры нового формата

1916 год был «юбилейным» для молодой татарской культуры нового формата. За десять лет до этого были заложены основы многих культурных явлений той поры – татарских газет и журналов, медресе, театра. 

Мы попытаемся посмотреть жизнь Уфы 1916 года глазами татарских интеллигентов той поры. Для реконструкции «татарского взгляда были привлечены публикации Шайхзады Бабича, Галиасгара Гафурова-Чыгтая, Сайфи Кудаша, Зарифа Башири и других авторов.

Уроженец д.Асяново Бирского уезда Уфимской губернии − Ш.Бабич (1895-1919)  в 1916 г. окончил медресе «Галия» и уже получил литературную известность. Публиковался в татарских газетах и журналах («Тормыш», «Шура», «Акмулла»). Кроме того, поэт активно сотрудничал с татарским сатирическим журналом «Кармак», который издавался Махмутом Марджани (М. Галяу) в Оренбурге. Издатель был племянником казанского муллы Шигабутдина Марджани. 

“Он был известным комиком-конферансье в Уфе” 

Ш.Бабич публиковался в «Кармаке» под разными псевдонимами (“Шөбшә”, “Казалы казасы”, “Шәрран-яра”) и делал своеобразные обзоры татарской культурной жизни Уфы. Несмотря на ироничную манеру подачи информации, диктуемой и личностью самого автора (он был известным комиком-конферансье в Уфе), и спецификой журнала, в этих текстах можно найти много любопытных сведений из жизни татар Уфы периода Первой мировой войны. 

Г.Гафуров-Чыгтай (1867-1942) был уроженцем д. Новое Ибрайкино Чистопольского уезда Казанской губернии, учился в Чистопольском медресе, служил потом имамом. Однако его литературные публикации, связанные, в том числе, и с религиозной тематикой, стали причиной перемен в его профессиональной жизни. После отстранения от должности имама, Г.Гафуров-Чыгтай занимался журналистикой. 

В 1916 г. он переезжает из Казани в Уфу для работы в редакции в газете «Тормыш». В отличие от Ш.Бабича, его записки датируются более поздним периодом. Они составлены двадцать лет спустя – в 1930-е г. В советские годы Г.Гафуров-Чыгтай был редактором московского журнала «Фән һәм дин» («Наука и религия») на татарском языке. Конечно, в 1930-е гг. он смотрел на жизнь татар дореволюционной Уфы под определенным идеологическим углом, с критикой старого порядка и буржуазных персонажей прошлого.

«Поэт вспоминал позднее о сочувствии уфимской татарской интеллигенции к этому восстанию» 

Уроженец д. Кляшево Уфимского уезда С.Кудаш (1894-1993) был односельчанином руководителя медресе «Галия» Зии Камали. В 1916 г. он учился в этом же медресе и заведовал там местной библиотекой. 

З.Башири (1888-1962) родился в д. Чутеево Цивильского уезда Казанской губернии, учился в медресе «Мухаммадия» в Казани, работал учителем. Публиковался в татарских газетах Казани, Оренбурга. В мае 1916 г. он приехал в Уфу из Центральной Азии, незадолго до начала восстания народов Туркестана в связи с объявлением военного призыва и для льготных категорий населения. Жестокое подавление мусульман летом того же года мало кого из единоверцев оставило равнодушным. Поэт вспоминал позднее о сочувствии уфимской татарской интеллигенции к этому восстанию. 

Здесь надо отметить, что мемуары З.Башири и С.Кудаша появились в годы «оттепели», поэтому в отличие от записок Г.Гафурова-Чыгттая имеют несколько иную тональность. Наряду с шаблонной критикой старого, в них нашлось место и романтизации дореволюционного татарского мира. 

Татарское сообщество Уфы

 Галиасгар Гафуров-Чыгтай делил татар Уфы на несколько социальных групп, в зависимости от уровня и источника их доходов, а также круга общения: 1) помещики (Джантурины, Султановы, Тевкелевы, Мамлеевы, Терегуловы и др.); 2) крупные купцы (Хакимов, Назиров, Ягудин, Шамгулов, Каримов, Усманов и др.; 3) мелкие мурзы и торговцы; любопытно, что в эту же группу он включил и духовенство Оренбургского магометанского духовного собрания (ОМДС), шакирдов, приказчиков; 4) интеллектуалы («вак зыялылар»): мугаллимы, писатели, служащие земства, а еще сыновья и зятья старых купцов, их приказчики. Конечно, это субъективное деление. Тем не менее, оценка писателя отражает в некоторой степени известную дифференциацию уфимского татарского сообщества, где были и европеизированные дворяне-мурзы, и следующие своим путем купцы-джадиды, и молодежь, увлеченная либеральными идеями. Неслучайно, Г.Гафуров-Чыгтай подчеркивал близость татарской интеллигенции к земству – основному очагу таких идей. Интересно, что крупные татарские купцы Уфы (Хакимов, Назиров, Шамгулов…) показались ему, по сравнению с казанскими, более именитыми («атаклырак»). Хотя некоторые из них являлись ранее приказчиками казанских купцов (например, выходец из Заказанья, купец С.Назиров служил у купца С.Губайдуллина в Казани). Очевидно, Г.Гафурову-Чыгтаю приходилось больше общаться со вторым поколением татарских купцов в Уфе: например, с сыном Садретдина – Бадретдином Назировым, сыном Абдуллатифа – Мухаметназипом Хакимовым и т.д. 

Собственную картину уфимского татарского сообщества представлял и Ш.Бабич в публикациях сатирического характера. По его мнению, в Уфе татары делились на мелкие группы (возрастные, социальные и т.д.) и мало контактировали между собой, такую разобщенность он сравнивал с межплеменными взаимоотношениями и раздорами. В статье «Из Уфы» поэт обращал внимание читателей на следующие социальные группы: шакирдов, приказчиков и девушек. Самыми замкнутыми, на его взгляд, были «безвольные» шакирды, которые мало бывали в городском обществе, вне стен своего медресе, и предпочитали жить своим миром. Очевидно, Ш.Бабич, как выпускник «Галии», критиковал здесь шакирдов других уфимских медресе («Усмания», «Хакимия», «Хасания»). Приказчики, по мнению поэта, наоборот были слишком активными и являлись постоянными участниками литературно-музыкальных вечеров. Однако их он находил не всегда уместными и даже наглыми («тозсыз», «тозлы күзле»).

«Уфимских татарок Ш.Бабич разделил на три группы…» 

Наконец, женскую половину татарского общества, причем именно молодых девушек, Ш.Бабич сгруппировал в зависимости от их отношения к противоположному полу. Причем в 1916 г. он анализирует женское общество сразу в нескольких сатирических заметках. Очевидно, из-за действующих при земстве женских учительских курсов, в тот период в городе было много татарских девушек. Они посещали не только занятия, но и театральные представления. И именно на таких публичных собраниях можно было увидеть контраст между татарками-гимназистками из дворянских семей и будущими мугаллима, девушками из менее привилегированных сословий, в меньшей степени подверженных европейскому (русскому) влиянию. 

Так, уфимских татарок Ш.Бабич разделил на три группы, руководствуясь их манерами и внешним видом: 1) девушки в народных платьях (очевидно, с покрытой головой и говорившие по-татарски); 2) девушки, одетые по городской моде, но с калфаками, их татарская речь пестрила русскими словами; 3) татарки, не отличавшиеся ни манерами, ни видом от русских барышень. Они разговаривали на русском языке, поэтому последних поэт называл «мадмазели», «барышни», «куклы», «матрены». К таким татарским девушкам (скорее всего, из дворянских семей) Ш.Бабич относился довольно критично. «Они мастера поговорить. В них есть какая-та «тайна», они даже свою внутреннюю пустоту выдадут за душевное богатство… Они растут под влиянием русских гимназий и школ, – писал он в 1916 г. – Наши бездельники радуются, глядя на них: «Слава Богу! Пробуждается татарская женщина…». К слову, в этот период Ш.Бабич дружил с одной мугаллимой по имени Хава из татарской деревни Верки Рязанской губернии, тоже приехавшей на летние учительские курсы. Эту девушку, скорее всего, сам поэт отнес бы к первой группе.

Кто кого любит

Ш.Бабич считал, что татарская девушка выбирала обычного шакирда по двум причинам: либо она сама имеет грубоватую внешность (поэтому не может быть парой ни мурзе/интеллигенту, ни приказчику), либо она действительно «очень умная» и с национальным мышлением («бик милли, бик мөтәффәкирә була»). Здесь поэт снова проводил шуточную корреляцию самосознания татарских девушек и их поведения. Если она – гимназистка («мадмазель», «кукла»), то стремится понравиться «интеллигенту», «мурзе», очевидно, тоже выпускнику русского учебного заведения. Если же дочь торговца («гордо носят пальто, сшитые на отцовские деньги»), то её интересуют приказчики в «белых воротниках». 

Аналогичная критика звучала из уст поэта и в адрес татар, учеников гимназий и училищ. Эти учащиеся-татары отличались от шакирдов, прежде всего, своим внешним видом – мундирами и картузами. Но были и в них и другие перемены. «Если бы они не прятали свой язык (татарский – прим. Л.Г.) в карманах, когда гуляют с подобными себе гимназистками и курсистками», - образно сетовал поэт. 

«В знаменитых медресе «Усмания» и «Галия» вы не увидите ни одного представителя высших слоев уфимского татарского общества»

В этих заметках Ш.Бабича очевидна критика не только социально-экономического, но и социокультурного расслоения татарского общества. Если учесть, что ему самому, тоже «шакирду», были близки социалистские взгляды, то становится понятна негативная коннотация при описании им буржуазных слоев татарского общества. С ухудшением экономической ситуации в стране, в связи с затянувшейся войной, эти настроения в его публикациях лишь усиливались. 

В фельетоне «Уфа кызыклары» («Интересное в Уфе») Ш.Бабич критиковал городскую среду за сонную обывательщину и консерватизм («даже красные лицом юноши оказываются помазаны дёгтем»), отсутствие внутреннего движения и вдохновения, за равнодушие местных татар к культурной жизни соплеменников. «В знаменитых медресе «Усмания» и «Галия» вы не увидите ни одного представителя высших слоев уфимского татарского общества», – сетует поэт. Местное татарское общество, на его взгляд, имело лишь несколько позитивных моментов: «Есть одна ремесленная школа, одно дамское общество, одна маленькая библиотека, один-два человека обоих полов, заботящихся о благе других людей, одна мусульманка-врач,  один-два благородных бая (богатых людей), два-три интеллектуала». Конечно, это был утрированный подход и образное представление действительности. Тем не менее, Ш.Бабич сумел уловить некоторые важные моменты в культурной жизни татар г. Уфы этой эпохи.

Продолжение следует