Татарский деревенский дом: борьба двух Утопий

Каждый раз сосед вел меня на экскурсию по своей стройке 

Этот текст родился из разговоров с одним моим деревенским знакомым. Бывая в родной деревне, я часто встречаю его (он живет по соседству), и он неизменно приглашает меня к себе в гости. Недовольный старым деревенским домом, который ему достался по наследству, много лет назад он начал строить себе и своей семье новый дом рядом. Мой знакомый работает учителем, по вечерам еще где-то подрабатывает, так что строить приходится ему только летом, во время школьных каникул. Каждое лето он ставит себе новую строительную задачу, и успешно решает ее, привлекая к строительству своих младших братьев (на добровольно-принудительных началах). В итоге строил он этот дом примерно 15 лет. По сути, новый дом — это двухэтажный «коттедж» со множеством жилых комнат и хозяйственными помещениями.

Каждый раз, накормив меня и поговорив о жизни, сосед проводил для меня экскурсию по недострою, в подробностях рассказывал о ходе стройки. Я слушал его и первое время недоумевал, зачем он строит такой большой дом. Объяснения были просты. «У меня же трое детей, это для сына, эта комната для одной дочери, эта – для другой, здесь наша спальня, тут – зал» и далее по списку. Он советовался со мной обо всем – и какую плитку положить, и как и куда поставить ванну и унитаз, и где расположить выключатели, и еще о массе мелочей, о которых я не имел (и не хотел иметь) ни малейшего понятия.

Экскурсия повторялась каждый раз, когда я бывал у него в гостях, и я долго не мог постигнуть смысла этого ритуала. Надо сказать, мне этот дом не нравился совсем, мне гораздо ближе и интереснее был его старый бревенчатый дом, в котором он и его семья жили во время строительства, а в будущем собирались снести. Он напоминал мне старый дом моей бабушки. Красиво украшенный наличниками, разными резными деталями, нарядно покрашенный, он выглядел очень органично и, я бы сказал, аутентично. А новый дом даже не казался деревенским, он напоминал множество «коттеджей», которыми застроены пригороды Казани. Лишенных какого-либо этнического смысла, однообразных и чужих. И я все нахваливал соседу его старый дом, намекая на то, что неплохо бы его привести в порядок, отреставрировать, и что именно он – настоящая ценность и изюминка. А не это новое нелепое и безвкусное сооружение из белого кирпича и вставками из сайдинга. Меня даже немного возмущало, что сосед тратит время отпуска столь нерационально, не отдыхает все лето сам и не дает отдыхать своей семье. И устает настолько, что ждет конца лета, чтобы «выйти на работу» и отдохнуть от тяжелого ручного труда.

«Как в городе»

Но сосед все с той же настойчивостью пропускал мои намеки мимо ушей и все так же  водил на экскурсии в свой новый строящийся дом. Но вот в какой-то момент я его понял! Всего-то, оказалось, нужно было внимательно слушать. В разговоре, описывая новую строительную идею, он часто добавлял «как в городе», все, что он делал, он сравнивал с домами, которые видел в городе (в Казани) и в которых бывал раньше. Я, наконец, понял, что он строил «городской» дом в деревне, чтобы жить в деревне в «городских» условиях! Его воображение создавало образ дома, в котором он бы жил как в городе и как бы был горожанином. Сосед приглашал меня и советовался со мной как с «горожанином», то есть как с экспертом, который не даст ему сбиться с пути. И с моей помощью он таки построит по-настоящему «городской» дом!

Мой сосед был вовсе не одинок в своем стремлении. Надо сказать, что улицы многих татарских деревень, кажется, постепенно теряют свой традиционный облик. Милые глазу деревянные дома-пятистенки, красиво украшенные разнообразными узорами и ярко раскрашенные, постепенно заменяют постылые псевдо-городские «коттеджи». Улицы в деревне стали как архитектурная чересполосица, как рот со вставными золотыми зубами. Прежние строения безжалостно сносят, мало кто из деревенских жителей сохраняет их, понимая истинную ценность. 

Общение с деревенскими жителями, кажется, помогло мне понять причины этой варварской самоколонизации. Вторая половина XX века – это период «исхода» татар из деревень. Люди любыми путями бегут от рабской колхозной жизни в города. И татарская нация за несколько десятилетий из преимущественно деревенской становится одной из самых урбанизированных в России. Многие из уехавших пассионариев закрепившись в городе, получали высшее образование, ученые степени, становились «большими начальниками». По-видимому, в глазах тех, кто остался, горожанин — это успешный человек, а он сам – нет. По-видимому, иного деревенского жителя снедает чувство собственной неполноценности: я не смог, мне не хватило силы воли, упорства, ума, чтобы уехать и покорить город и достичь того же успеха и превосходства. Деревенский житель хочет доказать и себе, и нам, горожанам, что он не лузер. Например, что он может жить в деревне, но может позволить себе иметь дом, как в городе. Что он таки по-своему успешен! А вот старый деревянный дом – это для него символ самого деревенского в деревне, символ отсталости и личного поражения.

А я долго не мог понять его, потому что вижу деревенский дом совсем иным. Для меня, чьи родители переехали из деревни в город (это те, кому «хватило силы воли, упорства, ума»), горожанина первого поколения – это материальный артефакт совсем другого воображаемого мира. Для меня деревенский дом – это дом моей семьи, моего рода, фундамент народной культуры. Посещение деревни — это прикосновение к моей традиции, возвращение к истокам, к золотому веку, если хотите. Дом – это сакральный «нигез» (родовое гнездо), это путь к себе, материальное воплощение идеи о нетронутом и цельном татарском мире. А вот городская жизнь – это скорее травма, это потеря языка, культуры, причина духовного кризиса. Мы общались с соседом, но не понимали друг друга, мы говорили на разных языках Воображаемого.

«Деревенский дом – это место столкновения двух Утопий»

И его, и мое мышление было утопическим, нас обоих не удовлетворяло то, что имеем, и вот вообразили для себя что-то лучшее, что-то более истинное и настоящее. Потом мои родители легко разбили мою иллюзию о традиционном татарском домостроении, объяснив мне, что деревня, которая «исчезает» – это продукт уже брежневской эпохи, артефакт времени, когда в татарскую деревню пришло относительное материальное благополучие. А «настоящая» деревня их послевоенного детства – это низкие дома, деревянные или соломенные крыши, минимум или полное отсутствие декора. «Есть нечего было, ели крапиву и лебеду».

Где же она, настоящая татарская деревня, по которой я ностальгирую? Существует ли она на самом деле? Или это продукт моего воображения и отрывочных детских воспоминаний? Скорее всего, деревенский дом – это место столкновения двух Утопий. С одной стороны, это продукт архитектурной самоколонизации деревенского жителя, который стремится подтвердить свой жизненный успех, копируя «городские» стандарты. Я же, со своей стороны, благодаря своему воображению, ищу и нахожу в нем свои этнические корни. Я играю в ностальгию и с удовольствием занимаюсь романтизацией (ориентализацией) деревенской постройки позднесоветской эпохи.

История о соседе и его доме имеет завершение. Дом был достроен, но оказался не нужен его детям. Его сын окончил аспирантуру, защитил диссертацию и работает в вузе. Старшая дочь вышла замуж и тоже живет и работает в городе. Младшая дочь поступила в вуз и надеется остаться жить в Казани. В доме сейчас живут мой сосед и его жена. Они сделали ремонт в спальне, гостевой комнате и в зале на первом этаже. Второй этаж имеет только черновую отделку, вход наверх заколочен досками. «Мы туда даже не заходим, нам двоим и тут хватает места». «Делать ремонт дорого, требует много сил, да и смысла нет, а дети приезжают редко». «Может потом, когда будут приезжать внуки». Старый деревянный дом разобран и распилен на дрова. Сосед, кажется, достиг своей цели – он доказал, что можно достичь успеха и на деревенской земле. И это очевидно всем, кто проходит мимо его дома.

Камиль Насибуллов