Художник Руслан Ибрагимов: «Есть у меня мечта – покочевать сезончик в Монголии»

«Мы стремимся к комфорту, а он вреден и останавливает развитие»

– Руслан, вы до 2017 года жили в Нефтеюганске, потом переехали в Казань и, значит, увидели здешний татарский мир в осознанном возрасте, со стороны и свежим взглядом. При этом у вас неподдельный интерес к своим национальным корням. И вот, комментируя в прошлом году свою выставку в Петропавловске казахстанскому СМИ, вы поделились наблюдением не столько про них, сколько про нас: «В Казахстане осталось очень много того, что татары в свое время потеряли». Что вы имели в виду?

– Например, то, что у нас гораздо меньше интересуются своим происхождением. В Казахстане каждый знает, из какого он рода и как минимум семь поколений своих предков. Есть люди, которые знают 12, 15 поколений. Там составление шежере – это must have, супернорма. То есть у них абсолютно не прерванная связь со своими предками. А это ведь не только про конкретную семью, это в принципе про нацию. Появляется осознанность нации. И каждая личность, и народ в целом понимают, кто они такие.

Я вот, к сожалению, не знаю, из какого я рода. Почему-то вот так. Может быть, у нас в роду были враги народа, или есть еще какая-то причина. От родителей слышал только про бабушку и дедушку, а дальше как будто отрезано.

– А дедушки и бабушки откуда родом?

– Практически все из Бавлинского района, только папин дед из Казани или из-под Казани. Он шил шубы и поэтому постоянно разъезжал. То есть находил заказ, ехал к этой семье, обшивал ее и ехал дальше. А с приходом советской власти осел в деревне Уруссу (ныне Ютазинский район, – прим. Т-и).

– В каких городах Казахстана вы были?

– Астана, Петропавловск, Семей. Еще в Алматы, но уже без выставки, просто съездили с женой отдохнуть на три дня.

– А как это вообще происходило? Как вы договаривались о том, что проведете выставку в каком-то городе? Кто-то помогал с этим?

– Это был такой нетворкинг. Просто общаешься с людьми, показываешь свои картины, в основном через соцсети, и находишь какие-то контакты.

– А в целом вы эту поездку как рассматривали? Как такой трип художника?

– Да, наверное. Более того, в процессе я понял, что это лучшее, что было со мной в жизни. Было очень тяжело, я наткнулся на мошенников, потерял деньги, но это действительно был трип, в котором произошло перерождение.

На самом деле, сложности – это же круто. Мы все стремимся к комфорту, хотя он вреден и, по сути, останавливает наше развитие. В обычной жизни ты постепенно засыпаешь, превращаешься в зомби, каждый день одно и то же. И ты такой: ну ладно, сегодня был такой же день, как вчера. А когда происходит такая встряска, сознание открывается и ты воспринимаешь мир по-новому. Ну и еще со мной случилось знакомство с казахами и с казахской культурой.

«Я сразу останавливался, уходил в степь и там бегал и кричал»

– Если ехали на машине, то, наверное, и эта степь бесконечная пошевелила у вас какие-то корни?

– Да, конечно, и очень сильно. Я до этого открыл для себя Нурихана Фаттаха, его романы «Свистящие стрелы» и «Итиль-река течет». Вообще я ведь деланный татарин. Сначала я был, по сути, русским — рос в русском городе в полностью русской среде, учился в русской школе. Родителям в садике и в школе внушали разговаривать со мной на русском, чтобы мне было проще жить. Я практически не знал татарской культуры, не соприкасался с ней, только чуть-чуть, когда мы приезжали в деревню к бабушке-дедушке. Тогда было погружение, но только на один месяц. И когда переехал в Казань, я начал отатариваться, открывать для себя татарскую культуру, татарскость.

– Татарского на тот момент совсем не знали?

– Знал очень плохо, это был такой супербытовой язык на уровне «ипи майлап» («хлеб с маслом [ешь]», – прим. Т-и). Начал ходить на какие-то мероприятия, нашел жену, она из потомственной татарской интеллигенции.

– Как раз внучка Нурихана Фаттаха?

– Да. Зулейха меня прямо очень сильно прокачала, дома мы разговариваем только на татарском. В общем, когда я начал читать эти романы, мне открылся еще больший мир, целая новая вселенная — оказалось, что я не просто татарин, а еще и тюрок. И я сказал себе, что буду изучать и эту вселенную.

И в Казахстане я понял, что это именно то место, о котором я читал в книгах Нурихана Фаттаха. В этой культуре и этой местности есть отголоски той самой тюркскости. Как только я оказывался в степи, меня охватывало невероятное ощущение свободы, ирек (свобода, – прим. Т-и). Я сразу останавливался, уходил в степь и там бегал и кричал (смеется).

– А вы по итогам этой поездки утрясли для себя по-новому место татар в тюркском мире? Есть ведь ощущение, что это какой-то особенный народ в тюркской семье, не похожий на остальных.

– Я пока только изучаю тему, можно сказать по верхам прошелся. Но очевидно, что есть разница между городской и кочевой культурами, и татары, скорее, представители городской. Да, мы тоже когда-то кочевали, но осели очень давно. Булгары – это же кочевые племена из рода Ашина, которые осели на берегу Черного и Азовского морей. Великая Булгария, на мой взгляд, – это стык тюркской и эллинистической культур. Булгары завоевали греческий город Фанагория и сделали его своей столицей.

Конечно, только в сравнении можно понять свое место. Иначе мы воспроизводим уже какие-то имеющиеся нарративы. А вырваться за рамки можно только вот так, узнавая другое. Поэтому, кстати, я мечтаю побывать в Узбекистане, потому что предполагаю, что в Самарканде и Бухаре была городская дворцовая и одновременно аграрная цивилизация, то есть то же, что было в Казани и Болгаре. Если мы хотим подглядеть, изучить татарскую городскую культуру, то, возможно, стоит ехать именно туда. У нас-то мало чего осталось.

А что касается отголосков кочевой ветви, то даже в Казахстане их мало. И я понял, где найти истинные тюркские корни.

«Когда начал погружаться в татарскую культуру, как будто собрал себя как пазл»

– И где же?

– У казахов Монголии. Они там ведут именно кочевой образ жизни, как 300, 500 лет назад. Так что есть у меня мечта – покочевать с ними сезончик (смеется). Хотя, на самом деле, мы плохо знаем то, что есть даже в нашей стране. У нас дофига тюркских народов – тувинцев, якутов, алтайцев, у которых реально много чего осталось, осталась связь с историей, мы просто не ценим это.

Когда я читал «Свистящие стрелы», у меня сразу в голове начали появляться образы, первую картину по ним я нарисовал пять лет назад. Но после этого тема никак не шла, сколько бы я ни пробовал. И только в Казахстане опять пошло. Я за полгода написал там целую выставку по первому тому книги.

– У вас ведь мысль была поехать с выставкой дальше? В Узбекистан, куда-то еще?

– Да, еще в Кыргызстан, в Турцию, очень хочу в ту же Якутию. Просто меня это будоражит. Это открытие себя – я изучаю, нахожу, обретаю себя в этом путешествии.

В свое время я так же обрел себя как татарина. То есть мне всегда чего-то не хватало, а когда я начал погружаться в татарскую культуру, я как будто собрал себя, как пазл. Каждую новую вещь, которую узнавал, примерял на себя. Взял пазлик, наложил на себя – о, подошло! Потом еще что-то, еще, и пазл сложился.

А сейчас у меня происходит такое же узнавание с тюркской культурой. Каждый раз, когда я что-то узнаю, это не просто узнавание, а вспоминание: да, это мое.

– А чем отличается эта тюркская культура от других?

– Во-первых, это особое отношение к природе, связь с ней. Экологичность, к которой только сейчас приходит современный мир. Там, где прокочевали тюрки, не увидишь следов жизнедеятельности, будет та же чистота. Поэтому так сложно найти где-либо вещественные свидетельства их пребывания. Европейская цивилизация, например, много как наследила, только копай (смеется).

Для тюрков все в окружающем мире святое – каждый холм, любой источник воды. Например, в проточной воде, в роднике или реке, нельзя было ничего мыть, смывать с себя грязь или кровь, это считалось осквернением воды. Набери емкость и мой там руки.

– Что еще, кроме экологичности?

– Положение женщины в обществе. Опять-таки, номады предвосхитили современный тренд. В тюркской культуре был феминизм, мужчина и женщина там абсолютно равны, они как товарищи друг другу. Женщины так же воевали, скакали на конях. В том же Казахстане на этой почве сейчас большое противоречие с исламом, как я понял. У арабов ведь женщина не присутствует ни в культуре, ни в истории. И в западном мире тоже все делалось руками мужчин.

«Тюрки, по сути, эльфы»

– У славян, кстати, роль женщин тоже была немаленькая. Раньше по всей России стояли каменные языческие бабы. А сейчас я ищу их, чтобы пофотографировать, и не могу найти. Их куда-то свезли, зарыли, спрятали. Хотя еще 50 лет назад спокойно можно было встретить. Женщины в ваших картинах получаются очень красивые, и я вам на правах старшего товарища-художника советую развивать тему свободной женщины.

– Спасибо. А знаете, что еще мне понравилось в Казахстане? У них очень молодое общество и очень много детей. Значит, есть будущее. Любой двор просто кишит детьми. А у нас во двор зайдешь – ну, пять детей от силы.

– Руслан, задам неожиданный вопрос. В свое время тюрок слился с лошадью. А сейчас он переходит в борьбу, на сабантуях главные герои уже не наездники, а борцы. Два тюрка, которые борют друг друга, и у вас, кстати, есть шикарная картина об этом. Там борец, который наверху, - он летит, он расслабился, еще не понимает, что жизнь переменчива, что очень часто сила – внизу.

– Это же принцип татар (смеется).

– Да, в поддавках наша сила. Так вот, вопрос: тюрок будущего будет бороться с роботом или он сядет на него и поедет? Или они с этим роботом будут изматывающе выяснять, кто главный?

– Трудно сказать… Но, наверное, нужно стараться как-то убирать противоречия внутри себя. Сейчас есть противоречивые тенденции. Какие? Ну, у казахов, например, заметна конкуренция между тенгрианством и исламом.

– Вы, как художник, каким видите тюркское тело? Повышенно гибким, пластичным, как у Нуриева?

– Наверное, да, таким стройно-утонченным. И сильным, и гибким, это как бы такой эльф. Я, в принципе, так и представляю, что тюрки, по сути, эльфы (смеется).

– Перейдем к татарстанским реалиям. Мы в «Татар-информе» делаем цикл интервью с городской татарской интеллигенцией, и в этих разговорах иногда сама собой возникает тема «Хоррията» и скульптур Даши Намдакова. Вам что ближе, «Хоррият» или «Хранительница»?

– Честно говоря, ни то, ни другое. Вообще, мне кажется, проблема в том, что таких скульптур очень мало в Казани. Развитие происходит, когда есть конкуренция, когда много чего делается, и в результате это доходит до чего-то крутого. Сразу-то круто не получается. А у нас очень мало национальной скульптуры, в том числе современной. Так что чего тут обсуждать. Например, в Казани нет ни одной женской скульптуры.

– «Хоррият» вроде как женщина.

– Я имею в виду, какой-нибудь реальной личности. Здесь у нас абсолютный ноль.

«Нужно делать суперстранное татарское и при этом всем понятное кино»

– Еще одна смежная для вас отрасль – кинематограф. Несколько лет назад вы говорили, что хотели бы попробовать свои силы в кино. И я видел у вас в соцсети раскадровки фильма «Свистящие стрелы», то есть как бы вашу будущую работу художника-постановщика в нем. Хотели бы снять фильм по «Свистящим стрелам»?

– Конечно. Кино – моя любовь, а историческое тем более. А если оно еще национальное, тюркское, это просто мечта.

– А как вы оцениваете современное татарское кино?

– Я считаю, что оно развивается. Фильм Байбулата [Батуллы] «Бери да помни» – это уже то, что надо. Это то, что я сам хотел бы снять, то, как я представляю татарский стиль в кино. Я Байбулату так и сказал: «Ты что наделал? Ты же, блин, уже сделал то, о чем я сам думал» (смеется).

Я очень люблю авторское национальное кино, такое как у Эмира Кустурицы. Суперстранное, то ли комедия, то ли трагедия, то ли фарс, хрен пойми. И при этом насколько оно национальное, настолько же и глобальное, весь мир ценит и понимает эти фильмы. Я думал, что нужно делать такое же суперстранное татарское и при этом всем понятное кино. Это очень сложная задача, и мне кажется, Байбулату что-то удалось.

– Как думаете, такое кино должно сниматься непременно на татарском языке? Или это не так важно?

– Наверное, оно должно сниматься так, как у Байбулата. На смешанном языке, на котором сейчас и говорят в деревне. То есть такая правда жизни. Так даже смешнее получается, все путают, мешают слова – фарс в хорошем смысле слова.

– Куда вы двигаетесь сейчас, что вынашиваете?

– Сейчас мне интересны комиксы. Радиф Кашапов сделал два выпуска «Татарча Комикслар», в обоих я участвовал. Первый был про историю Казани, а второй, который вышел недавно, – про татарских женщин, первых в какой-либо области: первая театральная актриса, первая женщина-композитор и т.д. Я рисовал про Сару Садыкову.

Для меня это промежуточный этап как раз на пути к кино. Из художника постепенно превращаюсь в художника-постановщика, как из куколки в бабочку (смеется). Комикс ведь, по сути, та же раскадровка. Рисуя эти кадры, выбирая ракурсы, ты тоже пытаешься рассказать историю.

Хочу сделать комиксы по «Свистящим стрелам» и «Итиль-река течет», но это такая титаническая работа, что боюсь за нее браться. Исторический роман в картинках – можете себе такое представить? Это же миллион картинок.

Ибрагимов Руслан Алямович – татарский художник, живописец, график, работающий в авторской технике.
Родился 24 ноября 1983 года в селе Малые Уруссу Татарской АССР.
Окончил школу искусств г. Нефтеюганска (1998), Новосибирскую государственную архитектурно-художественную академию (ныне НГУАДИ им. А. Д. Крячкова) (2008).
Участник выставок с 2008 года. Среди известных произведений: «Татарская Джоконда», «Портрет Михайлова», «Портрет Гамовой», «Татарский чай». Серия картин «Алга! Легенды спорта» приобретена в постоянную экспозицию Набережночелнинской картинной галереи. Серия картин «Люди труда» приобретена в постоянную экспозицию Национального музея РТ.
Основное направление в творчестве – разработка татарской и общетюркской темы. Техника – «брызгизм».
Женат, воспитывает дочь.

Рустем Шакиров, Рамиль Гали
Источник материала: tatar-inform.ru