В Варненском районе Челябинской области сохранилось уникальное каменное строение Кесене, оно же Башня Тамерлана. Челябинский историк Гаяз Самигулов обратил внимание, как описывал этот комплекс Петр Симон Паллас, путешествовавший по Южному Уралу во второй половине XVIII века. Знаменитый исследователь не только описал (и нарисовал) средневековый памятник, но рассказал, какое сакральное значение придают ему местные жители – татары, башкиры и казахи.
Многие жители Челябинской области знают мавзолей Кесене, или башню Тамерлана, как его иногда называют. То, что видим мы сегодня – результат реставрации, проведенной в 1980-х годах. Между тем, П.С. Паллас в ходе своей поездки по Зауралью, специально добрался до него и оставил подробное описание и даже прорисовал здание в двух видах – с фасада и сбоку. По возможности я буду приводить описания самого Палласа, лишь в некоторых случаях комментируя его текст, либо пересказывая фрагменты, написанные устаревшим и не очень понятным языком.
Паллас отмечает, что «он еще в хорошем состоянии и смотря на деревянную онаго работу кажется быть не весьма великой древности, но за всем тем ни башкирцы, ни киргизцы (казахи. – прим. Г.С.) не помнят времени его сооружения». То есть в 1770 году деревянные детали здания были во вполне приличном состоянии. Вокруг здания был выкопан ров длиной более 200 метров. «Во рву приуготовлено кладбище для усопших, и киргизцы, если кочуют где вблизи, погребают здесь своих покойников с великим удовольствием».
«Входная дверь сведена готическим сводом и над оною впадина в кирпичину глубины; ширина двери четыре аршина без четверти, а вышина семь аршин… Внутренная в самой храм входная дверь также с круглым сводом, но из нутрии сей свод заделан каменною узкою стеною, на перекладине основанною и потому вышина двери от порога до перекладины токмо два аршина с половиною, а ширина семь четвертей. Понеже внутренний храма пол от выкладки тесаным камнем возвысился, то перед дверьми сделали из кирпича ступеней, и на самой вышней ступени положена сосновая перекладина, которая нимало еще не сотлела, а токмо от хождения несколько испорчена. Пространство храма на все стороны по девять аршин со стенами, два аршина толщины имеющими». Здесь явно подразумевается не размер от стены до стены, а от центра помещения. Напомню, что аршин, это примерно 71 см, а четверть – почти 18 см.
Само здание Паллас описывает как практически не разрушенное, хотя и отмечает, что начинают выпадать отдельные кирпичи над продольной нишей, идущей горизонтально внизу стены практически по периметру всего здания. Не описывает он также никаких признаков разрушения купола, венчающего здание: «Сей островоздвигнутый купол восемь аршин высок и на верху открыт; позади же онаго сделан скрытой вход, а внутри накрест положено множество перекладин, по коим на самый верх влезть можно; а чтобы влезть удобно на крышку сего здания и достигнуть до входу в его купол, то приставлена к верху береза с ея ветвями весьма опасною лестницею служащая». Эту березу, выполнявшую роль лестницы, Паллас изобразил на своем рисунке.
«Красные кирпичи, из коих все здание сооружено, величиною и образом подобны обыкновенным в Европе делаемым кирпичам». Длина кирпича пять с половиной вершков, ширина два с половиной и толщина полтора вершка, то есть примерно 25х11х7 см. Пол выложен квадратным кирпичом 25х25 см.»
«При сем упомяну я вкратце в оном служебных или ко храмопочитанию относящихся приметах; так же и о киргизских (казахских. – прим. Г.С.) могилах или гробницах. По обеим сторонам описанных выше входных врат лежит несколько березовых шестов, обвешанных волосами из конских грив и хвостов, и лоскутьем бумажных и полушелковых материй» вот действо киргизских воображений, помышляющих, что немало лошадям пользует, ежели нечто (то есть несколько. – прим. Г.С.) волосов из их хвоста остается в том освященном обиталище; да и вообще у татар вошло в обычай в таковых молитвенных или других ими обожаемых, и поклоненья ради посещаемых местах оставлять что либо из своего добраго. Подобно сему на уступе стены тех же дверей положено несколько различнаго каменья, свинцовых шариков, стрела, порох, и пр. И из моих провожатых некоторые татара, кончив свою молитву, прабавили сюда подобны я тем вещицы, а вместе и медныя деньги, может быть, к исполнению такого жертвоприношения и протчия наугольныя ущелины или дыры оставлены».
Паллас отметил интересный момент – мавзолей воспринимался как храм. Сам путешественник называет его «молитвенным татарским каменным храмом». По его словам, хотя по внешним признакам здание построено не очень давно, ни казахи, ни башкиры не знали ответа на вопрос о том, кто и когда его построил. Путешественник довольно подробно описал языческие пережитки, имевшие материальные подтверждения. Это оставление прикладов – мелких денег, камешков, стрел и пр., которые фактически являлись небольшими жертвоприношениями. Березовые жерди, поставленные в нише входного портала, возможно, служили своего рода заменой кустам или деревьям. На рисунках видно, что местность вокруг мавзолея была совершенно степной, без кустов и деревьев. Сама конструкция мавзолея также не располагала к привязыванию лоскутов ткани и пучков конского волоса. В этой ситуации люди использовали другой вариант – принесли некоторое количество березовых шестов, к которым можно было привязывать эти приклады. Традиции такого рода и сегодня живы, я думаю, что многие из читателей видели кусты и деревья, «расцветшие» множеством повязанных лоскутов ткани, а то и отдельных деталей одежды.
При этом мавзолей ни в коем случае не выступал неким аналогом мечети (в исламе нет традиции ставить мечеть на кладбище, либо устраивать кладбище возле мечети). Скорее, само место воспринималось как священное, а мавзолей, в силу своих особенностей, выступал его центром.
«Что касается до могил, то нашел я оных множество около рва, как древних, так и недавных, одне близ другой, старыя по причине песчаной земли большею частию все обвалились и видно вырыты оне глубоко, обставлены березовым кольем и бревеньем и покрыты досками; находящаяся же тут из недавных времян все почти насыпаны во образе продолговатаго кургана дерном тут же резанным. При каждой из них на северной стороне, к которой мертвец головою кладется, поставлен или саженой березовой кол, или копие [иногда и два] увязанное лоскутьем, либо лентами и сие последнее знаменование приличествует мужескому токмо полу. Над некоторыми могилами земля прибита крепко, и насыпанной курган покрыт изрядными из тонкаго камышеннаго тростника сшитыми рогожами; окрест многих на подобие оплота вкопаны по две решетки от старых шалашей (юрт. – прим. Г.С.), на других положены старыя седла, деревянныя блюда, лошадиные болоболки и пр. На одной стояла снасть, в которой ткутся у них узкие камлоты. Почти на каждой воткнута рукояткою в землю лопата, а, около кольев и решеток обвиты или волосяные кушаки или канаты из лошадинаго и верблюжьяго волоса, на одной из сих могил лежал, с крышкою опрокинутой гроб, имеющий подо6ие небольшой лодки, но в нем, примечательно, положен был младенец; на другой, которая казалась быть пышнейшею протчих, лежали носилки и два тонкая в сажень вышины колеса из каракалпацкой колесницы, служившая, может быть, для привозу к сему месту мертваго трупа. Окрест сего молитвеннаго татарскаго каменнаго храма».
Описание внешнего вида погребений тоже информативно. Первое, что отмечаешь – оформление кургана как жилища. Жилища неполного, незавершенного, но и дом готовится для жизни в ином мире, где будет достаточно части, по которой будет воссоздано жилище. Вокруг многих курганов были поставлены решетки (каркасы) от юрт, стянутые арканами из конского волоса – точно так основу юрты стягивали и в реальной жизни, чтобы она была устойчива. Покрытие кургана камышовыми «рогожами», скорее всего, тоже имитировало покрытие юрты, но без каркаса. Воткнутые в землю шесты или копья, видимо, обозначали символическую коновязь, не зря Паллас отметил, что они стояли только у мужских погребений. Есть в описании и сопровождающий инвентарь, который клали покойному – старые седла, бубенчики для конской сбруи, ткацкий станок… А обычай оставлять на кладбище лопату, которой копали могилу, думаю, знаком многим и сегодня.
Фото: hornews.com
И замечание не по теме мавзолея – этот текст Палласа очень хорошо демонстрирует, что слово «татарин» в ту пору использовалось как для обозначения собственно татар, так и по отношению к различным народам, преимущественно кочевым. Паллас называет татарами и башкир, и казахов. То есть словом «татарин» очень часто называли разноплеменное население окраин России и не только степное...
Гаяз Самигулов
Материал: facebook.com
