Как вернулся в Крым
- Когда вы побывали в Крыму первый раз после 1944 года?
- Не побывал, а вернулся. Вернулся в 1967 году после указа, нашел знакомых.
- Там крымские татары уже были?
- Нет, в 1967 году были прописаны только семь человек, 3-4 семьи здесь, в Симферополе. Я нашел знакомых, в горсовете заверил форму, что есть тот, кто готов предоставить жилплощадь. Я сделал в двух экземплярах, потому что понял, что если я сейчас отдам форму для прописки в паспортный стол, они отберут ее и уничтожат.
Оставляю паспорт, говорят прийти через 10 дней. Прихожу - не готово. Проходит еще 20 дней. Говорят, что не могут меня прописать, идите в управление. Оказывается, они в течение 20 дней узнавали, кто я такой, чем занимался в Узбекистане, в Киргизии. Не прописали.
О голодовке
- Чем закончилось ваше возвращение?
- Я поехал в Москву, в министерство внутренних дел, оставил обращение с обратным адресом. Ответ пришел. Это был 1968 год. Было написано, что мне надо явиться в управление, в паспортный стол. Я приезжаю туда на два дня раньше, была слякоть, в гостиницу не берут, хотя я имел право заселиться до 3-х суток. Я прошу у администратора дать мне адрес квартиры, где я смогу остановиться. Такие адреса давали, когда в гостинице не хватало номеров. Мне говорят, что места есть, просят предъявить документы. Я говорю: «Вот мои документы. Вы меня не примете». Она мне в ответ: «Мы даже иностранных граждан принимаем, вы же гражданин Советского Союза». Но как увидела паспорт, ахнула и бросила паспорт: «Идите отсюда». Я спросил, на каком основании меня не берут. Она просила никому об этом не говорить и рассказала, что к ним приходил подполковник и запретил принимать татар. Сказал: «Пожалуйста, никому не говорите, иначе нас всех уволят». Мне разрешили переночевать, но без регистрации.
В марте 1968 года я познакомился с генералом Петром Григоренко.
- Много говорят про генерала Григоренко. Как он проявил себя в вашей беде?
- Он был защитником всех, не только крымских татар. Я много раз бывал у них дома, знаком и с его супругой Зинаидой Михайловной. Они уехали в Америку в гости, не эмигрировали. Но они заранее знали, что их лишат гражданства и они не смогут вернуться. Последний раз я видел их в 1977 году. Через них познакомился с Сахаровым, два раза побывал в квартире в Москве с ним на встрече. С Александром Лавутом познакомился, он тоже уже покойный, с правозащитницей Татьяной Великановой.
В 1968 году я вернулся в Москву и объявил сухую голодовку. На шестые сутки меня забирают, сажают в самолет и отправляют в Ташкент. Меня задержали на вокзале, приехал подполковник Модулин из областного управления и сказал, что меня отправляют домой. А я ответил, что я дома. Меня спустили на первый этаж к дежурному, я попросил его пригласить дежурного врача. Приходит врач и отказывается мне помочь. Ко мне спускаются два подполковника, майор и лейтенант. Модулин просит дежурного позвать врача. Тот пришел, проверил давление, пульс, что-то написал. Затем посадили меня в «буханку» и увезли куда-то. Они могли прибить меня и бросить, и никто бы за это не ответил. Меня привезли в аэропорт и отправили в Ташкент. Там я встретился с инициативной группой, они мне порекомендовали полететь в Москву. В таком состоянии, в сухой голодовке, я пролетел 4 тысячи километров до Ташкента и 4 тысячи до Москвы.
О попытках вернуться на родину
- Напомните, пожалуйста, сколько раз вас высылали - по годам? Что было? Как было?
- В 1944 году в первый раз – со всем народом. В 1968 году четыре раза. Один раз при голодовке – я уже говорил. В Москве я закончил голодовку. Генерал Григоренко передал, что продолжать голодовку бесполезно. И по его совету я ее прекратил.
Приехал на прием к Чемодорову, председателю исполкома в Крыму. Сначала при сухой голодовке пролетел 8 тысяч км. После нас задержали на 15 суток. И мы объявили голодовку при задержании в подвале КГБ, затем увезли в тюрьму, там содержали 15 суток. Но после четырех суток я не мог выдержать, потому что и до голодовки нормально не питался. Потом нас отправили обратно в Ташкент. Мы вернулись обратно в Крым и в мае установили палатки в районе Марьино.
- Много палаток поставили?
- Нет, две или три. Нас было 67 человек. Всего сутки там были.
- Это была акция протеста?
- Нам уже негде было переночевать. Дети, женщины, старики в палатках, мы на улице на свежем воздухе. На второй день приезжает милиция с майором Хощенко, был тот же подполковник Модулин. А мы специально поставили палатки на видные места. На второй день погрузили нас насильно и отправили в Баку. Нас хотели пересадить, но мы отказались. С избиением нас высадили и посадили на паром до Красноводска. Оттуда уже сопровождали до самого Ташкента.
Дело в том, что когда сажали на паром, я там заметил солдат-призывников, сержантов и гражданских ребят.
- На пароме?
- Да, на пароме. Они направлялись в Красноводск. Наутро сели в поезд Красноводск-Ташкент. Он проезжает как раз через тот город, где я служил.
Когда ехали в поезде, у нас же документы с собой - паспорт, военный билет, трудовая книжка. Я увидел у сопровождающего призывников летную эмблему. А на пароме что было? Сначала объявили, что на пароме везут туристов, а после нашего протеста, когда нас стали избивать, сказали, что везут врагов Советского Союза. Я спросил у сержанта с эмблемой: «Вы с летного участка Закавказского военного округа? Едете в Небит-Даг? Ваша часть находится по ходу с правой стороны. А с левой стороны есть пехотный полк 141...» Он спрашивает: «Кто вы такой?» Я вытаскиваю военный билет, говорю: «Читать умеете?». Это был 1968 год, я демобилизовался в 1962-м. А я не говорю, что полк, это секретная часть называется. Говорю: «Вот Казанджик - полгода там служил. Видите мое звание, я старший сержант. Если не верите, можете вместе с вашим офицером сходить в эту часть через железную дорогу и поинтересоваться, служил человек с такой фамилией или нет». Они возмутились: «Мы не будем верить пропагандистам».
- Тогда официальным средствам информации верили, доверяли. Военные верят безоговорочно в одно, и тут появляется человек и говорит: «Ребята, вам врут». Их мир раскалывается пополам.
- С палатками нас выселили в третий раз. В четвертый раз в августе снова задержали. С самолетом, когда высылали, гражданский сказал мне: «Вам надо будет - найдите меня». Там был майор. Мы с ним встретились, когда из Москвы приехали. Я говорю: «С вами там один человек был. Кто он?» Майор отвечает: «Завтра приди ко мне в кабинет, я тебе скажу». Я прихожу к нему, оставляют меня в открытом кабинете, говорят: «Жди». Забирают в другой кабинет, там уже следователь, забирают паспорт. Я говорю ему: «Вы же обещали, как честный человек, честный офицер, что скажете, кто этот человек». Этот майор Хощенко оказался начальником особого отдела города, а при посадке он был начальником особого отдела области. Следователь отказался вести дело. Он сказал: «Меня заставляют шить на тебя уголовное дело, я на такую подлость не пойду. Сдам твое дело и уйду в отпуск». В августе этот Хощенко заметил меня, подошел и сказал, что ничем не может помочь. Поехали в управление, там было две-три семьи, нас посадили в автобус, потом в поезд. Я приехал к родителям, это было четвертое выселение 1968 года.
О том, как жену и детей выселили в поле
В 1976 году выселяют мою семью, не успевают снести дом, купленный мною в Белогорском районе. До этого я покупал там половину дома, но его снесли. Половина дома осталась – там живут русские. А мою половину дома снесли, хотя в решении написано, что весь дом подлежит сносу.
Я купил второй дом у бабушки – я уже рассказывал. Месяца через два приезжаю домой, семьи нет. Пошел разбираться в райисполком, встретился с Ильиным и спросил: «Где моя семья?» Он ответил, что ничего не знает. А я говорю: «Вы прекрасно знаете. Вы в административной комиссии сидели, хотя не имели права там быть. Тогда вы сказали, что вы выселите меня, за то, что давал интервью в 1974 году». Нашел семью в поле. Сыну тогда было 10 месяцев.
- В чистом поле? В палатке?
- Никакой палатки. Оставили их под дождем и уехали. Утром их выслали. Я вернулся часов в девять и начал их искать. Расспросил всех и нашел их.
- Сколько семья пробыла в поле?
- Весь день. Я отправил их обратно в село. Сам остался. Подъезжает участковый, интересуется, что я там делаю. Я сказал, что охраняю свои вещи. Он спрашивает: «Что думаете дальше делать?». Я говорю: «Что может делать человек в таком положении? Машину найду, погружу вещи и поеду обратно домой». Я там переночевал, утром опять приезжает участковый и просит пройти в колхозное управление. Поехали. Мне там дали машину ГАЗ-53 и рабочих, чтобы помогли погрузить вещи. Скорее всего, участковый сразу доложил в район, в КГБ, согласовали. Колхоз так просто не дал бы машину, даже если бы участковый захотел.
В 1979 году в марте мой сын лежал здесь в больнице. А у меня уже второй ребенок – дочка. Приезжаю обратно – дома нет, семьи нет.
- Это за два часа? Сколько по времени вас не было?
- Рано утром приехал в Симферополь. Навестил сына. И понял – что-то не так. Врачей попросил никому не отдавать ребенка.
- То есть за полдня снесли?
- Да. Половину вещей загрузили. Участковый написал товарную накладную на погрузку вещей. Описал на 120 рублей. Думаете, у меня дома было вещей на 120 рублей? А половина вещей осталась под домом. Когда я пришел, соседи там убирались.
- То есть дом ушел под бульдозер вместе с вещами?
- Да. Я сразу пошел к другу, у него были «Жигули». С ним искали семью по железной дороге. Подъезжаем в порт Кавказ - со стороны Керчи стоит поезд «Симферополь-Баку». И в окошко увидел свою семью. Я машу им рукой, ко мне подходит сопровождающий милиционер, спрашивает, кого я жду. Я отвечаю, что там моя семья. Он говорит: «Уходите, сейчас наряд вызову». Я говорю: «Хоть 10 нарядов приглашайте. Представьте себя на моем месте. Если бы твою семью высылали, где бы ты был?». Я прошу выпустить семью. Он говорит: «Не могу. Садись на паром и переходи на другую сторону. Поезд переедет туда, там свою семью и заберешь». Он с себя ответственность снял. Так и сделали, после парома забрал семью и поехали обратно.
Я поехал в Краснодарский край с сестрой, быстро нашел маленький домик в станице Ахтанизовской. Пошел в паспортный стол, там же встал на военный учет, поставил печати и поехал в Херсонскую область. Там переадресовал контейнер в Тимеровский район. Вернулся с семьей, зашел в сельсовет за пропиской. Мне говорят там, что меня разыскивает милиция. Девчонки в сельсовете подумали, что я алиментщик. Я говорю: «Вот у меня жена, дети, я пришел за пропиской, на военный учет встал». В то время, если вставал на военный учет, уже считался прописанным. Мне уже ничего не могли сделать.
«Я – гражданин Крыма»
- На какой по счету высылке вы остановились?
- В 1979 году была последняя - восьмая.
- Когда вы смогли прописаться здесь?
- В конце 1980 года я вернулся в Новоалексеевку. Я там проживал до этого. Там у меня родители, сестра, братья жили. Здесь я поселился в 1998 году. Мне пришлось 30 лет добиваться прописки. В последнем документе я написал, откуда растут ноги шовинизма. Дело вот в чем. При выселении нас никто прописки не лишал. Выселять выселяют, а закона о лишении прописки нет и нет закона о лишении гражданства Российской Федерации. Тогда Крымская АССР был в составе Российской Федерации.
Когда мы возвращаемся, у нас спрашивают прописку. В 1991 году была реабилитация. Значит, никакой прописки от нас не должны были требовать. Получается юридический абсурд. В своем письме я писал о том, что в 1944 году при выселении нас никто не лишал крымской прописки. Я – гражданин Крыма.
Фото: Илья Репин
