«Как скульптор Урманче великолепен, а вот как живописец - не очень»

«Помню, как Клычев спал у нас дома на раскладушке»

- А с кем из заметных художников страны дружил ваш отец? Или, может быть, наоборот, имел с кем-то неприязненные отношения?

- Нет, неприязненных отношений не было. А друзей было очень много, и он всегда старался их как-то популяризировать. Одним из таких друзей был выдающийся туркменский художник Иззат Клычев. Они в 1959 году вместе поехали в Северную Корею, и отец вернулся оттуда совершенно другим художником. Видимо, сказалось общением со спутником, потому что Клычев – это как раз живая иллюстрация национальной, ни на кого не похожей живописи. Из работ отца после этой поездки полностью ушел академизм, появилась яркость палитры, он перестал излишне «объемить», или, как он говорил, колбасить. 

И мало того, отец устроил выставку Клычева в Казани, именно с тем расчетом, что наши художники посмотрят и поймут, как надо работать в национальной республике. Дней на пять приехал и сам Клычев, я помню, как он спал у нас дома на раскладушке. Выставка была шикарная, но наши художники походили с важным видом, посмотрели - и ничего не изменилось. Отец, конечно, был очень расстроен тем, что не добился ожидаемого эффекта. Он был уверен, что такой художник найдет здесь последователей. 

И такого общения у него было много. Приезжали в Казань и [Евгений] Вучетич, и [Владимир] Серов, и [Федор] Модоров, и другие художники, у нас дома впору мемориальную доску вешать. Мы, правда, еще мальчишками были, так что нас сплавляли к соседям. 

- После поездки в Корею Харис Абдрахманович рассказывал вам что-то про эту страну?

- Она была уже довольно закрытая, но отец приехал, совершенно потрясенный ее красотой. Говорил, что ожидал увидеть сухую лагерную страну, но было совершенно не так, она оказалось очень интересной для художника. Не зря он после этой поездки написал книгу «В стране Чхонлима». И даже на той выставке, которая сейчас открыта в галерее «Хазинэ», работы, посвященные Корее, занимают целый большой зал. И там можно убедиться, насколько она на него повлияла. Его палитра стала светлой, солнечной, яркой.

Но и, как я уже сказал, очень повлияло общение с Клычевым, его палитра. Отец стал очень цветным художником. 

- А в западные страны он ездил?

- Да, конечно. И написал там немало этюдов. Особенно люба ему была Италия, там он побывал три раза. Он был и во Франции, ему очень нравился Лондон. Но таких капитальных работ, как Корее, западным странам почему-то не посвящал. 

Единственное, уже здесь, в Казани, он написал картину «Раздумье. Живые и мертвые» - под впечатлением от посещения Венецианской биеннале, где выставляются самые сливки европейского авангарда. Его поразило почти полное отсутствие там людей и недоуменное выражение на лицах тех единиц, которые ходили по залам. Отец, конечно, был убежденный реалист, авангардизм он совершенно не признавал.

«За авангард чаще всего берутся откровенные неумехи» 

- А как вы сами относитесь к современному искусству? 

- К контемпорари арт отношусь нормально, а акционное искусство не признаю. Мне кажется, даже само слово «искусство» подразумевает, что это что-то, сделанное руками. Впервые на выставку авангардистов я попал, по-моему, в 1970-м году, она проходила на ВДНХ в Москве. И там были произведения в стиле минимализма. Например, на стене висит табличка «Восход солнца» - кроме нее, ничего нет, просто голая стена. Или висит на гвозде халат, из кармана торчит бутылка прокисшего кефира. И этикетка: «Халат». Или более сложные работы: в зале стоит стог сена, на нем лежат куриные яйца, а сзади стоят щиты с фотографией, где бородатые ребята высиживают яйца на этом стогу. 

А больше всего поражает вот что. Я постоянно просматриваю в интернете работы художников и просто диву даюсь, как много у нас в стране великолепных мастеров. И в то же время мы видим, за какую цену покупают «шедевры» авангарда. Ведь как создаются эти произведения? Один художник решил выставить банан. Сначала он хотел отлить его в бронзе, потом еще в чем-то, покрасить, а потом просто взял и приклеил скотчем к стене настоящий банан и назначил цену - 350 тысяч фунтов. Его тут же купили. Он приклеил второй банан, его тоже купили. Приклеил третий, но тут подошел какой-то чувак, содрал банан со стены и съел. И когда прибежала полиция, он сказал: «То, что я съел банан, тоже произведение искусства. Это мое действие, подпадающее под понятие «акционизм». 

В общем, творится вот такой бред, замешанный на больших деньгах.

- Кстати, среди татар ведь авангардных художников не так чтобы много. Это, может быть, какая-то наша особенность?

- В Казани авангард вообще не очень развит. Ну и потом, наши доморощенные авангардисты сами толком не знают, что это такое. За этот вид искусства, если его можно так назвать, чаще берутся откровенные неумехи. Даже не хочу тратить время на обсуждение того, что они делают... Вы смотрели финал чемпионата мира по футболу 2018 года? Помните, тогда на поле выскочили акционисты в полицейской форме? Эта акция тоже преподносилась как произведение искусства, у нее даже название какое-то было («Милиционер вступает в игру», - прим. ред.). 

Или, скажем, государственную - государственную! - премию в области современного искусства «Инновация» получает произведение «Фаллос на Литейном мосту» («Х## в плену у ФСБ!», - прим. ред).

- Да, арт-группы «Война».

- Да-да. И ладно бы хорошо нарисовали (смеется).

«Для художников сейчас очень непростые времена»

- А вообще, молодой художник может сейчас реализоваться в Казани, или ему непременно нужно уехать для этого в Москву, Санкт-Петербург, за границу?

- Ну сейчас очень непростые времена. Я, честно говоря, даже не знаю, что посоветовать молодым. В свое время в Казани открыли филиал Суриковского института, и сейчас у нас остаются его последние выпускники. У нас есть «Творческие мастерские Российской академии художеств в Казани», их, слава богу, сохранил Фиринат Халиков, они там пока работают… 

А времена очень сложные. Харис Абдрахманович, опять-таки, рассказывал, как он ездил в Париж в начале 70-х годов. Там, конечно, сразу пошел на Монмартр. Смотрит - художники пишут картины, тут же их продают, все лохматые-бородатые. И один из них пристал к отцу - купи, купи. Отец говорит: «Я сам художник» - и вытащил альбом из кармана. Тот раскрыл альбом и открыл рот от удивления. Показывает большим пальцем – здорово! Подошли другие художники, узнали, откуда он, начали расспрашивать, как живут художники в Советском Союзе. Ну отец рассказывает: нормально живут, государство выделяет мастерские для работы, художников обеспечивают заказами, закупают работы, если художник заболел, дают больничный, состарился - на пенсию. А они стоят и смеются. И чем дальше он рассказывает, тем больше смеются. Отец спрашивает у первого художника (он переводил): «Почему они смеются?». Тот отвечает: «Они не верят ни одному вашему слову. Говорят, что это красная пропаганда». 

Вот насколько отличалась жизнь наших художников. Я уже говорил, что учился в Ленинграде в Академии художеств в 70-х годах. И вместе с нами учились иностранцы из вполне цивилизованных стран - Дании, Англии, очень много было финнов. Они приезжали в Советский Союз учиться, потому что уровень нашей школы был несравним с их уровнем. Но это было тогда. 

Что касается Казани, то здесь очень серьезным подспорьем было когда-то издательство в Доме печати. Художники оттуда не вылезали. Во-первых, было полно журналов - «Азат хатын», «Чаян» (я в «Чаяне» печатался с 16 лет), во-вторых, книги, иллюстрации. Монументальное искусство сейчас просто умерло. Энтузиасты как-то пытаются сохранить последние образцы, вроде сграффито «Татарка» на вокзале, или какой-нибудь витраж. А так, это искусство просто исчезло. И самое главное, из-за смены собственников исчезли работы, которые были сделаны в свое время. Во время ремонта Молодежного центра была просто-напросто закрашена большая роспись. Почему кто-то решил, что иметь чисто выкрашенную стену лучше, чем многофигурную композицию, сделанную к тому же художником очень высокого уровня? 

В общем, стало хуже. Вот я сижу сейчас… ладно у меня пенсия есть. Иногда еще работы покупают. 

- Есть такое мнение, что фигура и творчество Баки Урманче переоценены. Что вы думаете об этом? 

- Я, наверное, не очень разбираюсь в «урманчизме», но считаю, что да, он абсолютно переоценен. Но тут еще такой момент: я не хочу очернять Баки Идрисовича. Во-первых, он сам по себе был человек очень… такой, что любой в него влюбится. Очень обаятельный. Помню, когда встречал его в Союзе художников, он издалека уже, с улыбкой на лице, шел с распростертыми объятиями: «О, Фәрит, энекәшем, исәнме!» («О, Фарид, братишка, здравствуй!», - прим. ред.). И благодаря этому обаянию и дружелюбию он приобрел очень многих своих поклонников. Кроме того, он ведь владел несколькими языками, играл на скрипке, великолепно пел, писал стихи. Но как художник… Я, например, уважаю его как скульптора, но не как живописца. Может быть, единственным его сугубо живописным достоинством было то, что он первым начал выражать татарскую тематику языком импрессионизма.  

Дело ведь еще в том, что я знал его не только как художника, но и как человека. И это накладывает какой-то отпечаток на мое отношение, я просто боюсь показаться субъективным. Ну как скульптор он, конечно, великолепный, а как живописец, мне кажется, не очень великий.