Кот казанский: антихрист, Ерш Ершович и хан

Сагит Фаизов рассказывает свою версию историю появления персонажа под именем Кот казанский. «Миллиард.Татар» знакомит о приключениях казанского пушистика. Часть 2


Прототипы и родственники

У Кота были свои фольклорные и литературные предки и родственники. Ближе всех к герою лубка находится Кот казанского царя (хана) из марийской легенды «Как марийцы перешли на сторону Москвы», рассказывающей об осаде Казанского кремля в 1552 г. войсками царя Ивана Грозного. Придворному коту из этой легенды удалось подслушать, как осаждающие крепость марийские цари Йыланда и Акпарс ведут подкоп под кремлевской стеной, и он предупредил хана об опасности. Хан, его жена, дочь и кот по тайному ходу вышли к реке Казанке, сели в лодку и благополучно отплыли от Казани. В языческой мифологии финно-угорских народов есть предшественник Кота Казанского с более древним происхождением, чем спаситель казанского царя, – кот, в которого перевоплощалась душа умершего волхва. Другой вероятный фольклорный предшественник Кота Казанского и явный его родственник – кот Видало индийского лубка. Герой индийского лубка находился в противостоянии с мышами, но был побежден ими. Еще один лубочный родственник казанца присутствует во французской народной картине 1610 г. «Великая и чудодейственная битва между котами и мышами».


Фото: из открытых источников vk.com


Самые известные литературные родственники Кота созданы творческим воображением французских писателей нового времени. В одной из басен Лафонтена кот умел притворяться мертвым и так ловил крыс; обожаемый миллионами читателей Кот в сапогах Ш. Перро обладал тем же умением, успешно ловил мышей. Оба писателя опирались на сюжет французской сказки.

Ерш Ершович, Золотая рыбка и Кот казанский

В русской фольклорной традиции с котом роднится Ерш Ершович из одноименной повести. И того, и другого персонажа волокут. Есть основания предполагать, что рыба, перевозимая на санках или которую тащат, это некий архетип, длительное время дававший о себе знать в культуре разных народов. Кот, которого тащат «погребать», является, на мой взгляд, замещением рыбы, а сюжет лубка модернизирует архаический сюжет, связанный с актом изгнания рыбы из божественного пантеона и последующего, хотя и необязательного в каждом случае, ее убийства.


Фото: из открытых источников vk.com


На особое место рыбы в мифологии финно-угорских и славянских народов указывает та известная по Начальной летописи история, когда возглавившие народное восстание 1071 г. в суздальской земле угорские волхвы «в мечте», то есть в ходе магической инсценировки, вынимали из надрезов на спинах корыстных жен жито и рыбу. В этом случае любопытно, что рыбу освобождает тот, кого ждет перевоплощение в кота, – волхв, а сама рыба символизировала первоначальное и конечное воплощение обычного человека.

Коты казанские и Елизавета Петровна

Реальным прототипом Кота Казанского должна быть признана порода котов казанских. На существование этой породы уже в XVI в. указывает, пусть не категорично, упоминавшаяся марийская легенда, а к середине XVIII в. порода так прославилась, что котов казанских по указу императрицы Елизаветы Петровны перевезли в столицу для службы в Зимнем дворце. Вместе с другими котами казанские составили пушистую лейб-компанейскую гвардию императрицы (котов при императрице было ровно 300, столько же, сколько лейб-компанейцев, которые возвели ее на престол).

Котов поставили на особое довольствие, вначале им выдавалась баранина, затем – по особому указанию императрицы – тетерева и рябчики. Здесь уместен вопрос: если Петр I, отец Елизаветы, отождествлялся в массовом сознании с котом казанским, могла ли дочь не знать об этом? Думается, ответ на этот вопрос должен быть однозначно положительным, но с оговоркой относительно крайней трудности выявления степени популярности негативных проанималистических представлений об императоре.


Фото: из открытых источников vk.com


Поглощение кота антихристом

Тем не менее такие представления существовали, и не только среди раскольников. Их важнейшая особенность заключается в том, что они, независимо от того, были они закреплены на письме или в рисунке, находились на границе смеховой культуры и социальной трагедии. Тиражируемые посредством гравировальной доски рисунки с «Котом Казанским», поздними редакциями «погребения», формально оставаясь в пределах народной сатиры, по существу, были яростно обвинительными памфлетами на императора, который с беспримерной неутомимостью и жестокостью преследовал старообрядцев и всех несогласных с его религиозной политикой. Лубок «Кот Казанский» обвинял императора не в том, что он по материнской линии происходил от татарского мурзы Нарыша, не в уподоблении себя татарам и не в сходстве с котом. Ни много ни мало он объявлял его антихристом. Ожидаемые пришествие антихриста и близкий конец света волновали русское общество в течение всей второй половины XVII в., в начале XVIII в. значительное число православных отождествляли антихриста с Петром I.

Внешность пришедшего в мир и видимого антихриста не совпадала с внешностью Петра, но описываемый «очевидцами» враг Христов олицетворял сущностное, а не внешнее в подразумеваемом антихристе. Поэтому чем ближе к сатане «выглядел» пришедший антихрист, тем выше была убедительность его действительного существования в неназываемом воплощении. Отдаленность образа сатаны от подразумеваемого воплощения имела еще и сугубо прагматическое значение, поскольку позволяла оппонентам Петра, авторам писем и памфлетов о пришествии сатаны, чувствовать себя в относительной безопасности перед карательной машиной империи. Государство и подчиненная ему церковь, со своей стороны, помимо репрессий, адресовали своим оппонентам печатную и устную (проповеди) полемику.

Лубок «Кот Казанский» был вызван к жизни именно этой полемикой и являлся иллюстрацией одновременно к двум противостоящим произведениям эсхатологической литературы. Одно из них – подметное письмо, в котором содержалось описание внешности родившегося «близ Вавилона» врага Христова: «...черн, нежели бел», голову имеет «востристую, лоб с рябинами, очи светлые, оуши превеликие, рот крив, нос плоский». Новгородский митрополит Иов, полемизируя с анонимным автором подметного письма в книге, увидевшей свет в 1707 г. в Москве, дал свое описание того же родившегося «близ Вавилона» антихриста: «...А он черностию ефиоп, оушима великими осел, острыми зубами собака, плоским носом кошка, рябинами рысь, кривым ротом и всем противноестественным образом страшило диаволское»(«...А он чернотой эфиоп, большими ушами осел, острыми зубами собака, плоским носом кошка, пятнами рысь, кривым ртом и всем своим противоестественным образом страшило дьявольское»). Изображенный на лубке кот по своим внешним признакам ближе к словесному портрету антихриста, данному Иовом. Уши у него ослиные, для кошачьей головы они несоразмерно велики и слишком вытянуты. Оскал собачий, не характерный для котов или кошек. Вместо пятен у него полоски (уступка образу кота), но полоски над глазами не кошачьи и усиливают устрашающее впечатление от облика зверя.


Кот Казанской, ум астраханской, разум сибирской… Лубок. Россия. XVIII век
Источник: ru.wikipedia.org


Осторожные намеки

Различие между словесно описанным и изображенным образами антихриста компенсируется одной характерной деталью в его лубочном «портрете», которая, будучи очень приметной, остается непонятной и неуместной, если рассматривать «портрет» вне его энигматического контекста. Деталь эта – крупный спиралевидный орнамент, расположенный в области бедра Кота Казанского. Она противоестественна, ни котов, ни рысей, ни собак с таким окрасом не бывает. У «погребаемого» кота ее нет, рисунок окраса на бедре первого Кота Казанского повторяет рисунок окраса на других частях туловища. Противоестественность такого орнамента в натуральном дискурсе вполне естественна в дискурсе энигматическом. Если перед нами сатана (в образе псевдокота), то наиболее логичное объяснение спирали в том, что это свернувшийся в клубок змей – «змей мытарств», одно из воплощений сатаны русской православной иконографии. Благодаря формально невинному узору автор ввел дополнительный прозрачный намек на то, кем является носитель титула владетеля «Казанского, Астраханского и Сибирского ханств» (в данном случае, конечно, Петр I). Автор очень осторожен в своих намеках, и это понятно; эпитафия, которую он, изъяв из лубка с «погребением», переадресовал здравствующему царю, вполне могла стать прологом эпитафии в свой собственный адрес.

Стремясь еще более надежно обезопасить себя от сыска и цензуры, мастер усилил татарские элементы в орнаментальном эскорте кота: если в лубке «Мыши кота погребают» изображен всего один тюльпан, то в «портрете» картуш легенды кота опирается на ветвь некоего растения, стебли которого обрамлены листьями тюльпана и завершаются бутонами тюльпана, у передних ног кота растет еще один тюльпан, над хребтом его, ниже картуша легенды, располагается розетка в виде восьмилепесткового раскрывшегося бутона безымянного цветка.

Время возникновения «Кота Казанского», по всей вероятности, совпадает с публикацией книги митрополита Иова. Связь между текстом книги и лубком очевидна. Датировать рождение первого лубка сложнее. Ее персонажи связаны родством с литературными персонажами допетровского времени, в основном семнадцатого века. Лексика лубка принадлежит языковой стихии этого же столетия. Есть еще одно обстоятельство, которое заставляет датировать лубок допетровским временем.

Трансформация кота


Фото: © «Миллиард.Татар»


Три жизни прожил Кот Казанский в мифологии переходного периода от средневековья к новому времени: спаситель казанского хана и его семейства, «рука возмездия» для грешников в веке семнадцатом и позже, император-антихрист в веке восемнадцатом. В последнем воплощении он вобрал в себя черты других животных, поневоле примерил на себя немыслимый спиралевидный окрас и, почти неузнаваемый, вошел в число страшил русского мифа.

Из смешного героя он стал устрашающим антигероем и на себе продемонстрировал давно замеченную особенность смеховой культуры в Руси-России – амбивалентность смешного и страшного. Но в наиболее популярной своей ипостаси – связанном мышами коте-притворщике – он воплощает снисходительное взаимопонимание татарина и русского в ту эпоху, когда взятие Казани, Астрахани и Тюмени осталось позади, новые царства утвердились в титуле великого князя московского вместе со словом «царь», наступила полоса трудного диалога социальных низов, горожан, крестьян, торговых и служилых людей. Может, и хотел мастер напугать татарином единоверцев-грешников, да не получилось, смех явно довлеет над страхом в лучшем произведении русской народной картины.

 

Источник: https://idmedina.ru/books/materials/faizhanov/5/hist_faizov.htm 
Автор: Сагит Фаизов
Подготовил для «Миллиард.Татар»: Владислав Безменов
 

Следите за самым важным и интересным в Telegram-канале