Впервые фамилию Асанбаева я услышал в связи с постановкой его пьесы о Заки Валиди. Тогда казалось, что башкирских драматургов старшего поколения у нас в Уфе довольно много. Он же ранее был автором пьесы «Кызыл паша» о Кариме Хакимове.
В другой раз о Нажибе Асанбаеве я услышал уже только в связи с его похоронами в 2013 году. Тогда я узнал, какой удивительный это был человек.
В то время хамитовская администрация затеяла широкомасштабную «яптимизацию» сельских школ Башкортостана. Было решено форсировать внедрение принципа подушевого финансирования, и это означало приговор для малокомплектных школ, большинство из которых были башкирскими.
Глухие разговоры о надвигающейся беде ходили среди башкирской интеллигенции Уфы, но открыто выразить свой протест она боялась. Незадолго до этого прошли акции устрашения против некоторых строптивых членов верхушки провластной организации «Всемирный конгресс башкир». К тому же проводить митинги в большинстве мест города Уфы стало запрещено. Поэтому о ликвидации башкирских школ шумела на своих пикетах только несистемная башкирская организация «Күк бүре» и сочувствующие, но большинство уфимских аксакалов башкирской национальности публично эти протесты не поддерживали из опасений преследования.
Весной 2013 года Нажиб Асанбаев скончался, и я от своей матери услышал об эпизоде, который произошел на похоронах. Эта история меня взволновала. Оказалось, что на похоронах Н. Асанбаева выступила некая его коллега, которая огласила его завещание общественно-политического характера. В нем Асанбаев обращался к членам правительства Башкортостана, которые будут присутствовать на его похоронах, требуя оставить в покое и не закрывать башкирские национальные школы.
«Вот это человек!», подумал тогда я и заинтересовался, откуда же родом этот Асанбаев. Судя по фамилии, я предположил, что он мог быть баймакским башкиром, и потому немедленно почувствовал гордость за свой башкирский народ, ведь поступок аксакала был экстраординарным, достойным отца нации.
Каково же было мое удивление, когда я узнал, что, несмотря на характерное башкирское окончание фамилии, Нажиб Асанбаев был татарином из Бакалинского района! А его сын Рустэм играл в первом составе группы ДДТ!
Тогда я снова почувствовал гордость за аксакала, за гражданскую позицию Личности с большой буквы. Гражданина республики и достойного сына своего народа. С которым мы жили в одном городе, думали об одном и том же, о судьбе башкирского языка. Асанбаев не только думал, но и публично выступил, посмертно возвысил голос за башкирский народ.
Об этом эпизоде мне напомнили воспоминания той самой коллеги драматурга Н. Асанбаева. Ею оказалась Наиля Сафаргулова, заслуженный деятель искусств РБ, ныне хорошо известная в башкирском сегменте соцсетей. Об этом она сама тоже написала у себя на странице.
И недавно эти воспоминания Наили Сафаргуловой вышли в ноябрьском номере журнала «Ватандаш». Привожу их фрагмент, касающийся эпизода с завещанием:
«Завещание аксакала»
Не знаю, как благодарить судьбу за друзей, которых она мне так щедро дарила. Нажиб Асанбаев был одним из них. В дни, когда так бурно обсуждали тему родного языка, я решила написать о его завещании. За три дня до его кончины позвонила Альфия-апа — дочь Нажиба Вильдановича и сказала:
— Наиля Абдулхаевна, папа вас хочет видеть, он очень плох, приезжайте…
Я, конечно же, примчалась. Он тогда спал под сильнодействующими уколами. Я долго ждала, но было уже ближе к ночи, и я, попрощавшись, ушла. На следующий день в 8 часов утра я снова пришла к ним в дом. В прихожей на диване сидели, уставшие, все трое его детей: старшая дочь Дилара, сын Рустэм и младшая Альфия. Видно было, что они не спали всю ночь. В зале на диване я увидела Нажиба Вильдановича, хотела было шагнуть к нему, но он жестом дал понять, чтобы я подождала немного. Его, заросшего, брила женщина в белом халате. Когда утренний туалет был завершен, Нажиб-агай, повернувшись ко мне, дал знак — мол, проходи. Я прошла в зал. Куда денешься от этих слез! Они предательски сами собой потекли... Я хотела сесть на табуретку, которая стояла рядом — он указал мне место рядом на диване. Он, видимо, берег силы и поэтому общался знаками. Я не знала, что сказать, с чего начать разговор... Тут Нажиб-агай неожиданно спросил:
— Правда ли, что хотят закрыть 97 школ?
Я ответила:
— Не знаю. Но вроде бы да, я прочитала такую новость в интернете.
Этот вопрос от умирающего 91-летнего аксакала ввел меня в ступор.
Он продолжил:
— Меня не перебивай, только слушай... Я бы пригласил телевидение, но у меня вид не тот, я бы сам написал, но нет сил... Другого человека, кроме тебя, я не нашел. Ты должна будешь выступить от имени родных на моих похоронах. Детей я предупредил — они согласны. Боюсь, что по-другому могут не дать тебе слово. Попрощаться со мной придут все, придут и из Белого дома (неофициальное название Дома Республики в Уфе, - прим. «МТ»). Пусть услышат мой завет! Они не должны закрывать национальные школы! Ведь эти школы, как правило, башкирские.
Если они это сделают, умрет деревня, умрет язык, значит, умрет и театр…
Этого допускать нельзя, понимаешь? Поэтому не бойся — скажи это во всеуслышание. Это будет моя к тебе последняя просьба…
Он, говоря это, смотрел мне прямо в глаза, будто хотел удостовериться, что не подведу. Я, выражая согласие, кивала головой, так как говорить была не в силах. Этот взгляд мне не забыть никогда... Потом, отдохнув, через некоторое время он задал еще один вопрос, на который у меня точно не было ответа:
— Как ты думаешь, меня, крещеного татарина, похоронят на мусульманском кладбище?
Он так смотрел мне в глаза, что трудно было оторваться от них. Комок стоял у меня в горле, не давал дышать... Это было невыносимо больно.
Через день он покинул этот бренный мир. Я все исполнила так, как он просил. Прощались с ним в здании Башкирского академического театра драмы имени М. Гафури, пришла вся интеллигенция республики, друзья по перу из соседнего Татарстана, были и стар и млад, также пришло высшее руководство. Траурный митинг вела Лилия Гумерова, тогда вице-премьер РБ, которая после моего выступления произнесла: «Беҙ аҡһаҡалыбыҙҙың васыятын мотлаҡ үтәрбеҙ!»*
...Похоронили его рядом с любимой женой, с которой они прожили в любви и согласии целых 63 года! Как позже рассказали его дети, Нажиб-агай после встречи со мной пригласил муллу и принял ислам. Я еще раз благодарю судьбу за эту дорогую моему сердцу встречу с таким Человеком, как Нажиб Вильданович Асанбаев.
— Я татарин по национальности, но считаю себя башкирским драматургом, — говорил он и до последней секунды своей жизни (и это не пустые слова!) боролся за сохранение башкирского языка».
* Завещание аксакала мы обязательно выполним! (перевод с башкирского)
Тимур Мухтаров
