«Осенью 1860 года он изложил основу своей «земско-областной теории» в первой же вступительной лекции»

«Книга Щапова была сразу же замечена во всей России»

Это исследование — магистерская диссертация «Русский раскол старообрядства, рассматриваемый в связи с внутренним состоянием русской церкви и гражданственности в XVII веке и первой половине XVIII» — было издано в Казани отдельной книгой дважды: сначала в 1858 году (тираж быстро разошелся), затем без всяких изменений в 1859-м. Книга Щапова, имеющая подзаголовок «Опыт исторического исследования о причинах происхождения и распространения русского раскола», была сразу же замечена. Ее читали в Москве, Петербурге и других городах России. Ее прочел крупнейший русский историк Сергей Михайлович Соловьев, ее знал К. Н. Бестужев-Рюмин и, как мы видели, М. П. Погодин, на нее была напечатана рецензия в журнале «Современник». Имя Щапова к этому времени, когда он был приглашен в Казанский университет, становилось известным.

Из всех отзывов на книгу (их не было много) самое сильное впечатление на Щапова произвела рецензия в «Современнике». Она появилась в сентябрьской книжке за 1859 год. Название рецензии «Что иногда открывается в либеральных фразах!» глубоко ужалило молодого исследователя. Быстро, и, наверное, не один раз, Щапов прочел напечатанное в «Современнике». Горячий, с обостренным самолюбием он вначале обиделся. Рецензия была написана остро. Автора книги критиковали жестко, сурово. Щапов не сомневался, что статью-рецензию написал Н. А. Добролюбов. Афанасий Прокофьевич был только отчасти прав. Тему рецензии действительно предложил Добролюбов, он же написал и вступительную часть, а остальной текст принадлежал М. А. Антоновичу. Кстати, с этой рецензии и началось его сотрудничество в «Современнике».

Академик М. В. Нечкина, говоря об этой рецензии, заметила, что она была справедливой, что ее автор «сурово и последовательно проанализировал противоречия» в книге Щапова, где имела место «смесь церковных воззрений с либеральными взглядами». Смысл рецензии заключался в том, чтобы помочь Щапову преодолеть ту двойственность и противоречивость, которые в ту пору были у него. Полученное образование сначала в духовной семинарии, затем духовной академии давало себя знать: еще тянулся хвост «семинарской выучки».

«Этот резкий отзыв, по собственному сознанию Щапова, сильно отрезвил его, заставил глубже вдуматься»

Щапов был человек эмоциональный, экспансивный, но историк серьезный и вдумчивый. Он не мог, да и не хотел отмахнуться от рецензии «Современника». Он не мог не понять, что, несмотря на суровый характер критики, в своей основе она была верной, справедливой. Об этом Щапов сам рассказывал позднее своему другу Н. Я. Аристову. Вот что пишет Николай Яковлевич: «Этот резкий отзыв критика, по собственному сознанию Щапова, сильно отрезвил его, заставил глубже вдуматься во внутреннюю жизнь раскола и побудил заниматься более строгим и осмотрительным образом. Он откровенно говорил мне, что хотя в статье Добролюбова много несправедливых нападок и придирчивых мелочей, но она дала ему сильный толчок к работам основательным и принесла большую пользу некоторыми правдивыми замечаниями». «С той поры, — заключает Аристов, — Щапов стал вырабатывать точное научное направление и окончательно бросил приемы, усвоенные им и любимые духовным начальством». Приведенное свидетельство важно: оно не оставляет сомнения в том, что сам Щапов и его биограф понимали — выступление «Современника» сыграло особую воспитательную роль в становлении молодого ученого-историка.

Журнал «Современник» студенты Казанского университета выписывали и читали «от корки до корки». Конечно, они прочли и рецензию на книгу своего земляка Щапова. Может быть, под влиянием «Современника» у студентов университета и зародилась настороженность к историку из духовной академии. Во всяком случае, когда они узнали, что Щапов приглашен в университет для чтения курса русской истории, некоторые из них, не скрывая своей иронии, говорили: «Что может сказать путного семинар-схоластик?». Развернувшиеся вскоре события показали всю неуместность подобных суждений.

Со времени появления рецензии в «Современнике» на магистерскую диссертацию Щапова до его первой лекции в университете прошел год. Это был год, точнее тринадцать месяцев большого напряженного труда. За этот год он написал немало серьезных статей для журналов, большей частью для «Русского слова» (они почему-то не были напечатаны) и, что особенно важно, уделил большое внимание лекционному курсу, создавая свою «земско-областную теорию». Это отнимало у него много сил. Те, кто встречался в те месяцы со Щаповым, отмечали, что он работал неугомонно, жадно. Книги, толстые тома Полного собрания законов Российской империи, рукописи из Соловецкого монастыря, бумаги, писанные разными почерками и разными людьми, в разное время, и бумаги, писанные им самим, лежали всюду: на подоконниках, столе и стульях и просто на полу. Он давно не прибирал комнату сам, не разрешал этого делать никому другому. Ему этот книжно-бумажный хаос не мешал, он просто его не замечал. Щапов работал самозабвенно, самоотверженно.

«Осенью 1860 года он изложил основу своей «земско-областной теории»

Увлеченный идеей «земско-областной теории», он мог подолгу делиться своими мыслями с теми, кто к нему заходил. Он говорил о том, как понимает колонизацию Северо-восточной Руси и что, по его мнению, из этого получилось, излагал и развивал идею «федерации областей» и особенно большое внимание уделял проблеме «народосоветия», постоянно подчеркивал, что деятельность народа—это и есть сама история, ее сущность, ее содержание. Мысли выстраивались в определенную систему. Щапову нужна была аудитория, такая, которая бы могла его понять и оценить... Осенью 1860 года он изложил основу своей «земско-областной теории» в первой же вступительной лекции, начав с нее курс гражданской отечественной истории в Казанском университете.

К первой вступительной лекции, которая сразу была задумана как программная, Щапов готовился тщательно. Весь текст ее был написан, видимо, им же правлен, редактирован. Однако, как шла авторская работа над текстом, сказать нельзя. Нет в руках исследователей щаповского автографа: затерялся, исчез, как исчезли и многие рукописи его статей, написанных в то же время.

Лежат передо мной исписанные черными чернилами, тронутые желтизной стареющие листы бумаги. Им и правда много лет - более ста двадцати. На первом — крупно и четко написано: «Общий взгляд на историю Великорусского народа». Что же, наконец-то, найден подлинный текст вступительной лекции Щапова? Нет! Это список — рукописная копия, сделанная вскоре после того, как она была прочтена. Кто первый из студентов Казанского университета снял копию со щаповской лекции? До этого я доискаться не смог. Ясно одно: списки с нее охотно делались студентами и вольнослушателями. Теми, кому ее слушать довелось и еще более теми, кому не довелось. Из трех известных списков, два принадлежат вольнослушателям: Ивану Красноперову и Феодосию Некрасову. Оба появились в университете после того, когда Щапова уже не было в Казани. Первый из Вятки, второй из Перми; попав в университет, они оказались в гуще политических событий, тот и другой, хотя и в разное время, были арестованы. Во время обысков у них и были найдены и отобраны списки вступительной лекции Щапова.

Среди отобранных «бумаг» был список и другой лекции Щапова — «О конституции», а также выписки из «Современника» и «Колокола», прокламация «Земли и воли», антиправительственные стихи и т. п. Все эти «бумаги», изъятые во время обысков, были переданы в соответствующие следственные комиссии, а затем, по истечении времени, сданы в архивы, где и пролежали без движения долгие годы.

Обнаружил эти «дела», а в них и списки двух лекций Щапова, в 1925 году Е.И. Чернышев, тогда молодой исследователь-историк. Он проделал большую работу, прежде чем списки двух щаповских лекций были подготовлены к печати. В 1926 году они были им опубликованы.

«Главный фактор в истории есть сам народ»

С тех пор те, кто занимался вступительной лекцией Щапова, обращались к этой публикации Чернышева. Совсем не обязательно, если источник опубликован, обращаться к его оригиналу. Но здесь был тот случай, когда сделать это казалось мне необходимым. Надо было увидеть, как и на какой бумаге были написаны эти рукописи-списки щаповских лекций, представить их внешний вид, а более всего, надо было внимательно, если угодно придирчиво, прочитав весь текст, разобрать отдельные слова и целые выражения (те, которые вызывали сомнения). Одним словом, мне не просто хотелось, а необходимо было поработать с текстом рукописей. Я сделал это, и, как оказалось, не напрасно. Вот один из примеров. В публикации Е.И. Чернышева читаем: «Главный фактор в истории есть сам народ». Но в ту пору, в середине, да и во второй половине XIX века слово «фактор» употреблялось совсем в другом значении, чем сейчас. 

Вот как дано оно в Толковом словаре В. Даля: «Фактор — комиссионер, исполнитель частных поручений, сводчик, кулак». Никаких других толкований этого слова у Даля нет. В Словаре современного русского языка данное слово, объясняется так: «Фактор. Движущая сила, причина какого-нибудь процесса, явления». Но в таком значении в то время, когда жил Щапов, слово «фактор» не употреблялось, и, следовательно, автор вступительной лекции не мог его употребить в том контексте, как это дано в публикации Чернышева. Внимательное чтение списков лекции показало, что там и написано не «фактор», а «факт». Но вернемся к тому дню, когда Щапов прочел свою первую лекцию в университете.