«Перспективы исламской социалистической революции в 1922 году в странах Азии оценивались советским руководством достаточно пессимистически»

«Несмотря на то, что Сталин ему доверял, но за эти «подарки» Мирсаида арестовали, а по указанию Ленина на следующее утро был освобожден»

– Различалось ли видение национальной политики до гражданской войны и после?

– Да. Водоразделом стал вопрос о принципах построения СССР. Сталин первоначально поддерживал и инициировал проект автономизации республик. Проект предусматривал вхождение союзных республик в состав РСФСР. Данный проект приравнивал их и уже имевшиеся в составе РСФСР республики. Поэтому Султан-Галиев был сторонником сталинского проекта. Однако осенью 1922 года проект Сталина был практически отвергнут и был принят ленинский проект СССР. Сталин подчинился данному решению большинства Политбюро. 

Однако Султан-Галиев не смог принять это решение. На заседании фракции РКП (б) X Всероссийского съезда Советов в декабре 1922 года М. Султан-Галиев указывал на ошибочность предлагаемых форм объединения республик в единый Союз и особенно – о неверном принципе разделения «советских республик на национальности, которые имеют право вхождения в союзный ЦИК, и на национальности, которые не имеют этого права». По его мнению. Он приводил пример «союзной» Грузии и не достигшего, по Сталину, этого уровня «автономного» Туркестана, гораздо более масштабного по территории, населению и политико-стратегическому положению. Он предлагал ликвидировать это «разделение на пасынков и на настоящих сыновей», но не был услышан.

Уже 11 января 1923 г. по докладу В. Куйбышева Оргбюро постановило: «ЦК решительно осуждает поведение т. Султангалиева, выразившееся в выступлении на заседании Большой коллегии Наркомнаца с представителями мест в присутствии беспартийных с предложениями, идущими вразрез с постановлением фракции РКП X съезда Советов по вопросу о Союзе Республик. 2) Считать нецелесообразным дальнейшую работу Султангалиева в Наркомнаце. 3) Предложить т. Сталину провести это решение через Большую коллегию Наркомнаца».

– В какой момент Султан-Галиев подорвал доверие Сталина?

– В результате Мирсаид Султан-Галиев был освобождён от всех занимаемых им должностей. Согласно воспоминаниям родственников, его арестовали, и это произошло после его очередной командировки в родные края, охваченные голодом: «Сталин очень любил получать подарки. И когда Мирсаид уезжал в Татарию и Башкирию по хлебным делам, Сталин просил привезти ему подарок (Тогда и приезжали Мирсаид с Фатимой к нам в Стерлитамак). В этих краях тогда был страшный голод. Однако подарок был привезен в виде человеческого черепа и двух костей. Несмотря на то, что Сталин ему доверял, но за эти «подарки» Мирсаида арестовали, а по указанию Ленина на следующее утро был освобожден». Данное указание сомнительно. В воспоминании присутствует совмещение двух событий: командировки Султан-Галиева и приезда родственников. В тех же воспоминаниях указывается, что «Мирсаид приезжал в Стерлитамак с женой Фатимой и несколько дней гостил у нас». 

Очевидно, что в 1920 г.  не было еще голода, а в 1921 г. он только начинался. На наш взгляд, в данном случае есть реальное указание на арест Султан-Галиева в 1920 г., но по другим причинам: по дело о покушении на Саид-Галиева. А в 1923-м же году в мае состоялся другой арест и его смещение с занимаемого поста за национальный уклон. Очевидно, что статус Татарской республики (в широком смысле мусульманских республик) в созданном СССР не удовлетворял Султан-Галиева. Ранний вариант Сталина «автономизации» его устраивал, но измененный нет. 

«Я получил упрёк со стороны этих товарищей, что я чрезмерно защищаю Султан-Галиева»

– Получается, Султан-Галиев фактически выступал против линии партии?

– Он не просто выступает против «линии партии», а более того, налаживает контакт с мусульманским национальным движением в Туркестане (басмачами). Приведем высказывание Сталина о Султан-Галиеве и Валидове на совещании ЦК РКП с ответственными работниками национальных республик и областей 10 июня 1923 г.: «Я слушал некоторых товарищей, говорящих о том, как я Султан-Галиева предупреждал, как я получил возможность познакомиться с его первым конспиративным письмом на имя, кажется, Адигамова, который почему-то молчит и не выступает, хотя раньше всех и больше всех должен был бы высказаться именно он. Я получил упрёк со стороны этих товарищей, что я чрезмерно защищаю Султан-Галиева. Да, я действительно защищал его до последней возможности, и я считал это и продолжаю считать своею обязанностью. Но я защищал его до известной грани. И когда эта грань была перейдена Султан-Галиевым, я отвернулся от него. Его первое конспиративное письмо говорит о том, что он, Султан-Галиев, уже порывает с партией, ибо тон его письма почти белогвардейский, ибо он пишет о членах ЦК так, как могут писать только о врагах. Я с ним встретился случайно в Политбюро, где он защищал требования Татреспублики по линии Наркомзема. Я его тогда же предупредил, передав ему записку, где называл его конспиративное письмо антипартийным, где обвинял его в устройстве организации Валидовского типа, и сказав ему, что, если он не прекратит нелегальную антипартийную работу, кончит плохо и всякая поддержка с моей стороны будет исключена. Он с большим смущением ответил мне, что я введён в заблуждение, что действительно писал Адигамову, но писал не то, а что-то другое, что он как был, так и остаётся партийным человеком и даёт честное слово и впредь быть партийным. Тем не менее, через неделю после этого он посылает второе конспиративное письмо, где обязывает Адигамова установить связь с басмачами и их лидером Валидовым, а письмо сжечь. Получилась, таким образом, подлость, получился обман, заставивший меня прервать с Султан-Галиевым всякую связь. С этого момента Султан-Галиев стал для меня человеком, стоящим вне партии, вне советов и я не считал возможным говорить с ним, несмотря на то, что он несколько раз порывался зайти ко мне «побеседовать».

Таковы факты. Меня упрекали левые товарищи ещё в начале 19-го года, что я поддерживаю Султан-Галиева, берегу его для партии, в надежде, что он перестанет быть националистом, сделается марксистом. Я, действительно, считал своей обязанностью поддерживать его до поры до времени. Интеллигентов, мыслящих людей, даже вообще грамотных в восточных республиках и областях так мало, что по пальцам можно пересчитать, –  как же после этого не дорожить ими? Было бы преступно не принимать всех мер к тому, чтобы уберечь нужных людей с Востока от разложения и сохранить их для партии. Но всё имеет предел. А предел этот наступил в тот момент, когда Султан-Галиев перешагнул из лагеря коммунистов в лагерь басмачей. С этого времени он перестал существовать для партии. Вот почему турецкий посол оказался для него более приемлемым, чем ЦК нашей партии.

Я слышал такой же упрёк со стороны тов. Шамигулова, что я, вопреки ... настояниям покончить одним ударом с Валидовым, защищал Валидова, стараясь сохранить его для партии. Я, действительно, защищал, надеясь, что Валидов может исправиться. Не такие люди исправлялись, об этом мы знаем из истории политических партий. Я решил, что Шамигулов слишком просто решает вопрос. Я его совету не последовал. Правда, предсказание Шамигулова оправдалось через год. Валидов не исправился, он ушёл к басмачам. Но все-таки партия выиграла от того, что мы на год задержали уход Валидова из партии. Если бы мы в 1918 году расправились Валидовым, я убеждён, что такие товарищи, как Муртазин, Адигамов, Халиков и другие не остались бы в наших рядах.

Сталин. Может быть Халиков не ушёл бы, но целая группа работающих в наших рядах товарищей ушла бы вместе с Валидовым. Вот чего мы добились своей терпимостью и предусмотрительностью». 

Позднее уже во второй половине 1920-х гг. Султан-Галиев получил 10 лет тюремного заключения. Работал конюхом на Соловецких островах. После заболевания туберкулезом, обратился к Сталину и был освобожден в 1934 г., с запретом проживания в Москве и Ленинграде. Жил в Саратове до 1938 г, когда был вновь арестован. Был расстрелян в январе 1940 года.

Это был тоже в определенной степени результат дискуссии еще 1922 г. Курс на приоритет союзных республик неизбежно влек меньший учет требований автономий другого «ранга».

«Перспективы исламской социалистической революции в 1922 году в странах Азии оценивались советским руководством достаточно пессимистически»

– Почему не взяли в работу идею Султан-Галиева коммунистической революции в исламском мире?

– На мой взгляд, этому был ряд причин. Для советского государства важнейшей задачей была безопасность границ. При этом с рядом исламских государств в целом складывались доброжелательные отношения. Например, с Афганистаном. Дипломатические отношения были установлены еще в 1919 году, а в 1921 г. для «упрочения дружественных отношений между Россией и Афганистаном» вступил в силу Советско-Афганский договор. При этом данный договор носил явно антибританскую направленность. Схоже стали складываться отношения с кемалийской Турцией. Очевидно, что ставка на исламскую революцию грозило этим установившимся отношениям. 

При этом у советского государства был неудачный опыт Гилянской советской республики в 1920-1921 годах. Уже в одной из октябрьских телеграмм 1920 года Сталину Орджоникидзе, учитывая реальное положение дел, сообщал: «…Персии никакой революции нет. Или оккупация или уход».

Единственным перспективным направлением в этих условиях казалось индийское. Но и в этом отношении результатом стал провал нескольких групп индийских коммунистов-мусульман, переправленных из Ташкента в Индию. Весной 1922 года в Пешеваре состоялся «Процесс о московско-ташкентском заговоре». Таким образом, перспективы исламской социалистической революции в 1922 году в странах Азии оценивались советским руководством достаточно пессимистически. В дальнейшем была сделана ставка на нормализацию отношений с Англией, и в этих условиях работа в Индии также была временно свернута.

Подготовил: Владислав Безменов, «Миллиард.Тататр»
Источник фото на анонсе: