Рафик Мухаметшин: «Могу сказать, что я джадид»

«Джадидизм, как явление – это попытка компенсации отсутствия светского образования у мусульман» 

– Почему сейчас вновь популярен джадидизм? 

– Вы помните, что Болгарская исламская академия была открыта в 2017 году. Естественно, этому открытию предшествовала большая работа, не только строительство здания, но и другие концептуальные вещи необходимо было обсуждать, но, действительно, здесь стояла серьёзная проблема касательно типа исламского образования и что мы понимаем под современным исламским образование, потому что в научных и околонаучных кругах, а также журналисты и блогеры поднимают эту тему, слышится только: «джадидизм и джадидизм», что «джадидизм – это татарский ислам, поэтому только у джадидизма прогрессивная была система». Поэтому проецируя джадидизм на современность, говорят о том, чтобы открывать только джадидские учебные заведения. И то, что мы обсуждали тогда, на данный момент реализуется. Мы говорим сейчас о том, что в мире есть классическое исламское образование, то есть, оно во всём мире существует.

– А джадидское современное учебное заведение в современных условиях – это что?

– Когда мы говорим о джадидизме, мы должны отметить, что он в дореволюционное время больше распространялся у тюркских народов у татар, и в какой-то степени у азербайджанцев, но на Кавказе джадидизма было меньше. Джадидизм, как явление – это попытка компенсации отсутствия светского образования у мусульман, поэтому джадидизм в дореволюционный период никто не рассматривал как новую модель исламского образования. Татары-мусульмане не имели своих светских учебных заведений, поскольку Екатерина II с разрешения открытия мечетей также дала согласие на открытие конфессиональных учебных заведений, а светских учебных заведений не было. Поэтому образование у мусульман развивалось в рамках конфессиональных учебных заведений, но потребность у общества была большая. Мусульманская молодёжь хотела получать и другие формы знаний.

«Джадидская система образования дала очень мощный толчок для развития мусульманского сообщества».

– Этому способствовало также и развитие капиталистических отношений?

– Мы знаем про татарский капитал. С этой точки зрения потребность, конечно же, была, но обучать своих детей в других учебных заведениях в Казанском императорском университете и других они особо не хотели. То есть, они боялись, что дети вообще уйдут из религии, потому что в тех учебных заведения был «закон божий» и.т.д. Да и вообще, попасть было сложно в университеты, для этого нужно было учиться в классических гимназиях, а там также было не мусульманское религиозное обучение. Всё это каким-то образом сдерживало процесс обучения в российских имперских учебных заведениях, поэтому и возникла идея создания джадидских учебных заведений. 

Джадидских учебных заведений у татар было много, крупнейшее из которых в Казани «Мухаммадия», в Уфе «Галия», «Хусаиния» в Оренбурге, «Расулия» в Троицке, но они выполняли свои функции, здесь в общем-то, мне кажется, что и светские учёные меньше начали говорить, что джадидизм – это татарский ислам.
В 1990-е годы это было очень модно говорить: «джадидизм, джадидизм – это наш ислам», сейчас как бы об этом меньше говорят, может, они также и думают, но меньше пишут. То есть, джадидская система образования дала очень мощный толчок для развития мусульманского сообщества. Помимо классических исламских учебных заведений появляется возможность подготовки мусульманской интеллигенции. Они не религиозные деятели, а уже интеллигенция. 

Не случайно, если смотреть на выпускников той же «Мухаммадии» и других, то мы видим, что практически все это творческая и иная интеллигенция – это и Баки Урманче, и Накый Сэмбэт, это и крупнейшие поэты, как Гафури, то есть, мы видим, что в этих мэдресе татары и другие мусульманские народы формировали свою интеллигенцию, это было некое дополнение к кадимитской системе образования. Не противостояние, то есть, у нас в советской историографии было жёсткое противостояние между двумя лагерями – это консерваторы и новое. Два этих лагеря воевали и противостояли друг другу. В западноевропейской историографии этого не было, они говорили, что это немного разные сферы, и там не было жёсткого противостояния, но мы судим по некоторым письмам, вот, дескать, Ишми Ишан, как идеолог кадимизма, писал доносы на джадидов, поэтому медресе Ишбуби закрыли. Действительно, у них были идеологические разногласия, и они критиковали друг друга. Вот с этой точки зрения речь не идёт о том, что лучше, а что хуже. 

«Заслуга джадидских медресе не в создании новой модели исламского образования, а как раз в формировании исламской интеллигенции».

– Джадидская система пригодна для формирования интеллигенции, но не религиозных кадров?

– Благодаря джадидизму татары в начале XX века и азербайджанцы смогли сформировать свою очень мощную интеллигенцию. Не случайно после революции 1905 года мы видим, что участия в создании партии «Иттифак аль Муслимин», в мусульманских фракция государственной думы было очень много выпускников джадидских медресе, и открытие практически во всех городах газет и журналов. То есть, в общем-то, интеллигенция была готова активно подключиться в политическую жизнь российской империи – это заслуга джадидских медресе и заслуга джадидских медресе, не в создании новой модели исламского образования, а как раз в формировании исламской интеллигенции, это также и был инструмент социализации исламской молодёжи. Поэтому, естественно, когда мы говорим об открытии Болгарской Исламской Академии, причём здесь джадидизм? 

Светская модель образования – она и так функционирует, сегодня мусульмане могут получать полноценное светское образование во всех вузах, но джадидизм сейчас – это не история. Джадидизм сейчас очень важен для подготовки современной мусульманской интеллигенции. Сейчас это не просто задача – это сверх-задача. Сейчас мы уже научились готовить имамов, но мусульманской интеллигенции нет, и поэтому для общества формирование адекватной, нормальной, объективной картины об исламе – это не только заслуга мул, которые обычно работают в мечетях и внутри уммы, а в обществе должна работать мусульманская интеллигенция. Поэтому, когда меня начинают критиковать, что я дескать какой-то кадимист, я говорю: кто занимается исламским образованием, другим он не может быть, он должен быть кадимистом. Если он джадид в исламском образовании, значит, он изнутри разрушает эту систему, но тем не менее, я могу сказать, что я джадид, поскольку я РИИ возглавляю, вот некая джадидская модель, современная модель, поскольку в РИИ мы готовим теологов. Мотивация теологов – это не религиозная сфера. Они хотят получать религиозное образование, быть мусульманами, но реализовать себя за пределами уммы. То есть, работать в аппарате президента, как некоторые наши выпускники работают, в школах, в администрациях; мы готовим лингвистов, которые работают переводчиками, мы выпускаем журналистов. Мы в рамках РИИ готовим мусульманскую интеллигенцию, то есть, в какой-то степени провести параллели с джадидизмом можно и нельзя, но в какой-то степени — это не менее важная задача, чем подготовка религиозных деятелей.

 – На данный момент применяется двойной подход, который заключает в себе и джадидизм, и кадимизм?

– Этот вопрос мы обсуждали в Болгарской исламской академии и никакого сопротивления ни со стороны властей, ни с какой бы то ни было стороны не было. Мне не навязывали какую-либо определённую модель, ну её нет, так скажем. Система была выстроена, но не сразу. Мы очень долго изучали мировой опыт, как реализуются магистерские и докторские программы в других вузах исламского мира – это в Сирии, Саудовской Аравии, Марокко и Малайзии. Мы изучали программы и оптимальный временной диапазон по преподаванию магистерских и докторских дисциплин, и только после этого была выстроена программа.

«Никто не сможет заменить нашего богослова, потому что зарубежный богослов не знает нашей реальной ситуации» 

– Самая идеальная модель какого вуза оказалась? 

- Такой модели нет. Вы понимаете, здесь вообще нельзя искать идеальную модель, потому что это вообще будет неправильно. Это объясняется тем, что система образования должна быть адоптирована к конкретным реалиям. Если считать, что мы взяли какую-то модель и её использовали – это будет неправильно. Модель Азхара интересна с точки зрения реализации различных мазхабов. То ест,ь там различные мазхабы, а не только ханфаитский и шафиитский. Очень интересная модель Сирии, до войны там были крупные богословы. Все почти были выпускники аль-Азхара, но все живые классики были в Сирии. Это очень интересно, ведь Сирию очень долго ругали, что во главе государства сидит сектант, но хранение и реализация богословского наследия было на очень хорошем уровне.  

– Какова основная специфика БИА на данный момент?

- Болгарская исламская академия на данный момент ведёт углублённое изучение основ ислама, но здесь встаёт другой вопрос, который является также актуальным – это вопрос социализации. Ясно, что миссия БИА – это подготовка богословов, которые бы оказывали влияние на мусульманскую умму, чтобы мусульманская молодёжь меньше смотрела бы на восток, чтобы они по интернету не общались с какими-то шейхами. Это, конечно, можно, но свои богословы понимают это лучше, потому что они знают специфику. Вот, например, проблема разводов. Можно сколько угодно говорить, что в ханафитском мазхабе проблема разводов рассматривается конкретным образом, но не зная реальной ситуации, что происходит в России в среде татар, нельзя дать конкретные ответы на вопросы. С этой точки зрения, подготовка своих, у себя в России, очень важна. Никто в мире, каким бы образованным он не был богословом ханафитского мазхаба, не сможет заменить нашего богослова, потому что зарубежный богослов не знает нашей реальной ситуации. 

– Но в тоже время Курсави учился в Афганистане, Марджани в Бухаре. Многие татарские учёные получали знания и за рубежом. 

– Одно другому не мешает. Мы тоже считаем, что после бакалавриата можно куда-то отправлять. Сейчас в России мы закончили практику отправлять учиться за рубеж после школы. Это неправильно, ведь будущие кадры духовно там формируются. То есть, например, человек уехал после школы, поехал в Саудовскую Аравию и учится в саудитском вузе. Он уже формируется, как ханбалит, в лучшем случае. Всё это было, мы всё это проходили в 1990-е годы. Когда они приезжают и начинается. Ведь они не понимают местной специфики, ведь его учили согласно традиции ханбалитского мазхаба, а ханафитского мазхаба они вообще не знают. Вот с этой точки зрения система по отправлению учиться за рубеж не правильна. Кадры нужно формировать внутри страны. Например, человек уже бакалавр, он учился по ханафитскому мазхабу или по шафиитскому на Кавказе, и у него уже есть возможность критического осмысления, тогда его уже можно отправлять. На данный момент мы сейчас очень много работаем с Марокко. Марокко – это маликитский мазхаб, но это нисколько нас не смущает, поскольку это даёт возможность сравнивать и проводить сопоставительный анализ ханфаитского и маликитского мазхаба в каких-то вопросах. То есть, на уровне магистратуры — это нормально, уже нет такого, чтобы они вернулись маликитами, они все обратно возвращаются ханафитами. 

Автор: Владислав Безменов
Фото на анонсе: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»