«Самый эффективный поиск своей идентичности - через небольшие дела. Не просто поговорить, а что-то сделать руками»

«Делаю то, что мне нравится, и не претендую на «Вау, Лев Николаевич Толстой!»

- У вас на лацкане значок правительства Москвы. Кем вы там работаете?

- Начальником управления в одном из департаментов. Занимаюсь поддержкой предпринимателей. Мой предок был предпринимателем и купцом, то есть мои корни и здесь каким-то образом дают о себе знать. В советское время предпринимателей не было, при этом я первый в семье юрист, и получается, что такая цепочка все-таки есть.

- Как ваши коллеги относятся к тому, что вы, во-первых, так погружены в татарскую тему, во-вторых, к тому, что вы пишете? С интересом или, может, с недоумением?

- Относятся нормально. Я рассказывал им о том, что, допустим, у меня есть художественный текст — относились с удивлением и пониманием. Им это импонирует, потому что в таких местах редко встретишь человека, пишущего художественную литературу.

Другое дело, что я не такой известный автор, как, допустим, Шамиль Идиатуллин, Гузель Яхина и другие. Скажем так, есть пятерка топовых авторов, чуть ниже второй уровень, дальше третий, четвертый, и в этой иерархии я свое место знаю - это уровень перворазрядника в шахматах. То есть я не претендую на какое-то «Вау, Лев Николаевич Толстой!», я делаю то, что мне нравится. Мне нравится писать про Орду - я написал. А следующая моя повесть, которая сейчас тоже участвует в конкурсе, это «Золотые кони Батыя». Там уже другая история. О чем? О том, что когда-то, по легенде, было два золотых коня, отлитых из золота по приказу Бату-хана и стоявших в воротах Сарай-Бату. Потом они были перенесены в Сарай-Берке и в конце концов пропали. И вот поиском сокровищ занимается современный человек, нижегородский татарин, торгующий сотовыми телефонами. Его дядя, умирая, сказал ему, что бекляри-беком Мамаем было завещано хранить тайну сокровища и выдать это золото, когда стране-наследнику Орды станет тяжело и плохо.

- То есть это приключенческая книга, исторический фикшн?

- Да, это исторические приключения с двумя сюжетными линиями - в древности и в современности. Это где-то и боевик, и авантюрный детектив. Там действие происходит в Крыму, там есть американские эсминцы и много чего такого, не буду спойлерить.

Фантастика долгие годы была для меня первична, я шел от социальных антиутопий. У меня была повесть о том, как к власти в Крыму пришли исламисты и жестко устанавливали там свой режим. Она тоже победила на конкурсе, вышла в сборнике «Я иду дорогой скорбной».

- Это о каком времени?

- О будущем. Об одном из возможных будущих. Еще у меня есть идея написать роман о Мамае. Пока что собираю и проверяю материал. Это такой очень противоречивый персонаж — он как бы антигерой, а на самом деле просто сильный протагонист, который мог и не состояться как военачальник, и судьба у него трагическая. Я как раз касаюсь трагического финала Мамая, когда его предали его воины, потому что он не был чингизидом, в этом была его трагедия. Он был женат на девушке из рода Чингисхана, но ханом быть не мог.

«Самый эффективный поиск своей идентичности - через небольшие дела»

- А что, никто еще не покопался в этой теме? Нет такой исторической беллетристики?

- Беллетристики нет. «Злой Мамай» - в этой теме покопались все, кто только мог, а в части художественной литературы специально про него ничего нет. Есть очень классная книга «Мамай» питерского историка Романа Почекаева, но там, понятно, уже наука. Но пишет он здорово.

- У вас есть желание расти профессионально в литературном плане?

- Мне кажется, тут вопрос не в том, чтобы выбиться в первый ряд. Повторюсь, я пишу, чтобы получать удовольствие. Написать текст, который будет интересен, вот моя первая задача. И опубликоваться, конечно. А там уже как пойдет. Ведь наше творчество - это наш путь в вечность. Мы идем в вечность через детей или через творчество, другого варианта нет. Все остальное сиюминутно и быстротечно. Может быть, это такой поиск смыслов. Мое творчество - это, в том числе, поиск чего-то такого в себе и о себе.

- Кстати, сколько у вас детей?

- Двое.

- У них татарские имена?

- Да, Амир и Карим. Но вот что еще забавно: я ведь до тридцати лет был вообще далек от всего этого, только в этом возрасте начал изучать татарский язык, стал интересоваться корнями, историей. И оказалось, что самый эффективный поиск своей идентичности, национальной и религиозной, - через какие-то небольшие дела. То есть не просто поговорить, а что-то сделать руками. Написать, например. Тогда это закрепится. Мне кажется, так должно быть и в религии, и в языке, и в генеалогии. Знаете, как разбогател Салих Ерзин?

- Нет.

- Об этом почему-то мало рассказывается. А история была такая. Она описана одним автором, документальная по сути, не байка. Салих Ерзин был дворником, обычным мигрантом, который мел полы на складе, куда приезжали хивинские и бухарские купцы. И однажды он нашел там много хлопка, который можно было прикарманить. Но он вернул его купцам, те удивились этой честности и стали доверять ему товары на комиссию. Получив, благодаря честности, этот старт, он стал заниматься торговлей. Обычный дворник. Это такая мотивирующая, как сейчас сказали бы, история успеха, которая показывает, что всегда можно найти какой-то свой путь. И благодаря этому человеку Москва получила, в том числе, Соборную мечеть, которая простояла очень долго.

- Это вместо которой на деньги Керимова была построена новая?

- Да. Она была шаткая, но при этом вроде бы и памятник истории. В общем, к сожалению, не уберегли. Были противники сноса, в том числе и я долго протестовал и возмущался. Но подумал в итоге - ну что ж, новое здание, тоже хорошо. В конце концов, не сотвори себе идола, как говорится. Было, наверное, сложно и странно совмещать старое и новое здания.

«Как и все этнические общины и диаспоры, татары подвержены ассимиляции»

- Вы наблюдали развитие татарской общины Москвы на протяжении двадцати лет. Что в ней изменилось по сравнению с началом 2000-х, в том числе среди молодежи?

- Развитие довольно странное. То есть национальное движение не затихает, оно постоянно подпитывается миграцией татар из регионов. В Доме Асадуллаева есть отличный татарский культурный центр, такого не было в начале нулевых, это огромный шаг вперед. Есть очень много татарских мероприятий и движух, которые стали сильно больше по сравнению с тогдашними. Так что рост, безусловно, есть.

Другое дело, что, как и все этнические общины и диаспоры, татары подвержены ассимиляции, и противостоять ей проще не становится. Слава богу, есть курсы в Доме Асадуллаева, библиотека, проводятся концерты, но все-таки, как и прежде, за эти темы радеет больше не молодежь, а люди зрелого и постзрелого возраста, әбиләр, бабайлар. На концерты ходит какая-то узкая прослойка, хотя на самом деле татар в Москве только по официальным данным 160 тысяч человек. На Сабантуи до ковида приходило колоссальное количество людей.

Так что да, работа ведется, но при этом, к сожалению, были определенные трения, суды, скандал. Как в той поговорке, «два татарина — три партии». Сейчас они, благодаря процедурам медиации между группами татар, вроде бы подзатихли, какого-то ярко выраженного конфликта нет. Но, конечно, внутри Москвы есть некая конкуренция на татарском рынке.

- Между Штабом татар и структурой Фарита Фарисова?

- Да. Я смотрю на эти вещи со стороны, сам в них не участвую - мне все прекрасны и дороги, но это так забавно.

- А сколько, по-вашему, татар в Москве на самом деле?

- Я думаю, не менее полумиллиона. Все говорят, что миллион, но моя гипотеза, что скорее полмиллиона.

- Следили за дискуссиями и интернет-баталиями с башкирами во время переписи населения?

- Как-то вяленько смотрел.

- Вяленько, потому что неинтересно или потому что в этот раз градус был, может быть, пониже?

- Это лично мое отношение - да, градус поменьше, и вроде бы в прессе было чуть меньше шумихи, чем в предыдущие годы. Наверное, поутихли эти страсти. Меня больше забавляет история, когда начинается спор: булгары, мишари, когда там возникают какие-то джедайские вещи. Это, наверное, всегда было и будет. У меня, кстати, есть и корни из Стерлитамака. Поэтому Башкирия для меня дорога, мне там очень нравится. Но, видимо, там есть вопросы.

- Вам не кажется, что татары любят повспоминать и порассуждать о своем прошлом и мало кто задумывается о будущем? Какой вы видите татарскую нацию лет через тридцать? У нее есть потенциал сохранения и развития?

- У меня почему-то сразу автоматом выскакивает многократно перечитанная «Инкираз». С другой стороны, всегда есть надежда, и история знает примеры возрождения Израиля, возрождения чешского, ирландского, финского языков. То есть такой опыт есть, просто нужно будет проводить более глубокую проработку этого вопроса. Не просто Сабантуи, а разработка курса на получение ресурсов для решения задач. Пока нет ресурсов, это не решаемо.

«Симптоматично, что в Госдуме так и не появилась полноценная национальная или религиозная фракция»

- Вы думаете, сохранение идентичности связано все-таки с языком?

- Нет, я думаю, что язык будет не на первом месте. Видимо, недалек тот час, когда чип, встроенный в очки или еще куда-то, решит эти проблемы. Скорее, таким фактором станут корни. Мне кажется, надо отталкиваться от них. Кто-то, может быть, скажет, что нужно отталкиваться от религиозности, но мне кажется, что тогда мы уйдем слишком… в общем, у людей с этим сложнее.

А корни — это понятно. Причем корни не в смысле «чистокровный стопроцентный татарин», а в том смысле, что если у человека есть желание причислить себя к татарам, необязательно по рождению и происхождению, то и хорошо. В принципе, это должен быть привлекательный интересный бренд - то ли мифологизированное золотоордынское прошлое, то ли придуманное заново инновационное будущее татарской нации, какая-то «Силиконовая долина», какая-то легенда. Это надо придумывать очень серьезно, не поверхностно, поэтому я думаю, что здесь надо, пока не поздно, проводить объединительную работу с общинами. Не все татары живут в Татарстане, гораздо больше их живет за его пределами, и все они разрознены.

Может быть, стоит провести некую перепись. Например, мне было бы интересно - просто пофантазирую — грубо говоря, получить приглашение от Всемирного конгресса татар: Айнур, мы о тебе не забыли, вот тебе, допустим, значок, будем на связи. Может быть, вопрос в подаче информации - вот тебе книжка, вот тебе учебник. Сколько татар живет в деревнях, в городах, в Сибири, по Европе - они же не получают информацию. Я ведь, получается, тоже вернулся в нацию случайно. И юристом стал случайно, не потому, что всю жизнь мечтал об этом, я хотел быть историком. Все в мире случайно. Но можно же управлять этими случайностями, поворачивая в ту или иную сторону. Просто: вот тебе информация, вот наша история, вот наши корни, наша религия, пожалуйста, хочешь - иди изучай, вот тебе ссылочка. Этого же нет и это же кто-то может сделать. Наверняка те же еврейские и армянские общины думают об этом так же.

Но главное — понять, зачем это все. Чтобы что? Есть счастье отдельного человека, которое необязательно может быть в рамках этой идентичности. Можно быть абсолютно интернациональным и при этом счастливым человеком, вообще не заморачиваться по этому поводу. Это вообще, на самом деле, сложнее. Вот, например, татарская девушка хочет выйти замуж за татарина. Вопрос - как ей найти адекватного человека на этом брачном рынке, чтобы не пил, не курил, и т.д. Сложно, да. А он - хочет ли он татарскую девушку? Не знаю. Ему тоже надо объяснить - что, зачем, как. Но, с другой стороны, не надо объяснять так, что «женись только на своих», это уже оголтелый шовинизм.

Как все это объяснить, кто сможет объяснить, кто это поручит кому-то объяснить, и главное, зачем это все? Во имя этого воображаемого сообщества нации, которая такая разрозненная, недружная, скандальная? Ведь даже в Москве мы не можем объединиться. Для себя я нашел ответ на этот вопрос: это часть моей личной миссии. Она в том, чтобы помогать людям своими профессиональными знаниями в тех или иных сферах закона. Часть этой миссии - мои корни, то есть через корни я есть на этой земле. Но что-то, видимо, во мне было заложено изначально, что сыграло свою роль. Если бы этого не было, я бы так и прошел мимо и чихать хотел на все это.

- Ну, ваш путь - он не для всех. Далеко не все задумываются о том, что они должны что-то здесь оставить.

- Конечно, сотни тысяч не задумываются, и будущее нации в этом случае под большим вопросом. Нельзя заставлять людей жениться только на татарах или насаждать что-то подобное. Это вопрос подачи информации и какого-то менеджмента, в том числе. И получается, что никто, кроме Татарстана или каких-то религиозных структур, сейчас не сможет этим заниматься.

- Поле возможностей у Татарстана сейчас тоже как бы сокращается. А что вы думаете о таком мифическом, на мой взгляд, понятии, которое употребляют российские политологи - «татарская партия». В которой, как они считают, состоят Марат Хуснуллин, Ирек Файзуллин и другие.

- Мне кажется, ее нет. Я никогда не заострял на этом внимания. Я знаю все фамилии, и мне от этого не то чтобы радостно или печально - они есть, и я воспринимаю их как грамотных профессионалов-управленцев. Они строят свою карьеру, они достигают результатов. Для меня здесь, в Москве, на работе не важно, кто ты на самом деле, по большому счету, здесь нет шовинизма или национализма. Как говорил Дэн Сяопин, неважно, какого цвета кошка, главное, чтобы она ловила мышей.

Поэтому здесь такого, я думаю, нет. Как нет и «русской» или каких-то иных партий. Есть интересы групп и сообществ. Наверное, все-таки симптоматично то, что за все эти годы даже в Госдуме никогда не было полноценной национальной или религиозной фракции. Как-то нет этого в наших традициях. И раз этого нет, значит, это невостребовано и неинтересно.