«Социальная среда в Татарстане с созданными в нем условиями не позволяет радикализироваться мусульманам»

«Я начал его изучать и обнаружил, что джихад он обосновывает через теорию пассионарности Льва Гумилева»

– В чем странность феномена отечественного джихадизма?

– Давайте я приведу пример. В России был такой запрещенный автор – джихадистский идеолог Саид Бурятский. Он был русским мусульманином, который в какой-то момент резко радикализировался в сторону исламизма и стал идеологом терроризма. И его проповеди, к сожалению, пользовались большим успехом среди джихадистов на постсоветском пространстве. Однако у него есть только один текст, где он непосредственно обосновывает джихад. Я в свое время начал его изучать и обнаружил, что джихад он обосновывает через теорию пассионарности Льва Гумилева. Меня настолько это удивило, что я написал статью «Джихад как пассионарность: Саид Бурятский и Лев Гумилев». Статья возымела успех и стала самой цитируемой из всех, что я пока писал на английском. Это важно, он не использовал богословские аргументы и не ссылался на мусульманских ученых или каких-то других исламских авторов. Это один из примеров того, почему эту идеологию нельзя назвать мусульманской. 

– Как можно обосновать джихад через пассионарность Гумилева?

– Саид Бурятский – это типичный продукт 1990-х. В ту эпоху как раз и наблюдался всплеск популярности Льва Николаевича. Например, у меня дома было очень много книг Гумилева, купленных отцом инженером, который как и многие представители постсоветской технической интеллигенцией интересовались историей. Видимо, Бурятский, как и я, как и миллионы постсоветских граждан, в юности читали Гумилева. Бурятский родился в начале 1980-х. Гумилевский термин пассионарность является одним из маркеров постсоветского русского языка. Его все любят и в этом и сокрыта хитрость. Саид Бурятский как делал. Он руководил подразделением шахидов, занимающимися терактами на территории России. Он описывал смерть шахида по Гумилеву через то, что высшая форма пассионарности – это самопожертвование. Я думаю, Бурятский взял на вооружение пассионарность, во-первых, из-за того, что он был воспитан в постсоветское время и лучше знал этот термин. Во-вторых, он, очевидно, понимал, что так его пропаганда будет эффективной, так как больше шансов, что люди его времени лучше воспримут такие идеи. То есть это была и сознательная манипуляция, влияние на сознание, чтобы расширить свою аудиторию, которая не знала богословского исламского языка, не учила арабский и для которой такой светский язык. Поэтому и происходит использование знакомых символов, чтобы привлечь больше сторонников. В ранних трудах Саида Бурятского нет арабизмов: он вводит их постепенно. Он использует максимально простой язык, который сумеют воспринять люди на Кавказе и в остальных регионах России. Нам важно это понимать, когда работаем над решением проблем терроризма и экстремизма, в профилактике конфликтов.

– Получается российских джихадизм это результат постсоветского идейного кризиса? 

– Совершенно, верно. Это такой идеологический компот. Моя книга начинается с определения джихада, которое дано в советском словаря атеиста и это определение политическое, а не богословское. Мне кажется, поэтому первое поколение тех, кто использовал джихад смотрели на него как политический инструмент, а не религиозный. Они его именно таким и запомнили, так как учились не по исламским богословским книгам.

 Основной тезис моей книги в том в том, что постсоветский русскоязычный джихадизм – это постсоветский феномен и ислама в нем не много, а даже мало. В общем и целом, джихадизм сформирован теми деятелями, которые еще недавно были советскими людьми. Если посмотреть на первое поколение тех акторов, которые в 1990-е годы на Северном Кавказе обращались к термину джихад и называли свою борьбу религиозной, то еще недавно они были успешными советскими гражданами, которые делали карьеру. Только раньше они боролись за красное знамя, а после гибели Союза – за зеленое. То есть это результат кризиса и слома эпох. Например, если посмотрим на биографию второго президента Чеченской Республики Ичкерия Зелимхана Яндарбиева, который в 1990-е написал немало о джихаде, то мы увидим, что в Советском Союзе он был успешным писателем-функционером, состоявшим в КПСС и закончившим Литературный институт им. Горького. Тут мы опять натыкаемся на странность. Оказывается, что самое большое количество идеологов русскоязычного джихадизма выпустило не какое-то исламское медресе, а Литературный институт им. Горького. Я насчитал таких трех.

Получается, что первое поколение воинственных джихадистов России в прошлом были советской интеллигенцией. Такая же ситуация была и с Джохаром Дудаевым: в прошлом он был советским генералом. Аслан Масхадов тоже был полковником советской армии. Но это все самые известные примеры, в книге я более подробно разбираю работы менее известных широкой публике идеологов. 

Принято считать, что в 1990-е годы конфликт на Северном Кавказе осмыслялся его участниками исключительно в этнических категориях, но это не так, религиозный компонент там тоже имел очень большое значение уже тогда. Это был такой доморощенный исламизм, в котором бывшие коммунисты говорили о джихадизме еще почти советским языком. У меня есть предположение, что после краха коммунизма исламизм для них стал альтернативой, который сможет объединить весь бывший СССР, то есть стать новым полисом влияния. Поэтому их взгляды можно рассматривать не только как сепаратистские, но и как экспансионистские. В итоге, мы получили ту беду, которая случилась на Северном Кавказе в 1990-2000-е годы – войны, террор, кровь. Хорошо, что это в прошлом.

Кстати, еще важный момент в этой идеологии исторический, который связан в первую очередь с фигурой Имама Шамиля и его газавата. Но к этой теме обращались уже следующие поколения джихадистов.

«Расулев пытался доказать, что имам Шамиль был салафитом. Это, конечно, абсурд»

– Неужели газават Шамиля настолько повлиял на историческую память Северного Кавказа?

– Второй важный источник джихадистской идеологии – это местная история. Одна из глав моей книги посвящена группе дагестанских интеллектуалов, откуда происходит Ясин Расулов. Они были примером второго поколения джихадистских авторов 2000-х годов. Он был интеллигентом, полиглотом, знающим языки вплоть до старофранцузского. Но он был аварцем, незнающим аварского. Вырос в Махачкале в семье советской городской интеллигенции. Сначала он учился в светском и исламском университетах в Махачкале, а потом поступил в аспирантуру отделения истории Дагестанской академии наук. После чего всецело посвятил себя исламской тематике став оппонентом муфтията, после чего радикализировался и как говорят на Северном Кавказе «ушел в лес», став идеологом одной из террористических групп.

На основании своих исследований, которые он успел сделать в аспирантуре, Расулев написал книгу «Джихад на Северном Кавказе». Он через историю джихада на Северном Кавказе стремился доказать, что современные ему джихадисты на Северном Кавказе занимаются тем же самым, чем и имам Шамиль в XIX веке. Этот случай особенно важен, потому что говорит нам о том, насколько серьезно нужно работать с исторической памятью, когда мы говорим о профилактике экстремизма.

Например, Расулев пытался доказать, что имам Шамиль был салафитом, потому что и его восстание не основывалось на суфийских тарикатах. Это, конечно, абсурд. Но опираясь на это, террористы 1990-х пытались доказать, что они якобы продолжали то, что было начато еще Шамилем в XIX веке. То есть это пример такой исторической манипуляции, когда история подгоняется под политические цели исламистов 2000-х. Примечательно еще и то, что треть книги Ясина Расулова о джихаде – это цитаты из книги «Легенда о Манкуртах» Чингиза Айтматова. Постсоветский термин «манкурт» был ими использован в идеологических целях, чтобы доказать позицию: «мы то не манкурты, знаем подлинную историю и, продолжая дело имама Шамиля». В общем, как вы видите даже по этим нескольким примерам, что ислама как такого в этой идеологии крайне мало, почти нет. 

«Оливье Руа вводит такое понятие, как «люмпен интеллигенция»

– Получается все вышеперечисленные идеологи радикализировали ислам?

– Совершенно верно. У французского востоковеда Оливье Руа есть такое понятие – «исламизация радикализма», под которым имеется ввиду, что не сам ислам порождает радикализм, а возникшая, например, по социально-экономическим причинам маргинальная среда и акторы из этой среды используют ислам в своих целях. Также Оливье Руа вводит такое понятие, как «люмпен интеллигенция». Все вышеперечисленные идеологии – это «люмпен интеллигенция». Они не стали академическими учеными, но и не классическими религиозными лидерами. Их идеология – это винегрет, отзывающийся в сердцах у людей, у которых такая же мешанина внутри.

– Как на ваш взгляд противостоять джихадизму?

– Нужно строить богословские школы, которые смогу оппонировать светским языком. О чем спорить классическому исламскому богослову с экстремистами? Начитанность важна в том числе и в светских вопросах. Для решения этой проблемы нужно комбинировать инструменты противодействия.

– В последнее время терроризм и миграцию пытаются связать между собой. На ваш взгляд, насколько это связана и насколько несовершенна наша миграционная политика?

–Мы можем посмотреть на миграционную политику в других странах и увидеть, к чему они пришли. Если мы пойдем по пути жесткой секуляризации, то довольно скоро придем к негативному опыту Франции. Мы должны смотреть на опыт соседей, но разрабатывать что-то свое, потому что у нас своя история и менталитет.

Мне довелось много где жить, и часто общается с мигрантами. Да и статистики есть, согласно которым Казань является самым комфортным городом для проживания выходцев из Центральной Азии. Тут есть вся необходимая инфраструктура, да и ксенофобии меньше в отличие от той же Москвы и Санкт-Петербурга. Если мы посмотрим, то социальная среда в Татарстане с созданными в нем условиями не позволяет радикализироваться мусульманам так как это происходит в других регионах. 

В этом деле, конечно, заслуга и силовых структур, но и такой эффект был достигнуть путем взаимодействия с государственными, религиозными и гражданскими институтами. У нас тут такой городской свой ислам, своя среда, которая смягчает интеграцию. Подобную модель можно применять и в других регионах. Кроме того, татарский язык понятен киргизам и узбекам, в чем есть свой профилактический эффект. 

«Однако исламская среда состоит не только из практикующих мусульман, но и так называемых светских»

– В одном из своих интервью муфтий Татарстана Камиль Самигуллин сказал, что количество постящихся превышает количество читающих намаз. Это мода или нечто больше?

– Это наша татарская скрепа. В советское время главным проявлением идентичности у мусульман были аш и меджлис, также многие держали уразу. Татарская мусульманская идентичность в советское время держалась на обрядах перехода: имя наречение, никях и джаназа намаз, а также аш и ураза. Это осталось до сих пор как традиция. Даже, наверное, сейчас этого стало больше. Идентичность сохраняется и воспроизводит себя так.

При этом в сравнении с советским временем значительно больше стало и практикующих мусульман. Однако исламская среда состоит не только из практикующих мусульман, но и так называемых светских, у которых есть идентичность мусульманская и они ищут пути его выражения. Много также и тех, кого я бы назвал полу-практикующими, которые может пять раз в день не читают намаз или не носят, но потребляют только халяль мясо, ходят на все мусульманские праздники, что-то читают иногда из исламской литературы и знают даже как правильно читать намаз, то есть имеют строгую мусульманскую идентичность. Таких, на самом деле, много. И все они глубоко интегрированы в современную жизнь.
Кроме того, и среди практикующих мусульман есть потребность в том, чтобы быть современными – делать бизнес, одеваться красиво, получать новые практические знания. Поэтому сейчас ифтары получают новые тематические формы. Основная идея понятна – это разговение после поста. Но к ним добавляются полу-светские темы, чтобы людям было интересно. Есть бизнес, фешн, республиканские ифтары и т.д. Мне кажется, это нормально и даже хорошо для религии, так как у людей есть свои интересы профессиональные или хобби. Мусульманин ведь не исчерпывается тем, что он только мусульманин. Он еще и профессионал в какой-то области, у него есть хобби, какие-то свои интеллектуальные потребности и прочее. Соответственно, совершенно нормально, что люди хотят, чтобы были какие-то тематические мероприятия, на которых им был бы интересно. 

Кому-то интересна мода, а таких очень много, не все из них практикующие может мусульмане и мусульманки, но потребность в выражении своей религиозной идентичности у них есть. Поэтому есть, например, фэшн ифтары. Есть люди, которые занимаются бизнесом, им интересно это направление. И для них есть бизнес-ифтар. В этом как раз срез нашего общества. Ислам на самом деле гибкая религия, поэтому в мусульманском поле находятся место и для таких мероприятий. У нас еще проводятся и республиканские ифтары. Все это здорово. 

Может не все, кто ходят на все эти мероприятия являются строго практикующими мусульманами. Однако, откровенно говоря, мусульманская инфраструктура в целом не может держаться только на практикующих мусульман. Более того, скажем прямо – без так называемых светских мусульман или полу-практикующих не развивалась бы халяль индустрия. Кто покупает халяль продукты? Мясо и прочее? Кто ходит в халяль-кафе? Кто проводит никахи в мечетях и приглашает имамов домой на маджлисы? Кто покупает исламскую атрибутику? А с ведь на этом зарабатывают и мусульманские магазины одежды, а также зависит и доход мечетей. В большинстве случаев это те самые светские и скажем так полу-практикующие мусульмане. Поэтому очень важно учитывать и их интересы. И это очень важный момент, так как по всем опросам большинство мусульман у нас все-таки не строго практикующих. Но они тоже мусульмане и им хочется в современном меняющимся мире видеть, что их идентичность и их религия также актуальна и современна. Мусульмане развиваются в бизнесе, моде, науках и им хочется связать свою исламскую идентичность со своими интересами. 
Про бизнес ифтар, фешн-ифтары и прочее могу сказать еще и то, что на его примере мы видим формирования нового городского казанского-татарского ислама. Однако подобные тенденции есть в Москве, Уфе и других городах. Казань просто ярче.

Замечательно, что появляются такие проекты. Было бы гораздо хуже для всех, если бы мусульманская интеграция в светских структурах остановилась на уровне кафе узбекской кухни. Будет отлично, если бизнес и фешн ифтаров стало больше. На таких мероприятиях у людей появился круг по интересам и осознание, что религиозные дела должно поддерживать не государство, а общество.

«В мусульманской моде становится модным использовать татарская орнаменталистику и это выглядит и современным, и модным»

- Это движение снизу получается?

- Конечно, идет от общества. Вообще фактор общества, общинности важна в этом смысле. Я в начале интервью говорил, что либеральная модель религиозности базируется на идее, что религия это личной дело. Однако российская, которая прошла трансформацию в советское время, базируется на идее, что религия базируется на более широком общинном принципе, которые в советское время более строго связал религиозную идентичность с национальной. Это не только мое мнение, об этом пишут и западные и российские религиоведы. 

Кстати, интересный момент, который подтверждает связь религиозной исламской идентичностью с национальной татарской. После такого глобалистского мусульманского тренда постсоветского времени последние десять лет мы видим, как татарская составляющая прорастает в новых исламских институтах. Например, в мусульманской моде становится модным использовать татарская орнаменталистику и это выглядит и современным, и модным. Все больше халяль кафе и ресторанов с татарской кухней,  с татарскими названиями и татарскими  решениям в дизайне. В мусульманских частных садиках акцент на татарский язык. Даже в прошлом упертые салафиты поняли, что изначально татарский язык это язык ислама был и татарские традиции важно. Я эти трансформации современного городского ислама в сторону татарской культуры наблюдаю уже минимум лет десять. И это происходит не указке чей-то, это процесс снизу, так как у нас и вправду этническая и религиозная идентичности связаны в массовом сознании людей. 

СПРАВКА

Гараев Данис Махмутович – социолог, историк. Доктор философии PhD (Амстердамский университет). Старший научный сотрудник Казанского отделения Федерального научного Центра психологических и междисциплинарных исследований.

Выпускник исторического факультета Казанского государственного университета (2005) и Европейского университета в Санкт-Петербурге (2008). Как приглашенный исследователь работал в Амстердаме (Нидерланды), Цюрихе (Швейцария) и Алмате (Казахстан).

Подготовил: Владислав Безменов