Ульяновские мусульмане: закрытие медресе и репрессии в отношении татарских имамов

Подпольные школы

К началу Первой мировой войны в пяти татарских деревнях Симбирского уезда насчитывалось девять мектебе и одно медресе в Симбирске. В мусульманских общинах Карсунского уезда к этому времени было пять религиозных школ, в Сенгилеевском и Сызранском уездах — по девять школ. Таким образом, ретроспективно в современных границах правобережной части Ульяновской области функционировало 33 религиозных школы. С учетом татарских деревень Кузнецкого и Хвалынского уездов Саратовской губернии (43 школы при 78 мечетях), Самарского и Ставропольского уездов Самарской губерний (19 школ при 55 мечетях) на территории в границах современной Ульяновской области ретроспективно было примерно 95 мусульманских школ.

После принятия 23 января 1918 г. Декрета “Об отделении церкви от государства и школы от церкви” в СССР начался полномасштабный процесс последовательного вытеснения религии из школы и выстраивания светской системы образования. К 16 мая 1925 г. в Ульяновской губернии по данным отдела национальных меньшинств работало 30 татарских школ первой ступени, в которых обучалось 28% детей школьного возраста. К 1927 г. из 4034 детей не были охвачены советской школой 1382 чел., а их доля от общей численности детей школьного возраста составила 34,2%. В татарских деревнях Сызранского уезда — в Большом Саймане и Ахметлеях — 42% детей не посещало советскую школу.

В отчете “О состоянии работы среди татар по Ульяновской губернии за 1926-1927 гг.” отмечалось, что в основном дети, не посещавшие советскую школу, ходили изучать основы мусульманского вероучения к мулле. Причем такое обучение могло идти как на легальной основе, так и нелегально. Например, по данным Сызранского уездного комитета, на 7 мая 1927 г. в д. Большой Сайман неофициально работало три религиозных школы. В них обучалось около 100 детей, и в одной из школ занятия проходили в три смены. В соседней д. Ахметлеи была организована нелегальная школа вероучения, и преподаванием занимались мулла Багданов Каляй, жена торговца Мурада Шилова и дочь муллы Байбеллова Акима. Еще одна подпольная школа была организована в д. Старое Тимошкино Сенгилеевского уезда. Необходимо отметить, что в данном случае речь идет о подпольных религиозных школах, выявленных властями. Сколько их было в действительности, сказать сложно, но очевидно, что несколько больше, чем сообщается о случаях деятельности таких школ в советских делопроизводственных документах.

«Об упорядочивании вопросов, связанных с преподаванием мусульманского вероучения среди “восточных народностей» 

В 1920-х гг. татары-мусульмане предпринимали легальные попытки открытия религиозных школ. Такая возможность появилась после частичных и временных уступок государства. В 1923-1925 гг. были изданы приказы НКВД и выпущена инструкция ВЦИК об упорядочивании вопросов, связанных с преподаванием мусульманского вероучения среди “восточных народностей”. Преподавание вероучения запрещалось в советских и прочих школах, но разрешалось в свободное время от школьных занятий. В середине 1920х гг. верующие д. Новые Тимерсяны составили ходатайство об открытии религиозной школы. Однако по причине жестких законодательных условий и отсутствия финансовых средств на ее содержание жители деревни вынуждены были отказаться от этой идеи. 

Безусловно, сказывалась и общегосударственная политика, нацеленная на полную ликвидацию религиозного образования. В условиях нагнетаемого государством классового противостояния в обществе верующим приходилось идти на самые разные хитрости по ходатайствам об открытии религиозных школ. Так, в отчетном докладе татарской секции губкома ВКП (б) за 23 октября 1927 г. говорилось, что жители татарских сел Карсунского уезда включили в списки подписантов ходатайства бедняков, комсомольцев, несовершеннолетних детей, а уполномоченными по ходатайствам нередко выступали сами бедняки. Все это расценивалось властями как контрреволюционное влияние кулаков и зажиточных крестьян на “темных и малосознательных крестьян”.

«В губернии нет мусульманских школ» 

Сведения об отсутствии официально действующих мусульманских школах в Ульяновской губернии встречаются с середины 1920-х гг. Например, в отчете татарской секции Губкома ВКП (б) о состоянии работы среди татар с 15 октября 1925 г. по 15 мая 1926 г. сообщалось, что в губернии нет мусульманских школ. Об этом же говорилось и в протоколе заседания коллегии агитационно-пропагандистского отдела Ульяновского губкома ВКП(б) за 16 марта 1928 года. Согласно докладной записки т. Валитова за 1929 год “О результатах поездки в Чердаклинский район по изучению религиозного состояния татарского населения и постановке антирелигиозной и политико-просветительской работы”, не было ни легальных, ни нелегальных мусульманских школ. В деревнях Татарское Урайкино, Енганаево, Уразгильдино и Татарский Калмаюр левобережной части региона религиозные школы официально существовали до 1928-1929 гг., а затем были закрыты.

По всей видимости, деинституциализация религиозно-образовательной сферы мусульманских общин в Симбирском - Ульяновском Поволжье завершилась на рубеже 1929-1930-х гг. К этому времени в регионе прекратили свое существование как легально открытые, так и нелегально действовавшие мусульманские религиозные школы.

МУСУЛЬМАНСКИЕ СЛУЖИТЕЛИ КУЛЬТА

В дореволюционной мусульманской общине в среднем при одной соборной мечети штат служителей культа включал имама и муэдзина. В современных границах Ульяновской области, ретроспективно, к 1917 г. было 175 мечетей, поэтому условно общую численность мусульманских служителей культа в пределах региона можно определить в 350 человек. Понятно, что в действительности их было несколько больше, так как в отдельных махалля служили два имама и муэдзин.

Механизм ликвидации института профессиональных служителей культа в 1920-1930е гг. в СССР включал разные формы социально-правовой дискриминации представителей духовенства, вплоть до физического уничтожения. После принятия первых антирелигиозных декретов советской власти служители культа постепенно были вытеснены из сферы семейно-брачных отношений, из образования, управленческих структур в религиозных приходах. В официальных документах того времени они относились к категории нетрудового населения, а это имело ряд дискриминационных последствий — повышенные нормы налогов, оплаты за обучение детей, за жилье [2, с. 97]. Как социальная группа мусульманское духовенство было приравнено к эксплуататорскому классу и лишено общегражданских избирательных прав и в этом качестве относилось к особой категории населения, сконструированной советским государством, — “лишенцам”. При этом поражение в гражданских правах касалось не только их самих, но и членов их семей. Во время коллективизации религиозный статус и принадлежность к “лишенцам” нередко были достаточными основаниями для раскулачивания . По существу, служители культа, впрочем, как и иные социальные группы советского общества, не вписывавшиеся в новый социальный порядок, превращались в маргиналов и массово вытеснялись на периферию социальной жизни. Они рассматривались как носители враждебной для коммунизма идеологии, жившие, согласно советским идеологическим клише, на “нетрудовые доходы”. По своему социальному статусу представители духовенства сближались государством с асоциальными группами риска, получившими в советской политической лексике 1920-1930х гг. такие наименования как “паразит” и “тунеядец”.

«Каждый шестой мусульманский служитель оказался репрессированным» 

Книга памяти Ульяновской области содержит персональные данные на 56 мусульманских служителей культа, подвергнутых репрессиям советской власти по 58 статье УК РСФСР. Их доля от общей численности мусульманского духовенства (350 ч.) составляет 16%, то есть каждый шестой оказался репрессированным. Анализ базы данных “Книги памяти” показывает, что 71,93% репрессированных служителей культа были в возрасте 40-69 лет, 12,28% — 20-39 лет и 15,79% — 70-89 лет. Соответственно, основной удар пришелся на служителей культа среднего и старшего возрастов.

Из 56 человек 36 (60%) были репрессированы, как и во всем Советском Союзе, в ходе двух репрессивных волн — в 1930 (16 ч.) и 1937 годах (20 ч.). Шестеро человек (10%) репрессированы в 1928-1929 гг., 17 (28,33%) — в 1931-1935 гг., и один — в 1939 году. В 1928-1939 гг. было вынесено 60 обвинительных приговоров. Причем из 56 человек четверо были дважды подвергнуты наказаниям. Таким образом, из 60 приговоров 31 — лишение свободы на разные сроки от 4 до 10 лет, десять служителей культа были приговорены к расстрелу, семеро раскулачены и высланы на спецпоселение, шестеро высланы за пределы региона, еще шестеро в разное время содержались под стражей. Во время репрессивных волн, прокатившихся по стране, в 1930 г. в основном лишали свободы (10 приговоров из 31 за весь период), а в 1937 г. наряду с лишением свободы (9 приговоров из 31 за весь период) еще и расстреливали. Так, из десяти расстрельных приговоров девять были вынесены и исполнены в 1937 г. и один - в 1931 г.

Ликвидирована «кулацкая группа» 

По делопроизводственным документам 1920-1930-х гг. и регистрационным делам мечетей Ульяновской области 1940-1960-х гг. были выявлены сведения еще о 65 мусульманских служителях культа, подвергнутых самым разным формам социально-правовой дискриминации. Так, в течение 1927-1930 гг. были раскулачены и выселены за пределы региона восемь имамов и один муэдзин из деревень Верхняя Терешка, Новая Лебежайка, Старый Атлаш, Новые Тимерсяны и Старая Кулатка. В восьми татарских деревнях в 1929-1931 гг. было 56 представителей мусульманского духовенства, лишенных избирательных прав. Их доля от общей численности лишенцев колебалась от 15 до 34,6%. Например, в д. Новые Тимерсяны в 1930 г. из 60 лишенцев 12 (20%) были представителями духовенства; в д. Енганаево на 1929 г. — 9 человек из 60 (15%); в Новой Кулатке, Старой Лебежайке, Новых Зимницах и Старом Атлаше в 1931 г. — 27 (36,4%) из 78 человек.

В 1930 г. в ходе протестных антиколхозных волнений, охвативших татарские деревни Ульяновского округа Тюгальбугу, Енганаево, Старый Сантимир, Елховый Куст, Старое и Новое Фейзуллово, под судом и следствием оказались как минимум восемь служителей культа. В том же году в д. Дракино Карсунского района была ликвидирована так называемая в советских документах “кулацкая группа” (12 человек) во главе с муллой, при этом двое из ее участников были расстреляны. Во время крестьянских волнений 1930 г. нередкими были призывы, например, в Тюгальбуге — “долой колхоз, коммунистов выгнать из колхоза, чтобы не мешали работать, вернуть мечети и мулл, кулаков не выселять”. В д. Новое Фейзуллово во время организации колхоза задавалось много вопросов о религии, жители спрашивали — “не закроют ли при колхозе мечеть”. Во время сельских собраний, организованных в 1930 г. в 15 селениях Ульяновского округа по проработке постановления ЦК ВКП (б) от 2 апреля 1930 г., представителям власти задавались одни и те же вопросы: “О возращении кулаков, о неправильном лишении мулл и азанчей, о введении божьего закона в школах”.

«Организовать работу “по недопущению возврата к сану мулл, снявших с себя сан”»

Начиная с конца 1920-х гг. многие имамы и муэдзины, оказавшиеся под жестким прессингом антирелигиозной политики государства, вынуждены были сложить с себя религиозные обязанности и полностью сменить сферу своей профессиональной деятельности. Фатых Мардугалимов из с. Елховый Куст, вновь избранный муллой после войны, написал об этом в автобиографии: “В 1928 г. бросил работать муллой по приказанию государства”. В течение 1928-1929 гг. сложили с себя полномочия семеро имамов д. Новые Тимерсяны, в 1930 г. — четверо мулл из д. Елховый Куст. Одни это сделали по причине повышенного налогообложения наряду с кулаками. Другие по причине отказа в приеме и/или исключении их детей из советских учебных заведений. В частности, сын одного из имамов д. Татарское Урайкино был исключен из Мелекесского строительного техникума. Как было отмечено в материалах обследования “О состоянии религиозного и безбожного дела по Богдашинскому району”, подготовленных членом окружного совета СВБ в июле 1929 г., на местах следовало организовать работу “по недопущению возврата к сану мулл, снявших с себя сан”.

Тем не менее, вряд ли можно говорить о полном затухании религиозной жизни в татарских деревнях Симбирского - Ульяновского Поволжья в 1930¬х гг. и ликвидации религии как социального института. В докладной записке заведующего отделом пропаганды и агитации Мелекесского райкома партии за 19 апреля 1941 г. говорилось, что в деревнях Аллагулово и Филлиповка в мечетях открыто работают муллы. Уже после завершения Великой Отечественной войны в условиях частичной либерализации государственно-конфессиональных отношений некоторые бывшие имамы Ульяновской области смогли вернуться к религиозной деятельности.

ВЫВОДЫ

Ретроспективно к 1917 г. на территории Ульяновской области в ее современных границах было 175 мечетей, 95 школ и 350 служителей культа. Деинституциализация мусульманской общины носила асинхронный характер. Раньше всего завершилась деинституциализация религиозно-образовательной сферы. Это произошло примерно на рубеже 1929-1930х гг. 

В регионе к этому времени не осталось ни официально открытых, ни подпольно действующих религиозных школ. Соответственно, обучение основам вероучения переместилось в семью. До конца 1920-х гг. в отдельных татарских деревнях региона еще предпринимались попытки строительства новых мечетей. Массовое закрытие мечетей в основном приходится на 1930-е гг., и можно выделить две фазы в этом процессе: 1929-1934 гг. и 1935-1939 гг. При этом особенно много мечетей было закрыто в 1935 году. В итоге к концу 1930х гг. как минимум было закрыто больше половины всех мечетей. Социально-правовая дискриминация, по самым скромным оценкам, затронула каждого третьего представителя мусульманского приходского духовенства — 121 из 350 человек. Многие имамы вынуждены были полностью сменить свою профес¬иональную деятельность, и в послевоенное время лишь единицы вернулись к исполнению религиозных обязанностей муллы.

Источник: Кобзев А.В. Институты мусульманской общины Симбирского –
Ульяновского Поволжья в 1920–1930-е гг.
Minbar. Islamic Studies. 2019;12(4):959-984.
minbar.su

Фото на анонсе: из открытых источников dzen.ru