«Достоверно датированных материалов из Чебоксар ранее середины XIV в. пока нет»
Отдельного упоминания заслуживают Чебоксары, так как, по заключению Ю.А. Краснова и В.Ф. Каховского, городское поселение здесь было основано в конце XIII - XIV вв. и в ранний период своей истории было «чувашским городом». В плане хронологии на вторую половину XIII - XIV вв., по мнению авторов, указывали фрагменты поливной керамики и изразцы с синей и бирюзовой поливой на кашинной основе, бронзовое зеркало и прорезной гребень с конскими головками и циркульным орнаментом, ранние ключи и замки, булгарская керамика. По экспертному заключению В.Ю. Коваля, «наиболее вероятной датой кашинной поливной керамики из Чебоксар (как посудной, так и «изразцов») нужно считать вторую половину XIV в. — время наибольшего распространения такой керамики в Поволжье».
Что касается замков, то присутствуют только замки типа В, которые в Новгороде бытовали с середины XII по начало XV в. Эти находки не относятся к числу узко датирующих и не могут являться основанием для удревнения даты культурного слоя, тем более что все остальные находки из раскопа датированы XIV - XV вв. и более поздним временем.
Бронзовое зеркало, представляющее собой литейную реплику (изображение нечеткое) с изображением четырех животных (божеств), бегущих по кругу, имеет широкую дату изготовления — все ордынское время. Бронзовый гребень относится к изделиям XIX в. и был ошибочно датирован средневековой эпохой. Подобные изделия известны по северно-русским материалам как мужской атрибут, и как женское поясное украшение в Поволжье и в Западной Сибири, в том числе в составе чувашского и марийского костюма. Интерпретация находок булгарской керамики составляет определенную проблему (при отсутствии других находок). Поскольку статистический учет этой керамики не производился, ее датировка остается не вполне ясной.
Единичные фрагментированные образцы предположительно предмонгольской булгарской керамики (10 ед.), по определению Н.А. Кокориной, происходят не из закрытых комплексов, и их контекст остается не ясным. Таким образом, на современном этапе исследований можно осторожно отметить, что достоверно датированных материалов из Чебоксар ранее середины XIV в. пока нет. При этом есть комплексы с материалами XIV - XV вв. (ключи и замки типов В, F, Д, деревянные гребни, наконечники стрел, ордынская посуда).
«Чувашская специфика вполне может быть описана и как марийская»
В качестве чувашской этнографической специфики ранних Чебоксар авторы отмечают керамический комплекс, особенности планировки усадеб и домов, глухие заборы, а также некоторые предметы быта и детали костюма. К сожалению, массовый керамический материал раскопок 1969-1972 гг. практически не сохранился, однако еще в монографии «Средневековые Чебоксары» Ю.А. Краснов отмечал, что он наиболее близок Большеянгильдинскому селищу: булгарская красная, желтая и серая керамика в ранних слоях, черная, как лощеная, так и нет, есть «грубая желтая» и «грубая серая», единично встречается лепная посуда (с песком, шамотом или раковиной), но абсолютно преобладает так называемая «бурая» керамика. Последняя представляет собой горшковидную посуду, выполненную на ручном гончарном круге плохого обжига с плохо промешанным тестом с примесью песка, реже — шамота и в единичных случаях — раковины. Формы венчиков и орнаментация в целом соответствуют традициям русского гончарства. Авторы сравнивают раннюю бурую чебоксарскую керамику с памятниками XIII - XV вв. Горномарийского района Марий Эл, отмечая преобладание в чебоксарской коллекции посуды с примесью песка. Таким образом, комплекс чебоксарской ранней керамики вполне вписывается в набор посуды памятников большеянгильдинского типа.
Что касается особенностей планировочной структуры усадьбы (расположение дома за глухим забором) и дома (одно-, двухкамерные рубленные постройки без сеней), то это вполне находит широкие региональные аналогии не только в чувашской и татарской, но и в марийской этнографии. Это же касается предметов быта и деталей одежды, имеющих марийские аналогии, что отмечают и сами авторы раскопок: лапти, палки-муговки, суконные чулки без пятки, булавки для скрепления наш- мака/масмака с шорпаном/сурпаном.
Таким образом, отмеченная авторами чувашская специфика вполне может быть описана и как марийская. В связи со сказанным заметим, что из всех существующих версий происхождения названия города Шупашкар - марийская (+ гидроним Мовакшэнгер, прозрачно этимологизируемый на марийской почве) представляется наиболее убедительной.
История Чебоксар ждет своего исследователя
В целом, основание Чебоксар — тема, заслуживающая безусловно отдельного исследования. Доказательство связи основания города с большеянгильдинским культурно-хронологическим горизонтом требует дополнительных исследований и аргументации.
Однако, считаем, что даже существование в Чувашском Поволжье города с булгарским (или древнечувашским) населением еще не говорит oб этнокультурной ситуации во всем регионе. Отдельные купцы и ремесленники и даже диаспоры в средневековую эпоху могли проживать достаточно далеко от своей родины.
Считаем, что исследование памятников Большеянгильдинского типа и шире — изучение этнокультурной ситуации в Чувашском Поволжье в XIV - начале XV вв. позволяет говорить об отсутствии явных фактов фиксации здесь булгарского/древнечувашского населения. Получается, его проникновение на территорию края происходит не ранее второй четверти - середины XV в. К сожалению, этот период практически не освещен археологическими источниками.
«Территория современной Чувашии заселялась уже не булгарами, а чувашами»
Таким образом, при поиске археологических памятников предков чувашского народа мы вынуждены констатировать их отсутствие на территории современной Чувашской республики до начала XV в., то есть до конца ордынской эпохи. Либо мы должны признать, что памятники, оставленные этим населением на территории Чувашии, ничем не отличались от синхронных древностей правобережья Марий Эл, которые аргументированно связываются с марийским этносом, что, конечно, сомнительно.
Единственными достоверными чувашскими археологическими памятниками на сегодняшний день являются могильники раннего Нового времени, самим чувашским населением определяемые как «старые кладбища». При этом археологи отмечали лишь один некрополь, в котором есть погребальные комплексы XIV - XV вв. — это Новоядринский могильник. Столь ранняя дата обосновывалась Ю.А. Красновым фактом перекрывания более ранних могил погребениями с монетами середины XVI в., а также наличием в комплексах некоторых архаичных предметов: кресал (калачевидное, удлиненное овальное, каплевидное с кольцом на конце, В-образное), наконечников стрел (плоских с длинной шейкой, ромбовидных «новгородского» типа), серьгой в виде знака вопроса) и некоторыми типами бyc. Калачевидные кресала с подтрапецией — видным выступом на ударной пластине и смыкающимися концами дужек бытуют в Прикамье до середины XIX в. В-образные, прямоугольные с прорезью и каплевидные кресала широко известны по марийским погребальным комплексам XVI - XVIII вв. Ромбовидные и листовидные железные черешковые наконечники стрел с линзовидным или уплощенно-ромбическим сечением пера Новоядринского могильника также имеют аналогии в марийских и удмуртских некрополях XVI - XVIII вв., также, как и серьги в виде знака вопроса.
При этом в тех же погребальных комплексах Нового Ядрино, которые Ю.А. Краснов отмечает как ранние, есть те же типы пряжек и ножи-косари, как и в других достоверно более поздних погребениях. Считаем, что если и есть основания удревнять Новоядринский могильник за счет перекрывания погребениями с монетами Ивана IV, то не сильно. Может быть, до начала XVI в. Таким образом, подавляющее большинство чувашских могильников датируется XVI в.
Примечательно, что такая ситуация характерна для всех этнических групп Волго-Камья с традиционным обрядом погребения (удмурты, марийцы, мордва, чуваши), что, на наш взгляд, может отражать не только последствия денежной реформы в начале правления Ивана IV (все выпущенные ранее монеты подлежали обмену) и начало массового монетного чекана, но и стабилизацию политической обстановки и поселенческой структуры к XVI в., завершение массовых миграций и складывание этнокультурной карты региона, что отразилось на начале формирования крупных некрополей, действовавших до середины XVIII в. (то есть ок. 200 лет).
Примечательно, что материалы чувашских могильников XVI-XVIII вв. в северной — северно-западной частях Чувашского Поволжья находят массу параллелей в погребальном обряде, вещевом комплексе, составе традиционного костюма у марийцев, особенно горных. Это, на взгляд исследователей, говорит о проживании в Чувашском Поволжье более-менее значительного количества марийцев и еще незавершенных процессах их ассимиляции. Именно в ходе этого процесса, растянувшегося до XVIII - XIX вв., происходит формирование характерного верьяльского (верхового) культурного и языкового комплекса.
Все это подводит нас к выводу о том, что территория современной Чувашии заселялась уже не булгарами (источники перестают использовать данный термин в XIV - XV вв.), а чувашами (проточувашами?). Причем этнографы отмечают, что первичной по отношению к другим субэтносам чувашского народа была средненизовая этнографическая группа, то есть заселение чувашского края происходило с северо-востока. Закономерно встает вопрос: где проживали предки чувашского народа в предшествующее время и что собой представляли?
Кто такие «чюваше»
При известной скудости источников периода Казанского ханства, первые упоминания о чувашах («чюваше») относятся именно к этому времени — началу XVI в. (1508, 1511, 1521 гг.). После «Казанского взятия» и начала работы по переписи местного населения, неизбежной с началом русской колонизации края, появляется более-менее основательный корпус письменных источников (в первую очередь, писцовых описаний и актового материала), в котором упоминается так называемая «ясачная чюваша». Под этой довольно многочисленной группой во второй половине XVI - XVII в. значилось феодально-зависимое население Казанского края («черный люд›), связанное происхождением с волжскими булгарами. Данное население в основной своей массе проживало в центральной части Казанского ханства и на правобережье Волги, а после присоединения к Русскому государству и изменения административно-территориального деления — на территории Казанского и Свияжского уездов.
Согласно писцовой книге Казанского уезда 1602-1603 гг., на левобережной части Казанского ханства насчитывалось не менее 200 чувашских деревень — больше, чем татарских. В Свияжском уезде — 29 чувашских и 11 татаро-чувашских деревень. Во второй половине XVII в. данные чувашские селения считались уже татарскими.
Именно проблемы «ясачной чюваши» являются, без coмнения, также одной из ключевых в ранней истории чувашского народа и казанских татар. Основными спорными моментами являются вопросы о религии, языке и культуре этой группы населения. Ее изучение начинает обрастать уже солидной историографией. В данном обзоре позволим себе остановиться на нескольких дискуссионных моментах и высказать некоторые новые соображения.
«Факты говорят об исповедании ислама как минимум частью «чювашского» населения»
Начнем с религии. По мнению Д.М. Исхакова, несколько фактов говорит в пользу мусульманского вероисповедания «чюваш›. В актовых материалах XVII в. встречаются упоминания случаев присяги «татар и чувашей» «по их вере и шерти», а такая форма использовалась по отношению к мусульманам. По отношению к нукратским «чувашам» применялся термин «агаряне», обозначавший в русских источниках мусульман. В Писцовой книге Казанского уезда 1602-1603 гг. рядом с селениями «ясачных чувашей» упоминаются татарские кладбища. В документе 1673 г. зафиксировано, что «ясачная татара» д. Ачей Зюрейской даруги Казанского уезда схоронила «мертвый чувашу», учинив «татарские мазары» (мусульманские кладбища).
Вообще следует отметить обилие кладбищ с арабографичными эпитафиями на территории расселения «ясачной чюваши». Раскопки А.Н. Стояновым татарских кладбищ в Заказанье (Именьковский 1, Ташкирменьский, Танг(и)ачский, Читинский могильник) говорят о неустойчивом обряде погребения (отсутствие в большинстве могил подбоя—ляхда, отклонения в расположении головы, руки вытянуты, остатки одежды и бусина в Читинском кладбище), хотя в целом можно говорить об устойчивом безинвентарном обряде (вероятные даты могильников: XIV - XVI вв.).
На наш взгляд, эти факты безусловно говорят об исповедании ислама как минимум частью «чювашского» населения. Однако ряд моментов позволяет уточнить особенности этого ислама. Так, уже после XIV в. к удмуртам из чувашского языка (уже чувашского) и обрядовой практики попадают отдельные немусульманские обряды и термины (Акашка). Начало археологического изучения погребальных комплексов в местах распространения «чюваши» демонстрирует заметные отклонения от мусульманской традиции (Тарлаши). Здесь также важно отметить и мощный мусульманский пласт в народной религии чувашей и бесермян (последних источники так же называют «чювашой»): имена, формы приветствия, названия божеств и духов, сакральных мест и жрецов народного культа, молитвенные формулы имеют мусульманское арабское и персидское происхождение. Кроме того, для чуваш характерен культ арабографичных надгробных камней и «татарских» кладбищ. Однако это нормально уживается с более ранними традиционными религиозными представлениями.
Фото на постере: Абдул Фархан