Шамиль Идиатуллин: «Вопреки известным мемам, съедание эчпочмака татарином не делает»

«У татар фантастика пусть и нечасто, но присутствовала в литературе с самого начала»

- Хотелось бы поговорить с вами про жанр фантастики. На ваш взгляд, насколько отсутствие или наличие произведений о будущем характеризует ситуацию в том или ином обществе? Просто я встречала мысль о том, что «у татарского и башкирского народов нет будущего, так как у них почти нет произведений в жанре фантастики».

- Как правило, любая хлесткая формулировка скрывает перебор или лукавство. Упомянутый тезис, может, и не ложный, но перехлест в нем есть. 

Фантастика появилась во второй половине 19 века как отклик на вступление человеческой истории в бурную научно-техническую стадию. В СССР развитие фантастики было немного неестественным, поскольку ее старательно давили с конца 20-х годов. Тогда стал возможен только один взгляд на будущее, и оно, с одной стороны, было обусловлено партийными документами и здорово отличалось от того, что обещали те же люди буквально пять лет назад, а с другой стороны, писатели иногда придумывали что-то не то. Поэтому их разогнали, журналы и издательства закрыли, а фантастику объявили подвидом научно-популярной литературы про мелиорацию, большую химию, новаторские трактора и немножко про посрамленных империалистов.

В более-менее вменяемом виде советская фантастика возродилась только в конце 50-х. Сначала Иван Ефремов показал, что можно писать книги, не посвященные сегодняшнему дню, а сосредоточенные на событиях будущего. А братья Стругацкие, пошедшие следом, наполнили жанр человеческим, психологическим содержанием. 

У татар фантастика пусть и нечасто, но присутствовала в литературе с самого начала. Фантастические рассказы были у Фатиха Амирхана, у Аделя Кутуя во время войны вышла вполне фантастическая повесть «Приключения Рустема». Главным татарским фантастом следует считать Адлера Тимергалина, который прославился в 60-70-е годы, а начинал, кстати, с распространения антисталинских листовок в родной деревне, из-за чего еще подростком довольно сильно пострадал. А вообще будущее татар уже давно определил Гаяз Исхаки, написавший повесть «Вырождение двести лет спустя». Тогда казалось, что выводы там очень алармистские и унылые, но сейчас становится понятно, что если все так и будет продолжаться, к тому мы и придем. 

Фантастика померла было к 90-м годам, став мало кому интересной: космос, бывший главным предметом интереса весь ХХ век, остался таким же далеким, а на Земле возникло ощущение, что научно-технический прогресс в целом исчерпан. И тут наступила эпоха интернета и бешеного цифрового прогресса, нового вторжения технологий в каждый дом и переориентации на освоение внутреннего космоса, биотехнологии и межличностную коммуникацию. Связанные с этим вопросы и ставит сегодня хорошая фантастика, но ее, как и всего хорошего, довольно мало. И это касается не только татарской или башкирской фантастики, а всего жанра в целом. Русская фантастика тоже находится не в особо завидной ситуации.

А взаимосвязь, о которой вы говорите, наверное, существует. Вообще любое подавление литературы, искусства и культуры отбрасывает общество на годы назад. 

- Каким вы представляете образ мира будущего? К 2050 году, к примеру? Цифровой концлагерь, биороботы, искусственный интеллект заменит миллионы людей? 

- Будущее точно будет не таким, каким его представляют самые умные из нас. Какие-то грани, конечно, будут угаданы. Телевизионные стены и сжигание книг в «451 градус по Фаренгейту» очень сильно напоминают сегодняшние «плазмы» на полстены и соответствующие процессы в обществе, связанные с гонением на книги. Но, как говорится, есть нюанс. И так будет со всем. Будущее всегда другое, потому что представляют и строят его одни люди, готовятся жить – другие, а живут – третьи. 

Мы можем быть готовыми к цифровому концлагерю или бесконечной антиутопии, полному уничтожению человечества или его процветанию, но будет все совершенно иначе. Доживем – увидим, не доживем – будем считать, что повезло. 

- А как вы оцениваете мысль о том, что главным локомотивом изменений ближайшего будущего останется научно-технический прогресс? Именно наука, а не политика или религия, сформирует нашу повестку дня? 

- Пожалуй, не могу с этим согласиться. Это отдельные кусочки пазла в картине, которая складывается совершенно непредсказуемым образом. 

Все мы помним недавний бум электромобилей, которые, как нам казалось десять лет назад, полностью вытеснят двигатели внутреннего сгорания. Но только малая часть энтузиастов учитывала, что любое производство «чистой энергии» оборачивается гораздо большим ударом по окружающей среде, плюс оно заметно дороже. А сама история с внедрением электромобилей или солнечных батарей далеко не нова. Электродвигатель изобрели и внедрили раньше двигателя внутреннего сгорания, но каждый раз, когда идею пытались массово воплотить, не хватало какой-нибудь мелочи: то дешевых батарей, то политической воли.

Процесс срывается 10, 20, 30 раз, всем становится понятно, что не судьба — и ровно в этот миг что-то меняется, и эта конкретная технология становится объективной необходимостью. Так обычно и происходит с научными концепциями и изобретениями, политическими, религиозными, культурными соглашениями и воззрениями. Прелесть будущего в том, что оно совершенно непредсказуемо.  

«Возникло бы гораздо больше поводов гордиться тем, что татарин, - и не только когда идешь в тюбетейке на Сабантуй»

- За последний месяц возникло несколько громких инфоповодов, связанных с татарским народом и конкретно республикой. Первый - переименование должности президента РТ в Раиса. Как вы для себя объясняете возникновение «Раиса» на месте «главы»? 

- Слово «Раис», конечно, не похоже на другие названия типа «башлык», «елбасы», «глава». Но на самом деле это особого значения не имело. Мне кажется, название должности президента Татарстана было последней из вещей, заслуживающих внимания, защиты и какой-то борьбы. По-моему, действовать надо было раньше, либо думать о том, как вернуться к потерянным позициям – сегодня или завтра-послезавтра. 

И татары, и наши братья, живущие на этой земле, как и всякий народ, достойны того, чтобы исходить из собственных представлений о прекрасном, исповедовать свою религию, говорить на своем языке. Если делать это не позволено, трудно говорить о федеративном принципе. За тысячу лет наши предки, а за последние 30 лет отдельно взятый Татарстан, доказали, что умеют строить социальные и политические конструкции, которые можно с полным правом называть не просто административно-территориальным образованием, а, как в Конституции РФ, республикой (государством), — исходя из собственных интересов, при этом не посягая на чужие. Повсеместность такого подхода здорово упростила бы жизнь. 

- Примечательно, что реакция на переименование за пределами республики нередко была довольно острой…

- Как правило, за любой злобой стоит невежество. Отсутствие образования, опыта, общения заставляет презирать все незнакомое и непонятное. Человек, всю жизнь просидевший в избушке, ни с кем не общающийся, не читающий, не знающий языков и вообще ничего, кроме своего огорода и того, что ему говорят по телевизору, реагирует на любой рассказ о том, что происходит на соседнем континенте или в другом городе, с раздражением: «Что за чушь? Так не делается! Я отлично знаю жизнь, она очень проста, все остальное – глупости, которые надо бы уничтожить». 

Это подход древнего человека. Современный человек исходит из того, что мир огромен, разнообразен и прекрасен именно этим. Мы все разные, говорим на разных языках, у нас разные интересы и представления о прекрасном. Подход «это мне не понятно, значит, плохо», отбрасывает нас на сотни, если не тысячи лет назад. Ровно этим и занимаются озлобленные комментаторы. Они требуют, чтобы всем было одинаково плохо, а в идеале, чтобы другим было хуже, чем им. 

- На этом фоне вспоминается ваша дебютная книга «Татарский удар». Там есть такой посыл: «Без России нет Татарстана, но и без Татарстана нет России». Что с этой связкой стало к 2023 году? Она все еще работает? 

-  Это исторический факт. Россия началась с присоединения к Московии татарских земель: Казанского, Астраханского и сибирских ханств.

С другой стороны, если взять урок истории в среднестатистическом российском регионе, можно обнаружить, что вместо истории этого региона как части великой страны изучается преимущественно история левых, если смотреть на карте, земель, расположенных на крайнем западе отечества и даже за его пределами. Европоцентричный, западноцентричный, славяноцентричный и русскоцентричный подход, зацементированный веками, теперь подтвержден и законодательно, тезисом про язык государствообразующего народа. Остальные, получается, не такие государствообразующие. Лично мне это представляется не только странным, но и плохо сочетающимся как с названием «Российская Федерация», так и с первой строкой Основного закона: «Мы, многонациональный народ Российской Федерации, соединенные общей судьбой…».

Что касается «Татарстан без России, Россия без Татарстана», то я, конечно, выбрал заостренную формулировку, когда начал писать эту книгу в начале нулевых. Но сегодня позиции, из которых я исходил тогда, снова кажутся актуальными. 

Для меня это так же печально, как и абсолютно, как казалось тогда, завиральный пролог к роману. Там, если помните, среди ночи главного героя будит маленький сын и говорит: «Мы, кажется, пропустили какой-то праздник – за окном салют». Герой подходит к окну и видит, что его город бомбят. Кто в 2001 году, когда я начал писать эту книгу, мог представить, что такая игра авторского ума может стать страшной реальностью? 

За двадцать лет я подзабыл текст романа, но, по-моему, мне не от чего отрекаться. Да и говорить о том, что какие-то вещи оказались не актуальными или не «сыгравшими», к сожалению, тоже невозможно. Я бы, конечно, хотел, чтобы книжка оказалась алармистской, завиральной байдой, которая полностью развенчана историей. Увы, не получилось.

- Второй громкий инфоповод связан с итогами переписи населения: татар за 10 лет стало на 600 тыс меньше. Какие эмоции вы испытали, прочитав об этом? 

- Печально пожал плечами. Все к этому шло. Когда вся политика – и национальная, и административная, и сверху, и снизу – нацелена на некоторый результат, странно удивляться тому, что этот результат случился. Если мы всячески урезаем татарский язык, рассказываем про «народ №1» и «остальных», продолжаем в школах проходить, в песнях петь, в фильмах показывать, что есть народы хорошие и нехорошие, то странно удивляться тому, что потом все остальные на выходе из этого черного ящика оказываются изрядно пощипанными и прореженными. Особенно, если они этому не сопротивляются. 

Под сопротивлением я имею в виду не драку или бой, а создание для самих себя каких-то поводов, показывающих, что , на самом деле мы – достойные, крутые и интересные. Мы не лучше других, но мы и не хуже. У нас есть что почитать, есть о чем подумать, у нас есть наука, у нас есть производство, которое опирается на наши собственные традиции. Мы не только тысячу лет назад были для всего Китая и половины Евразии главными людьми, связанными с обработкой металла (слово «чугун» - татарское, как, увы, и «Жигули»), нам и сегодня есть что сказать по этим и многим другим поводам. Если бы мы постоянно создавали новые ценности, и это было бы поддержано со всех сторон, возникло бы гораздо больше поводов гордиться тем, что татарин, - и не только когда идешь в тюбетейке на Сабантуй. Вопреки известным мемам, съедание эчпочмака татарином не делает. 

Это постоянная и довольно увлекательная работа. Насколько я могу наблюдать из-за пределов Татарстана, в последние лет пять ее ведут абсолютно не уполномоченные на то люди – какие-то общественники, ребята, никак не связанные с государством, иноагенты. 

Другое дело, что те, кто считает себя русскими, не то чтобы вышли из переписи с прибылью. Это вообще, по-моему, тревожный сигнал. Наверное, есть смысл посмотреть, кто вышел в плюс: чеченцы и еще пара-тройка народов, – изучить, как они этого добились, и если это соответствует нашему представлению о допустимом, поучиться. 

«Права проданы, экранизаций пока не видно»

- Как обстоят дела с экранизацией «Города Брежнева», есть ли какие-то новости? 

- Первый проект экранизации, скажем так, «волонтерский», приводился в движение доброй волей и энтузиазмом молодого талантливого режиссера Дмитрия Стрижевского. Он влюбился в роман и буквально в одиночку свернул горы: предварительно договорился с инвесторами, собрал деньги на промо-материал, провел кастинг, подобрал прекрасных юных актеров и сделал несколько трейлеров. Когда наступила стадия перехода от усилий одного человека к усилиям больших масс людей и денег, все стало гораздо грустнее. Спонсоры, которые обещали деньги, «съехали» с темы, а новые не появились. Дмитрий бился около трех лет, а потом понял, что поезд ушел: отобранные дети выросли, условия изменились. 

Позднее права на экранизацию купила крупная продюсерская компания. До меня время от времени доходят сведения о том, что проект готовится, сценарий пишется, идет поиск людей. Я смиренно сижу на берегу и жду. Очень надеюсь, что все получится. Схожие процессы происходят с дилогией «Убыр» и романом «Возвращение «Пионера»»: права проданы, экранизаций пока не видно. 

- Вы планируете участвовать в работе над экранизациями?  

- Я бы с удовольствием вписал в договора свое право контролировать процесс и участвовать в подготовке сценария. Но все три студии убедительно доказали мне, что в кинопроизводстве я ничего не понимаю, так что есть смысл довериться профессионалам. Я доверился.

- Мы следим за вашим телеграм-каналом, и не могли не обратить внимание на вашего кота. Расскажите напоследок о вашем питомце, пожалуйста. 

- Я терпеть не могу кошек, и они в момент понимают, что я с малых лет нахожусь в режиме холодной войны с ними, радостно вступают в эту войну и уверенно побеждают. Стоит мне оказываюсь в поле зрения любой кошки, она тут же кидается ко мне, трется, лезет за пазуху и на голову – в общем, всячески издевается. Поскольку война холодная, а я – противник всяческого насилия, я просто молча рыдаю, скриплю зубами и стоически терплю неизбежное поражение. 

В этих обстоятельствах, примерно 10 лет назад, у меня появилась кошка. Дочь очень хотела собаку, но держать пса в не самой габаритной квартире в высотном доме с микродвором – не по-человечески. Вот и взяли кошку. Она мгновенно стала хозяйкой всего дома и моей в первую очередь. Единственное, что мне остается в этих условиях – выкладывать свои вопли, оформленные в фотографии, в «Телеграм» и запрещенных соцсетях. Это страшный белый зверь, который ни с кем особо не считается и подчиняет окружающий мир своим желаниям. Зовут кошку Бьянка. Сейчас она топчет мой живот.