Альфия Айдарская, дочь Сары Садыковой: «Звание татарского соловья мама получила на Донбассе»

«Мама хотела стать учительницей»

- Расскажите о своем отце. Как начинался его творческий путь? 

- Дневники отца хранились в архиве у мамы. Но все записи я не могла прочесть, потому что часть из них была на арабском шрифте. Но много записей было и на русском языке, латинскую графику я тоже разбираю. 

Когда я стала изучать эти материалы, я поняла, что должна сохранить и передать память о своих родителях. В 1999 году я организовала празднование 100 лет со дня рождения Айдарского. С тех пор я решила проводить все юбилеи родителей каждые пять лет. 

Первый юбилей Газиза Айдарского я провела в деревне Айдарово в Зеленодольском районе в доме культуры. Концерт повторила в Казани в Доме актера. Тогда председателем театрального общества был народный артист Ренат Тазетдинов. 

В 2004 году юбилейный вечер я организовала в Москве. Татары, которые там живут, хорошо его знают. Айдарский учился в ГИТИСе и работал в Москве.  

Отец Айдарского привез жену из Крыма, а в Крыму тогда жили турки и крымские татары. Мама отца была турчанкой. Его внешность тоже была восточной. Он был из многодетной семьи. Когда ему исполнилось десять лет, его отправили работать в магазин в Красный Яр Астраханской губернии. Он попал в книжный магазин, хозяин которого был революционно настроен, собирал студентов. Отец прошел 8-классное образование со студентами. С 1917 года в Астрахани в среде татарской молодежи развивались кружки. Айдарский был активистом и хорошим организатором. 

В 1920 году в Астрахань приехали на гастроли артисты из Казани – Зайни Султанов, Касим Шамиль. Они пригласили Айдарского в Казань. До 1922 года он жил в Казани. Это были голодные годы. Он работал в театре и как артист, играл Тахира в «Тахир – Зухра», Незнамова в «Без вины виноватые», Хлестакова в «Ревизоре. В Казани отец прославился как актер. Говорят, что он был красивый. Мама рассказывала, что на его спектакли жены и дочери состоятельных людей приезжали с пирогами, с цветами. 

Потом работал в наркомпросе в отделе искусств. Тогда было много трупп, образовалась основа камаловского театра. Г. Камал тоже участвовал в спектаклях «Тахир-Зухра». Фотографии сохранились, но об этом мало кто знает.

В 1922 году Газиз Айдарский уехал учиться в ГИТИС.

- Как начинался творческий путь вашей мамы – Сары Садыковой?  

- Мама мечтала быть учительницей. Она закончила знаменитую гимназию Фатихи Аитовой и поступила в Казанский педагогический техникум. Сейчас это педагогический колледж. Сара Садыкова считается их вечной студенткой. Во время учебы она познакомилась с Султаном Габяши. Он преподавал в техникуме ботанику, организовал хор. В дальнейшем он стал одним из первых татарских композиторов. Мама стала в этот хор ходить, потому что любила петь. До этого она ходила в детский хор, и этот хор впервые исполнил «Интернационал» на татарском языке. 

У ее матери – моей бабушки - был хороший голос, она играла на гармони. Мама тоже пела, когда была маленькой. Она рассказывала, что стеснялась, пряталась под стол и оттуда играла на гармошке и пела. 

Дедушка мамы, мой прадед  - Садык бабай -  родился в Айдарово. Айдарский тоже был из деревни Айдарово. Отца мамы звали Гариф. Его тоже увезли в Архангельск, когда он был маленьким. Он вырос среди русских в магазине. Жениться приехал в Казань уже приказчиком. 

Ахмадиша бабай – тоже мамин дедушка. Он родился в деревне Тутаево Апастовского района. Ахмадиша бабай вырос и приехал в Казань. В Адмиралтейской слободе, в поселении Бишбалта он устроил дом в 1846 году. Этот дом до сих пор стоит. В нем я жила до десяти лет. Тогда по-русски не знала ни одного слова. 

Студенты Казанского педтехникума в помощь голодающим ставили спектакли. Маме дали главную роль. Гариф бабай работал на заводе, его послали на Дон запастись хлебом для рабочих. Мама боялась свою называть фамилию и в афише указала фамилию Донская. Этот спектакль повторили в 1922 году. И там присутствовал писатель Галимджан Ибрагимов. Мама рассказывала, что, когда она утром пришла, подружки ей сказали: «Смотри, там Галимджан абый о тебе пишет». А она спросила: «Какой Галимджан? Высокий?». 

Султан Габяши познакомил маму с Фатихом Амирханом. Он сказал ей: «Сестренка, бог дал тебе такой голос. Учителями могут работать и те, у кого нет голоса. Пение не бросай».

В сентябре 1922 года маму отправляют в Москву. Она едет туда поступать в хоровое отделение с правом сольного пения. Она по-русски ничего не пела. Она волновалась, в комиссии сидели именитые профессора. Ей сказали: «Спой что-нибудь». Она села за фортепьяно и спела народную песню «Уел». Она много народных песен, но эту песню я не слышала. Ее приняли в хоровое отделение с правом сольного пения. Хоровое пение вел сам профессор [Александр] Свешников. Сольное пение вела профессор Мария Григорьевна Цыбущенко. Когда я об этом узнала, я заинтересовалась этой женщиной. Я нашла воспоминания о ней в библиотеке в Доме актера. Она пела в Большом театре вместе с Федором Шаляпиным. Умерла в 1929 году. Она любила голос Сары Садыковой.

В 1926 году в Москву из Казани с гастролями приехал академический театр с Салихом Сайдашевым. Мама познакомилась с ним, ходила на все спектакли. Он сказал: «Сара, как только закончишь консерваторию, ты должна приехать работать в Казань». Она сама знала, что за все это должна приехать работать в Казань. 

О любви Сары Садыковой и Газиза Айдарского

- Как ваши родители познакомились? 

- Как я уже говорила, в 1922 году Айдарский поехал в Москву, поступил в ГИТИС им. Луначарского. Среди татар он был одним из первых, кто получил высшее образование как режиссер. 

Там уже учились Баки Урманче, Муса Джалиль, Шамиль Усманов, Сагдеев-старший. Айдарский организовал татарскую труппу. В 1923 году он познакомился с поэтом Мусой Джалилем. Отец много писал в газету «Искусство», здесь писал в татарские газеты. 

Родители работали в одном театре. В 1924 году их отправили в Донбасс. Звание «татарского соловья» Садыкова получила там. В первый раз они поехали впятером. Мамины рассказы тоже есть. Зимой они учились, а летом не отдыхали, ездили с гастролями по всему Союзу, туда, где есть татары - в Подмосковье, Губаху, Пермь, Донбасс, Кузбасс, Сибирь, Урал. В газете Сару Садыкову назвали «татарский соловей». Потом уже подхватили остальные. Она дорожила этим званием. 

Айдарский и Садыкова работали вместе, каждый день виделись, но о своих чувствах стеснялись говорить. 

Раньше передавали друг-другу записки. Айдарский писал: «Мы должны быть вместе, мы делаем общее дело». Он был в восторге от ее голоса, в 1924 году написал первые стихи о ней. Новая книга, которую я выпустила к юбилею Сары Садыковой в этом году, начинается как раз с этих стихов:

«Ты одна, лишь ты…
Среди будни унылой, как цветок горный, 
Покорно ветру сильному
Колышешься шутя-играя.
Смех и взгляд твоих глаз
Испытав я лишь только раз, 
Жаром сердца и души скучающей
Полюбил твой образ нежный.
Рассыпался по роще парка, 
                                  - нарушая покой дня, 
Твой голос, ревнуя соловья».

Мама ему пишет: «Может вам это только кажется». Он говорит, что хорошо все обдумал. Мама отвечает: «Надо сначала получить согласие моих родителей». Раньше без согласия родителей не женились. 

Отец пишет Гариф бабаю. Дедушка не возражал, но ответил, что нужно время на подготовку. Но друзья советуют отцу поспешить. 

Родители приезжают в Казань врозь. Сначала приезжает мама. Здесь она дружила с Гульсум апа Сулеймановой – ее мама не пустила в Москву. Они встретились. Мама рассказывала московские новости, Гульсум апа – казанские. Когда мама вечером вернулась домой, уже был накрыт стол, пахло балишом. Оказалось, что Айдарский уже приехал. Им прочитали никах. Они как муж с женой в сентябре возвращаются в Москву. 

Там они жили на улице Большая Татарская. Там была мечеть, а за мечетью - двухэтажный дом. Наверху жил мулла, а внизу было общежитие, туда селили татарских артистов. Меня туда тоже привозили. Там была маленькая комната с византийским окном. Стояла узкая кровать. Я помню, что у нее не было одной ножки, вместо нее поставили кирпичи. 

Мама удивилась, что, когда она туда приехала, два стакана, две ложки, две вилки были заранее приготовлены, а еще стояло взятое на прокат пианино. С одной стороны, была комната, где жил Файзи абый. Потом я узнала, что это был родной брат Мирхайдара Файзи. Я два раза была в его музее в Балтасинском районе. С другой стороны, жила тетя Римма, тоже актриса. 

Когда я приехала в Москву, я очень дичилась. Во-первых, я не умела говорить по-русски. Во-вторых, я плохо знала отца. Когда я видела в окошко, как он идет домой, маме говорила: «Синең кешең кайтып килә», то есть, «Твой человек возвращается». 

«Я зареванная бежала в театр. Мама меня ругала» 

- До приезда в Москву вы жили у дедушки с бабушкой? 

- Я очень любила дедушку, и он меня любил. У них дома справляли все праздники - Уразу, Курбан байрам. Но он в мечеть никогда не ходил - считал, что муллы обманывают народ. Он молился дома. Расскажу немного о дедушке. 

Гариф бабай был молодым приказчиком, когда приехал в Казань из Архангельска специально, чтобы жениться. Ахмадиша бабай – мой прадед, отец бабушки – жил в двухэтажном доме. К его воротам одновременно пришли две свахи. Ахмадиша бабай сказал: «Пусть дочка выбирает». Забрал две фотографии, на одной из них был Гариф бабай. Фотографии показали бабушке – Бибигайше. Она выбрала Гариф бабая. Он был в каракулевой шапке, с усиками. Сваха побежала его обрадовать. Теперь жениху надо показать невесту. Дедушка работал в пассаже на Кремлевской. Тогда там было много магазинов. Бабушку туда привезли, туда-сюда водили, чтобы он ее увидел. Дедушка влюбился, но пришлось ждать два месяца, пока ей не исполнится 16 лет. Они уехали в Архангельск, но что-то не сложилось, и они вернулись. Ахмадиша бабай ему в аренду взял небольшой фруктово-ягодный магазин. 

Мама помнила Ахмадиша бабая уже старым - с длинной бородой, в казенной форме. Он служил на пристани. Его жену, то есть, мамину бабушку звали Нагима. У них детей было много, но остались только две дочки и два сына. 

Когда я росла, с нами была еще одна бабушка – няня. Она была дальней родственницей дедушки. Ее привезли еще маленькой делать операцию на глаз. Но она осталась слепой. Она все делала по дому, даже спускалась в погреб. Няню звали «апа». Она рассказывала старые сказки.

Мне казалось, что квартира бабушки и дедушки была большой. Много лет спустя я побывала там во время съемок. Стояли маленькая печка, где пекла бабушка, казан, кровать, где бабушка с дедушкой спали, трюмо, часы парижские напольные - ничего особенного. Дом был двухэтажный, на 8 квартир. Но жили только в этой, остальные сдавали.

В конце двора был большой амбар. Больше всего мне запомнился прекрасный плодовый сад. Малину я сажала на пальцы и ела. Яблоки были анисовые - красные, кисло-сладкие. Мне дедушка даже в Ленинград их отправлял посылкой. Подруга говорила: «Никому не показывай, вдвоем будем кушать». Но мы ели все вместе. Этот сад кормил все поколения нашей семьи. Дом до сих пор стоит – туда провели газ, воду, но сада уже нет. Там до сих пор люди живут. Меня это очень удивило. А мне сказали: «Деревенские знали, из какого дерева строить».

Однажды мальчик по имени Хамит залез на яблоню. Я держала платье, он туда бросал яблоки. Появился Гариф бабай и говорит: «Слезай оттуда, слезай». А Хамит говорит: «А ты, Гариф бабай, меня не будешь шлепать крапивой?». Дедушка ответил: «Нет, не буду». А я, как только услышала голос дедушки, убежала, все яблоки упали. 

Я совсем не говорила и не понимала по-русски. Меня выучили петь такие слова: «Как ты, Ванька, изменился, интеллигентным парнем стал». Мы устраивали во дворе концерты. Из досок делали партер, бельэтажем был сеновал. Дедушку сажали в первый ряд. Сад был живой декорацией. Дедушке нравилось. Хамит за копейки продавал билеты и покупал мороженое – нас угощал. 

Когда родители привезли меня в Москву во второй раз, мне было восемь лет. Раньше в школу ходили с восьми лет, а я никуда не ходила. Родители ставили спектакли в Доме Ассадуллаева. Дорогу знала, туда сама ходила. Меня там знали и пропускали. Артисты, которые жили в общежитии, потом рассказывали, что я смотрела спектакль и про себя все за ними повторяла. 

Там же работала и жила в общежитии Гульсум апа Камская. У нее был сын Даллюс, потом стал народным артистом. Во дворе я его боялась, потому что он хотел выучить меня говорить по-русски. Даллюс говорит: «Скажи: «Велосипед». А я не могу выговорить, говорю: «Велопипед». Он пригрозил, что ударит меня, и я очень боялась выйти во двор и встретить его.

Вечером родители меня укладывали спать и уходили в театр. Они говорили: «Дочка, спокойно спи, здесь Римма апа, здесь Файзи абый». Я засыпала, но ночью просыпалась, боялась, плакала. У меня были кудрявые пышные волосы, как у Пушкина. Я лохматая, зареванная, на ночнушку надевала пальто, галоши и бежала в театр. Однажды в театре было какое-то торжество, мама меня наругала. Но потом через много лет жалела об этом, говорила: «Ошибка молодости. Надо было завязывать тебе бантики и везде брать с собой».  

«Я запомнила глаза Мусы Джалиля»

В конце 1927 года у Айдарского обнаружили туберкулез. Он лечился, ездил в санатории в Подмосковье. В 1928 году их театру дали официальный статус – Московский государственный татарский драматический театр. Там они ставили музыкальные спектакли. Мама в них играла, пела. Она все время пела. 

Когда она приехала в 1930 году в Казань, тут работали Салих Сайдашев, Карим Тинчурин, Тази Гиззат. В 1934 году здесь решили открыть оперный театр. Всех собрали и отправили опять в Москву в оперную студию. Тогда она уже была знаменитой. 

В 1936 году, когда она еще училась в студии, умерла бабушка. Я в это время была в Ленинграде в хореографическом училище. Мне никто ничего не сказал. Мама приезжала ко мне каждый год на зимние каникулы. Она спросила у педагогов, говорить ли мне о смерти бабушки. Педагоги посоветовали не говорить, чтобы это не повлияло на мою успеваемость. Я ничего не узнала. В 1940 году умер дедушка. Я все еще была в Ленинграде, и мне опять ничего не сказали. 

Мама тяжело переживала смерть бабушки. Ее отпросили и увезли на гастроли в Ташкент. Там был колоссальный успех. В газете «Правда Востока» о ней много писали. В репертуаре была и классика – например, «Соловей» Алябиева, и татарские песни, татарские спектакли, и башкирские песни она пела хорошо. 

Мама дружила с Мусой Джалилем, ходила к ним в гости. Они жили в Столешниковом переулке, 10. Мама уходила туда, а я оставалась одна. Мама Чулпан ласкала вместо меня. Чулпан, наверное, была совсем маленькой. Семейные были друзья. 

Я запомнила Мусу Джалиля. Мне было восемь лет, это был 1933 год. Я была в Москве, когда Айдарский умер. Мама поехала за ним в Крым в санаторий. Меня оставила на попечении у тети Риммы. Айдарский уже не мог самостоятельно приехать. Мама рассказывала, что она отправила телеграмму: «Можешь ли выехать один?». «Ли» пропустили на почте и получилось: «Можешь выехать один?». Отец, видимо, обиделся. Он в это время уже разговаривал только шепотом.

Мама долго искала этот санаторий. Оказалось, что этот туберкулезный санаторий был в Ялте, очень высоко. Помню, что у нас была ширма. Когда отца привезли в Казань, он лежал за ширмой. Я его видела только в щелочку. Наверное, мама за меня боялась. Он лежал дома дней десять. 

Мама попросила, чтобы его положили в больницу. Она обратилась за помощью к Мусе Джалилю. Он еле-еле нашел одну койку в туберкулезном институтке. Отец пролежал там всего три дня. Он попросил теплые вещи. Мы с мамой утром поехали в больницу. Я осталась в коридоре. Мама из палаты выбежала в слезах. Оказалось, он умер уже в 6 часов утра.

С Айдарским прощались в культурном центре, он лежал в гробу. Есть фотография, где я с мамой на этой церемонии прощания. Больше я не видела его. Его сожгли в крематории. Проститься с Айдарским пришло очень много людей. Там была занавеска, которая медленно открылась в обе стороны. Медленно вышел гроб. Мама плакала. Она туда упала, легла на гроб. Когда дверки стали закрываться, еле-еле ее оттуда вырвали.

Помню такую картину. Я сидела в грузовике, рядом с шофером. Муса Джалиль открыл дверь, погладил меня, улыбнулся. Я запомнила только его глаза. Когда в 1941 году я стала работать в оперном театре, в газетах стали появляться его фотографии, его называли «предателем». Я узнала эти глаза. Я прибежала домой и сказала: «Мама, я не верю». Она ответила: «Кызым, я тоже не верю». Прошло 8-9 лет, а я запомнила эти глаза, и сразу его узнала. 

- С кем еще из известных деятелей дружила ваша мама? Кого вы запомнили? 

- У нее было много друзей – люди искусства, поэзии, писатели. В Уфе было много друзей. Летом в Уфе давали концерты, там дирижировал Салих абый Сайдашев, Газиз абый Альмухаметов – один из авторов первой татарской оперы «Сания». Помню его жену – Мастура апа. У них была дочка Роза, мы с ней сдружились. Мама меня тоже возила в Уфу.

После концертов мы ездили пить кумыс. С нами ездил Салих абый и его семья, два сына, Газиз абый. Когда открывали бутылки с кумысом, они стреляли, как шампанское. 

- Ваша мама была модницей? 

- Она была человеком своего времени, актриса. Она жила на улице Татарстан. Когда я приходила к ней, она говорила: «Кызым, почему ты губы не накрасила?». Я отвечала: «Мама, ну я же на пенсии». А мама говорила: «Никогда не забывай, что ты прежде всего артистка». Раньше артистов было видно сразу. Мама любила шляпы и национальный убор – калфак. Впервые ей одели калфак, когда ей было пять лет. Она даже сама вышивала. 

Продолжение следует

Источник фото на анонсе: из личного архива Альфии Айдарской