Дискурсы Ливонской войны: первые имперские шаги России

Товары не нужны, но торговля шла 

В июле 1558 г. Ганзейский союз обратился к князю Шуйскому, наместнику Дерпта, с просьбой прекратить войну, так как она мешает торговле. Немецкие города предложили свое посредничество для заключения мира на выгодных для России условиях, причем уверяли, что в этом случае коммерческая деятельность в регионе «необычайно оживится». Ответ Шуйского был категоричен: «Товары ваши нам не нужны». Это демонстрирует, насколько русская сторона не учитывала в своих действиях экономический фактор. Сколь серьезны были помехи иноземцев русской торговле на Балтике? Документы Ревельского архива полны свидетельств о препятствиях, которые чинили московским купцам шведы, ливонцы, ревельские каперы. Л. А. Дербов считал, что это — неоспоримое свидетельство невозможности существования русской коммерческой деятельности на Балтике. Но данные факты, скорее, говорят об обратном: если пиратам было кого регулярно арестовывать и грабить, значит, торговля шла несмотря ни на что и не желала прекращаться. 

Война шла за море, которым не пользовались 

Почему-то считается, что захват Нарвы, находящейся через реку от Ивангорода (несколько сотен метров!), давал русским негоциантам принципиально новые возможности и путь на балтийские просторы. Но, заняв прибалтийские порты в начале войны, Россия ими воспользовалась паразитически. Объем балтийской торговли России в годы «Нарвского плавания», действительно, вырос в несколько раз. Но ведь торговая инициатива при этом полностью принадлежала английским, голландским, немецким торговым кампаниям. Московия просто «эксплуатировала ситуацию». Она даже не пыталась при этом закрепиться на море. Ведь не велось никакого строительства собственного военно-морского флота! Вместо него использовались иностранные наемники, датские пираты-каперы. Наконец, главный русский пункт торговли с Западом — Великий Новгород — был полностью разорен Грозным во время опричнины, в 1570 г. Это разрывало связи центральных территорий с далекой Ливонией, резко ограничивало возможности купечества. 

Все вышесказанное плохо согласуется с тезисом о том, что ради интересов отечественной торговли Иван IV развязал 25-летнюю войну. Историки, объясняющие конфликт в Ливонии исключительно экономическими причинами, в значительной мере модернизируют исторический процесс. Они приписывают событиям ХVI в. мотивы, которые приемлемы для нового и новейшего времени, но не для позднего русского средневековья. Торговый фактор может стать причиной войны, если государство активно в своей экономической политике, имеет ее концепцию. Однако Россия в ХVI в. в данной отрасли была откровенно пассивна. Отдельные коммерческие инициативы конкретных русских купцов дела принципиально не меняли. Ведь в 1550-е гг. не Россия «открывает» Запад, а её «открыли» англичане и другие европейцы для своей торговли. Вряд ли возможно, что московские политики ХVI в. затеяли войну, не отдавая себе отчета в её причинах, и лишь историки ХIХ-ХХ вв. сумели их понять и объяснить. Между тем, повторимся, в отечественных документах ХVI в., будь то посольские грамоты, полемика сторон об объявлении войны, публицистические сочинения, летописи, ни слова не говорится о необходимости прорыва на морские просторы. 

Первые шаги на запад 

В ХVI в. русское дворянство вело войны за землю — за захват новых территорий, из которых потом следовали поместные раздачи. Идеолог продвижения на восток Иван Пересветов даже называл территорию Казанского ханства «подрайской землицей», на которой измученные в сражениях дети боярские наконец-то смогут отдохнуть от ратных трудов и получить заслуженные земельные пожалования. Но представляли ли себе московские дворяне, что им делать с морем? Входили ли морские владения в систему ценностей российского феодалитета ХVI в.? 

На наш взгляд, положительного ответа на данный вопрос в источниках найти нельзя. Чтобы понять причины Ливонской войны, необходимо выслушать русскую сторону: зачем в 1558 г. полки Ивана Грозного вошли в Прибалтику? Поскольку в историографии вопрос о характере для России Ливонской войны тесно связан со вторым дискурсом: «Ливонская война — первое проявление имперских амбиций России в Европе», обратимся к его рассмотрению. Дискурс второй: «Ливонская война — первое проявление имперских амбиций России в Европе». Вооруженные конфликты между государствами Восточной Европы за захват спорных территорий были всегда. Для Москвы они стали наиболее успешными при Иване III, когда ей удалось не только аннексировать целый ряд независимых удельных княжеств, но и отобрать несколько пограничных земель (Северщину, Верховские княжества) у Великого княжества Литовского. В результате размеры владений государя всея Руси за какие-то 30 лет выросли в шесть раз! Иван Грозный принципиально изменил характер войн России со своими соседями. От войн за захват территорий он перешел к войнам за полное уничтожение соседних держав и их поглощение Московией.

Угроза с востока и османский альянс 

Первым таким шагом стало присоединение Казанского ханства, с 1487 г. находившегося под протекторатом Руси. В 1521 г. в нем произошел военный переворот, в результате которого на престол сел представитель Крымской династии Гиреев Сагиб-Гирей. Казань теперь откровенно ориентируется на Крым и Турцию, в 1524 г. Сафа-Гирей даже объявил ее владением турецкого султана Сулеймана I. 2 апреля 1545 г. Иван IV начал многолетнюю «Казанскую войну» за «их измену», которая закончилась в 1552 г. гибелью ханства и его окончательным присоединением к владениям Москвы. В историографии получила широкое распространение точка зрения (наиболее убедительно обоснованная И. Пеленским), что покорение Казани, а в 1554-56 гг. Астрахани, стали первыми шагами России, которые можно трактовать как «имперские». Однако взятие Казанского ханства было движением на восток.

В Европе же новые, «имперские» черты внешней политики Грозного, по мнению ряда ученых и публицистов, проявились в аннексии Ливонии. Одним из первых эту точку зрения обосновал Казимир Недзельский, который расценивал Ливонскую войну как «отряхивание от монгольского ярма», при котором Россия для самоутверждения начала войны со всеми соседями, стремясь выступить исторической наследницей Орды. Надо сказать, что поиск в европейской политике Грозного «родимых пятен Монгольской империи» — общее место многих работ (особенно научно-популярных), посвященных разоблачению тирании Ивана Васильевича. В российской историографии это направление наиболее развил Н.И. Костомаров, который писал, что «привычка к расширению пределов Московской земли, возникшая еще при Калите, в продолжение двух веков счастливо удовлетворялась захватом сначала русских земель, а затем огромного пространства восточного материка».

Земельный инстинкт 

Нападение на Ливонский Орден было «памятью» о ХIII в., продолжением антинемецких деяний Александра Невского, а также удовлетворением вышеописанного инстинкта расширения своих владений. Из последних и наиболее авторитетных высказываний на эту тему приведем слова Александра Янова, считавшего поворот во внешней политике России от агрессии на Востоке к нападению на Запад проявлением «латентной тенденции» московского политического режима. В историографии также представлена концепция, согласно которой Ливонская война была составной частью попытки построения Европейской Славянской империи под гегемонией России. По словам Анри Труайя, в планах Грозного достичь «славянской гегемонии» проявлялись его «секретные империалистические мечты».

Присяга Пруссии и охота нацистов 

В ливонской политике видели попытку России составить конкуренцию Турецкой империи, изгнать последнюю из Европы и занять тем самым ее место. По замечанию Дануты Войцик-Горальской, аннексия Ливонии была первым шагом к осуществлению данной международной программы Ивана Грозного. Чтобы понять, насколько адекватны действительности данные оценки и определить истоки этого крупнейшего конфликта в средневековой Восточной Европе, необходимо обратиться к истории дипломатической борьбы в регионе в середине ХVI в. По В. Станцелису, первые смутные идеи о целесообразности аннексии Ливонии были высказаны в Королевстве Польском и Великом княжестве Литовском еще в 1422 г. 

Решающий шаг к грядущей войне в Прибалтике оказался сделан 15 августа 1525 г. на главной площади польской столицы — Кракова. У стен городской ратуши и торговых рядов Сукеннице последний гроссмейстер Тевтонского Ордена и первый герцог Пруссии Альбрехт Гогенцоллерн принес клятву на верность королю Сигизмунду Старому. В конце ХIХ в. художник Ян Матейко украсил всю северную стену Сукенниц огромным полотном «Присяга Пруссии на верность Польше». Гитлеровцы, оккупировавшие Краков в 1939 г., охотились за картиной, символизировавшей их национальное унижение, и сулили за неё большую награду. Но холст был укрыт польскими патриотами, видевшими в событии 1525 г. знак величайшего триумфа Польши. Признание Альбрехта себя вассалом короля Сигизмунда знаменовало начало передела сфер влияния в регионе.

Позиция Пруссии была в высшей степени своеобразна: ее правители не хотели входить в состав Польши в одиночку и делали все возможное, чтобы помочь ей покорить другие соседние государства. Именно они выступили инициаторами подчинения Кракову владений Ливонского Ордена. Первый шаг к этому они сделали в 1539 г., когда Вильгельм Гогенцоллерн, родственник Альбрехта, стал Рижским архиепископом. Тем самым Рига оказывалась под протекторатом Сигизмунда. Началось проникновение Польши в Прибалтику.

Источник: «AM IMPERIO» 
Автор: Александр Филюшкин

Фото на анонсе: из открытых источников dzen.ru