Две формы правления на великорусской земле: какая могла быть альтернатива жёсткой централизации

Железная воля в век бунтов

В то время, как собралась такая грозная туча народных бунтов над Москвой, в то время, как странствующие народные учителя пророчили о политических переворотах, о демократическом движении народа, – в то время по украйнам России собирались все противогосударственные, демократические народно-областные элементы, и страшным, протестующим взрывом проявились. В северном Поморье, в древней колонии Великого Новгорода, в бывшей в старину вотчине знаменитой Новгородской возмутительнице против Москвы Марфы посадницы, – в северном Поморье возникло и сильно распространилось в массе народной демократическое учение: не молиться за царя, не повиноваться ему, проклинать его. На этот взрыв откликнулись, пришли ратные люди, сподвижники юго-восточных демократических движений. Здесь, в низовьях Волги и Дона, пылало более широкое и опасное возмущение против государства. 

Около Стеньки Разина собирались и с ним бунтовали против государства массы народные с чисто демократическим, противогосударственным характером… Затем наступили стрелецкие бунты, тоже чисто демократические,  противогосударственное проявление народного духа.  Вообще демократическая настроенность народных масс, склонность к бунтам против государственного начальства, правительства было так же не в духе великорусского народа, что именно нужна была такая железная воля, такая сила монархической власти, какие сосредотачивались в лице Петра I, император России, чтобы обуздать необузданный народный демократизм. Тогда только демократические движения народа на время укротились, хотя начала их в народе не исчезли, глубоко коренились.

Смутное время самодержавия

И с этих пор, как усмирены были противогосударственные движения народные, ознаменовавшие начало Империи, последовало дальнейшее развитие политической деморализации народной, подавление народно-областной жизни и самодеятельности посредством крайнего, окончательного развития государственной централизации и её многоразличных новых учреждений.

 В XVIII веке народообластная жизнь, особенно жизнь большинства народа, его низших классов выражалась почти в стороне, в бегстве народа от государственных податей и налогов, от рекрутчины, от крепостного права, от беспорядков областного управления, от тирании вроде Бироновской. Тогда как при дворе разыгрались страшные сцены узурпаторов и интриганов временщиков, страшные балы, народ в областях сильно усыплён был после политического движения конца 17 века; спал страшным, тяжким сном, и во сне страшно стонал и грезил.

 Ему грезилось напр.., будто Россия – вавилонская блудница, будто все последующие цари суть новое возрождение, воплощение антихриста, что в именах их начертано мистико апокалиптическое число зверя 666. Ему грезились какие-то духовные полковники, собравшие зачем-то свою духовную кавалерию, ополчавшие народ и проч. и проч. А там в половине XVIII века в массах народных, всего больше заявивших народный демократический дух, возникает новая демократическая партия под именем «Бегунов», возвещает принцип решительного отвращения и бегства от всего государственного, принципа совершенного искупления, исключения из государства, проповедует самые демократические мысли об единодержавии, о правительствующем Сенате, а в начале XIX в.и. о государственном совете, о святейшем синоде, о государственном законодательстве и судопроизводстве , о государственных повинностях 

Бироновщина и пугачёвщина 

Происходит ещё 20 лет, является Пугачёв и снова будит спящие народы к восстанию: старые враги государства: – казаки, в буйном неукротимом разгуле демократического азарта, замышляют тряхнуть государством, которое они по-прежнему называли: «Москвой» «То ли ещё будет, так ли мы тряхнём ещё Москвой?» – говорили они. И действительно, так тряхнули юго-восточным краем, что императрица Екатерина с нетерпением говорила: «Бог весть, чем всё это кончится». «Зло велико, преужасно, – писал Бибиков, – ух! Дурно! Пугачёв – не что иное, как чучело, которым играют воры-казаки; не Пугачёв важен, важно общее восстание». Да, именно важно было общее народное негодование, выразившееся в Пугачёвщине. Взволновалась Русь крепостная, взволновались инородские племена: башкирцы, калмыки, мордва, чуваши, черемисы, как в смутное Разинское время, перестали повиноваться русскому начальству. Народ негодовал и свирепствовал против приказного начальства, чиновничества, против крепостного права и хотел вольности. 

Между тем, как в политических проявлениях и движениях масс буйно, инстинктивно выражался демократический, противогосударственный дух, жестокостями Бироновщины отвечал буйствам Пугачёвщины, в высших слоях народа видим развитие других идей, стремлением и движением. Здесь не посредственно-натуральная инстинктивность, а зревшее мало-помалу сознание развило противогосударственные, аристократическо демократические идеи и стремления западноевропейской цивилизации, хоть и медленно, слабо, но приносили свои плоды. Вследствие её слияния, в высших массах народа постепенно развивалась идея политического права и саморазвития. Не массы, а отдельные личности и образованные литературные кружки большей частью развивали эту идею. Она была единственным, последовательно резвившимся плодом европейского просвещения, воспитания русского юношества. Потом мы будем следить историческое развитие её в связи с ходом просвещения высших классов народа.

Принуждение к образованию 

В начале XVIII века, вследствие исключительной государственной цели введения европейской науки в России, высший класс народа, дворянство, училось нехотя. «Напрасны и издержки, и труды твои, говорили тогда царю приближённые бояре: – голове и уму русскому недоступны учение и наук». Вследствие такого не сочувствия, апатии, старого невежества к европейской науке и к просвещению, лучшие люди эпохи, вроде Кантемира, доказывают новопосвящённому обществу пользу европейской науки. Пётр клеймил позорным именем дурака всякого боярина, который не учился, был невеждой. 

Государственный ум его ценил в людях один ум, и ценил преимущественного с государственной точки зрения, и голову без ума не прочь был беспощадно отрубить. Ценя только ум государственно образованный, Пётр мало ценил движения сердца, убеждения совести, и потому жёстко казнил людей, напр. за дурацкий раскол, как тогда говорили. Так мыслили и современники Петра, напр. Татищев провозглашал: «Что источник всех деяний человеческих есть ум и только». Многие вследствие такого образа мыслей постыдились остаться старыми дураками, и, глядя на умных людей, стали учиться и на первый раз перенимали европейскую науку только по приказу правительства, для целей государственных и по подражанию. 

Вследствие того, образование долгое время было только государственное и, преимущественно, военное, форменное, модное. «На всё мода пошла: на умы мода, на знания мода», как говорит Стародум в «недоросле» Фонвизина, обличая дворян-воспитанников первой половины XVIII века. Исключительное образование ума и притом образование государственное, преимущественно военное, приказное и только модное, нисколько вперёд не подвигало развития народного самопознания, и не рождало, и не выдвигало личностей с сильными разумно сознательными, либеральными политическим идеями и стремлениями. Не принцип политической свободы и просвещённый либерализм, не возвышенный, благородный дух аристократизма, а своекорыстная притязательность старого допетровского боярства, возродившегося в шляхетство, эгоистическое властолюбие нескольких бояр, родовой боярско-фамильный олигархизм, – вот что выразилось в известной революционной попытке Верховников 1730 г., т.е. при вступлении на престол Анны Ивановны. В одном только тут видим зародыш гражданского самопознания – в проявлении гражданской власти, а нее солдатства.

Образование бесполезно без воспитания

В конце XVIII века граф Воронцов говорил об избрании Императрицы Анны: «Примечательно какое влияние и силу имела тогда в России гражданская власть. Их хотя не признать нельзя, что тогдашний верховный совет весьма дурное сделал из своей власти, присвоя себе, и так сказать, двумя фамилиям всю почти власть самодержавия, но, по крайней мере, не солдатство престолом распоряжается, так как в последующее время случалось на то похожее. Нет роду управления, свойственнее к насильству, как военное. Безмерная власть в руках гражданских имеет, конечно, свои неудобства, но никогда таких насильственных следствий иметь не может, как необузданность военная» и пр.; не во имя Европейского прогресса, а больше во имя боярской старины Верховники предприняли своё дело.

Один из членов Верховного тайного Совета, князь Голицин, в духе прогрессивных либеральных идей говорил: «Так как Россия крайне претерпела от неограниченного самовластия, коему весьма много способствовали иноземцы, призванные в землю нашу Петром I, то и подлежит обуздать верховную власть благими законами». И тот же Галицын, отрицая начало Европейской цивилизации говорил: «К чему нам заморские обычаи? Отцы наши обходились и без них, а мы разве глупее наших дедов». В таком контрасте находился даже в лучших умах высшего класса, в первой половине XVIII в., новые эти идеи не приносили ничего. Людям первой половины XVIII столетием недоставало души, как говорили во второй половине 18 в. 

Лучшие люди второй половины XVIII века поняли односторонность умственного, государственного и военного образования, поняли недостаточность одного учения, признали необходимым образовать посредством просвещённого воспитания новую породу людей и новую породу отцов и матерей. Бецкий в составленных им учреждениях, касающихся до воспитания, провозглашал: «Опыт доказал, что один только украшенный или просвещённый науками разум не делает ещё доброго и прямого гражданина, но во многих случаях более вред бывает… При таком недостатке смело утверждать можно, что прямого в науках и художествах успеха у людей третьего чина в государствах ожидать и себя ласкать будем напрасно. Посему ясно, что корень всему злу и добру воспитание». Держась этого неоспоримого правила, одно только средство остаётся, т.е. произвести сперва способом воспитания, так сказать, новую породу, или новых отцов и матерей.
 

Продолжение следует 

А.П.Щапов. Неизданные сочинения/ с предисловием и примечаниями Е.И.Чернышева,– Казань, 1926. – 58 стр.    

Автор: Безменов Владислав
Источник фото на анонсе: ru.wikipedia.org