Казанское царство: владения крымских татар, тарханство и четыре рода

В 1521 г. первый казанский хан из династии Гиреев пришел с отрядом из 300 крымцев. «Казанский летописец» указывает: «И приидоша с ним в Казань и многие с ним крымские уланове, князи и мурзы», т.е., многочисленные представители крымской военно-феодальной знати.

При свержении второго казанского хана из крымской династии Сафа-Гирея в 1532 году казанцы побили «царевых советников крымцов и ногай». А за год до этого, в 1531 году, казанцы жаловались великому князю Василию в Москве, что к Сафа-Гирею пристали «крымцы и ногаи». В 1546 г. опять «казанцы Сафа-Кирея царя с Казани сослали, а крымских людей многих побили».

Можно еще указать на царствование Утямыш-Гирея, когда крымцы пользовались большим влиянием при казанском дворе. Крымский феодал Кощак-улан играл видную роль при дворе и опирался на живших в Казанском ханстве крымцев. Не случайно во время постепенного приближения русских войск к Казани, когда были уже сочтены дни татарской Казани, Кощак-улан бежит из Казани в сопровождении крымцев. Об этом пишет под 1551 годом Никоновская летопись: «И крымцы, видев то, что им от казанцев быти отданным государю (Ивану IV – Ш.М.), събрався все и пограбя, что възможно, побежали ис Казани, триста человек: уланов и князей и азеев и мурз и казаков добрых, опричь их людей, а жены и дети пометав».

«У многих князей ясаки постъимал да крымцом подавал»

«Казанский летописец» дает ценные подробности о бегстве крымцев из Казани. Интересно, что летописец совершенно ясно называет крымских феодалов «жившими в Казани». Приведу это место полностью: «Он же (Кощак-Улан – Ш.М.) собрався с крымскими варвары, жившими в Казани, и взя брата своего, и жену свою, и два сына своя, и вся стажания свои, и ночьию востав, и побеже ис Казани, не являся никому, яко не побеже, но яко збирати вся и поиде сам, не веруя инем посланным от него: все посылаеми (не) (дохо)ждаху. Тамо, удо же посланы бываху, на собрание воином, к Москве и з (граматами) его приежжаху, отдаваху самодержцу». Летописец справедливо замечает о Кощак-Улане – «не любяше бо его Казанцы за сие, что иноземец сын [в рукописи «сы» – ред.], яко царь силно владеша ими». Бежавшие крымцы были задержаны русскими на Волге. Среди пойманных и приведенных к Ивану IV 46 человек русская летопись упоминает «Кощак-Улана, Барболсун-улана, Торчи-князь-богатыря, Ишмахумета мурзу, Сулешева, брата крымского». Во время осады Казани русскими в 1550 г. был убит крымец Челбан-князь.

Источники позволяют довольно точно выяснить характер пребывания и устройства крымцев в Казанском ханстве. В этом нам помогает «Казанский летописец», который, по справедливому замечанию одного из новейших историков восточной политики Русского государства в ХVI в. И. И. Смирнова, «содержит и ряд очень ценных сведений о Казани, особенно по вопросам внутренней истории Казанского ханства, отсутствующих в других источниках». Этот летописец говорит о Сафа-Гирее, что «он приемляше вся земца, крымских срацын, приходяще к нему в Казань, в вельможах быти устроиша, и богатяше их, и почиташа, и власть велику обидети казанцов (даваше), любляше их и брежаше паче Казанцов».

Важное известие о формах устройства крымцев в Казанском ханстве имеется в Никоновской летописи. Я имею в виду запись под 7049 (1541 г.) о приезде в Москву казанского посольства во главе с князем Булатом. Казанские послы заявили: «А от царя (Сафа-Гирей – Ш.М.) ныне Казанским людем велми тяжко, у многих князей ясаки постъимал да крымцом подавал; а земским людем великая продажа: копит казну да в Крым посылает».

Феодальное землевладение 

Не останавливаясь сейчас на комментировании этого заявления, оставляю за собой право вернуться к этому интересному известию при рассмотрении форм феодального землевладения в Казанском ханстве.

Состояние источников не дает возможности установить – выходцами из каких тюрко-монгольских племен являются представители военной знати, осевшей на территории Казанского ханства. Но пребывание в Казанском ханстве четырех главнейших татарских родов: Ширин, Барын, Аргын и Кипчак – безусловно. Эта мысль естественно вытекает из шертной грамоты бывшего казанского хана Абдул-Латифа, данная им великому князю Василию 29 декабря 1508 г. по случаю пожалования ему города Юрьева. Великий князь Василий, согласно этой грамоте, не мог принимать к себе от Абдул-Латифа людей, за исключением лиц, принадлежавших к указанным выше родам, т.е., только члены этих родов, в отличие от других, могли отъезжать: «Также ми от вас татар не приимати, и вам от меня людей не приимать, опричь Ширинова роду и Барынова и Аргинова и Кипчакова». Трудно предполагать, что Абдул-Латиф стал бы оговаривать особые преимущества для членов этих родов, если бы они не были и в Казани.

И действительно, на страницах русских летописей неоднократно появляется имя казанского князя Булата Ширина и его сына Нур-Али (Муралей).

Вполне правильно предположение И. И. Смирнова: «… Общность социального положения в сочетании с единым родовым именем дает основание заключить, что Ширины Казани, Крыма и Касимова не чуждые друг другу однофамильцы, а ветви одного феодального рода, единого в прошлом, сохранившие, однако, и после разделения его особые родовые связи и общие интересы».

Четыре рода

На пребывание в Казани этих четырех родов указывает и свидетельство Герберштейна, помещенное в его «Записках о Московитских делах» после описания всех татарских ханств: «… Цари Татарские имеют четырех лиц, к совету которых они предпочтительнее всего прибегают в важных делах. Первый из них называется Ширни, второй Барни, третий Гаргни, четвертый – Ципцан».

Вероятно, мы бы знали о существовании в Казанском ханстве и других родов, корнями уходящих во времена Золотой Орды, если бы сохранились дела по сношениям России с Казанью, которые упоминаются в «Описи царского архива» (1575–1584). В этом архиве хранились шертные грамоты казанских ханов Ибрагима, Мухаммед-Аминя, Абдул-Латифа, Сахиб-Гирея, Сафа-Гирея, Шигалея, разных казанских князей и всей земли Казанской. Так, например, о 33 ящике указано: «А в нем книги казанские, как князь великий пожаловал Сафа Кирея царя и всех казанцов и мир остался, да и списки посольства черные и грамоты, да две тетради, переписаны имена, которые приведены к шерти казанские люди»».

Без сомнения, эти шертные списки дали бы возможность получать представление о составе и происхождении казанских князей, как это сделано И. И. Смирновым по отношению к роду крымских Ширинов на основании одного из крымских шертных списков 1524 г.

Беки 

Присвоение военной добычи (лошади, скот, деньги, товары, пленные) было важным источником дохода хана и его феодалов. Представители феодальной знати являлись ядром феодального ополчения хана, который сам считался главным воителем. В известном ярлыке 1523 г. хан Сахиб-Гирей именуется الغازى – «аль-газы» (воитель).

Верхушку феодальной знати составляли эмиры. В ярлыке 1523 г. на первом месте в формуле обращения указаны امراء – эмиры. Этому арабскому термину امير – «эмир» («амир») – соответствует татарский синоним – بيك «бег» (бик, бек, бий), переводимый в соответствующих русских текстах (имею в виду летописи) словом «князь». Попутно отмечу, что соответствующим монгольским титулом был «нойон». Значит, следует признать ошибочным мнение М. Г. Худякова, считающего эмиров и беков за две различных по степени знатности группы татарских феодалов.

Татарский термин «бег», очевидно, восходит к общетюркскому термину «бег», встречающемуся еще в рунических текстах орхоно-енисейских тюрок VI–VIII веков н. э. «Здесь всегда подчеркивается противоположность между «черным народом» и бегами… Бег и является основной фигурой эксплуататора в тюркском обществе, политической фигурой, классом, выражение интересов которого и было тюркское государство». Беги были и в Золотой Орде – государственном образовании, предшествовавшем Казанскому ханству. Мунис в своей хронике «Фирдаус-уль-Икбаль» («Рай Счастья») указывает, что Узбек-хан (1312–1340), чтобы отличить принявших мусульманство нойонов, присвоил им тюркское звание «бек».

Эмиры, карачи и дети эмиров

Эмир в Казанском ханстве был военачальником ополчения определенной территории (улус), которую он получал в управление и кормление и владетельным правителем которой он был. Звание эмира было наследственным.

Среди эмиров выделяются четыре главных эмира, носящих специальное название قاراچى – «карачи» (букв. смотритель). Этот термин в русских летописных текстах иногда передается словом «князь князей» (то есть, «эмир эмиров» или «эмир аль-умара»).

Вторую категорию феодалов составляли مرزا – мурзы (мирзы) – дети эмиров (от слова امير – «эмир» (князь) и زاده – «задэ» (сын), т.е. сын эмира).

Русские источники вполне подтверждают принятое нами толкование слова мурза как сына эмира. Обратимся к «Царственной книге», где под 1551 г. после рассказа о приведении к присяге Горной стороны и изгнания Кощак-Улана с крымцами из Казани упоминается о казанском посольстве к Шигалею и русским воеводам: «А Казанцы почали посылати к Шигалею и к воеводам бити челом, чтобы государь пожаловал, гнев свой отдал им, а пленити их не велел, а дал бы им на государьство царя Шигалея, а Утемещь-бы Гирея царя государь к себе взял и с матерью Сююнбук-царицею; а приеждял с тем ко царю и воеводам Кулшериф-молна да Тюменьский князь Бибарс Растов. И поговоря царь с послы с Казаньскими да ответ им учинил, чтобы они о том послали к государю не воевати двацать день. И казанцы послали ко Государю Енъбарса-мурзу, Растова сын…». Как видим, здесь упоминается, во-первых, князь Бибарс Растов, во-вторых, его сын Енбарс назван мурзою, т.е., сыном князя-эмира. В дальнейшем летописном рассказе, который я здесь уже не привожу, совершенно четко различаются князь Бибарс Растов и его сын мурза Енбарс. Мурзы, как и эмиры, занимали в татарском феодальном обществе весьма влиятельное положение.

Институт тарханства

Тарханов нельзя рассматривать, как это делает М. Г. Худяков, в качестве особого, значительного разряда привилегированных лиц наряду эмиров и мурз. Тарханные ярлыки получали многие крупные (эмиры) и средние (мурзы) феодалы, а также представители огланов и казаков. Звание тархана освобождало от налогов и податей.

Тарханство было неизбежным спутником феодализирующегося общества. К. Маркс правильно указывает, что тарханство как «вид феодальных прав возникает у всех полуцивилизованных народов в результате воинственного образа жизни». Широкое развитие институт тарханов получил в Монгольском обществе ХIII века. В «Сокровенном сказании» приводится ряд примеров пожалования тарханства еще Чингиз-ханом. Приведу один случай. После победы над врагами Чингиз-хан, обращаясь к своему спасителю Сортан-Шираю, заявил: «Займите же вы своим кочевьем Селенгу, Меркитскую землю, и будьте вы ее невозбранными, дарханными пользователями. Дарханствуйте даже до потомков ваших и приказывайте носить свой сайдак и провозглашать у себя чару-оток. Будьте свободны от взысканий за 9 поступков… Получайте в свое единоличное и нераздельное пользование всю ту добычу, которую найдете вы в походе ли на врага, или в обрывах на дикого зверя…».

Были случаи пожалования тарханства и некоторым людям из народа за особые заслуги. В Золотой Орде выдаваемые ханами тарханные ярлыки освобождали представителей знати от налогов и податей. Мнение о переходе института тарханства в Казанское ханство из Золотой Орды вряд ли может быть принято. Древнеболгарскому обществу были известны тарханы. Поэтому нет достаточных оснований для утверждения о заимствовании института тарханов в Казанском ханстве от монголо-татар.

Следы в топонимах и эпитафиях

Эмиры и мурзы были основными собственниками земли в Казанском ханстве. Для изучения степени распространения татарского феодального землевладения ценным источником являются материалы татарской эпиграфики.

Титулы, обозначенные на памятниках вроде «высокого султана» ,سلطان – «бикэч»76 بيكاج – , «би» بى – 77 , «мурза» مرزا – 78 и т.д. указывают, что в этих местах были сосредоточены владения татарских феодалов. Наиболее густая сеть древнетатарских некрополей, судя по карте Г. Юсупова, находится в Заказанье. Бассейн реки Казанки, значит, был главным средоточием татарского феодального землевладения. Горная сторона (бассейн реки Свияги) был вторым значительным районом расселения татарских феодалов. После завоевания Казанского ханства на землях татарских феодалов были испомещены русские служилые люди. Конкретные указания на землевладения эмиров и мурз встречаются в писцовых книгах Казанского и Свияжского уездов второй
половины ХVI в. и начала ХVII века.

В писцовой книге Казанского уезда имеется указание на владения земского князя Шеисупа, приезжавшего в 1516 году в Москву в составе казанского посольства с извещением о болезни хана Мухаммед-Амина: «По Атызской дороге. Пустошь Аты Верхние на речке на Ате, а преж того пустошь была казанского князя Шеисупа князя…». Деревня Ярнушевская Урсенова, данная в поместье детям Козлинина, принадлежала до завоевания Казанского ханства татарскому феодалу князю Ярнушу. Название дер. Урнашево можно связать с именем князя Бурнаша, упоминаемого в летописях.

Точно также название дер. Тереулово на р. Нурме невольно напоминает о князе Тереуле, приехавшем в 1546 г. служить в Москву.

В межевой книге Казанского уезда 1565–1567 гг. письма Н. Борисова и Д. Кикина при описании межи между дер. Большие Тебек Кози и дер. Малые Тебек Кози упоминается земля татарского князя Енбулата Шеманова.

С именем князя Бурнаша связывается также название деревни Бурнашева из выписи из писцовых книг на земли Троице-Сергиева монастыря в Казани письма и меры Ивана Клеопина 1594 года.

Деревня Кадышева была, по-видимому, за князем Кадышем, убитым по приказанию Шах Али в 1546 году.

В писцовой книге Казанского уезда письма и меры Ивана Болтина сохранилось описание владений нескольких татарских княжеских фамилий. Незадолго до завоевания Казанского ханства, 20 августа 1552 г., перешел на сторону русских войск татарский мурза Камай. Его владения были расположены по Арской дороге, по реке Казанке, в районе городища Иски-Казань. В 1603 году владения княжеской фамилии Камая еще сохранились.

Князь Камай Смиленев со своими сыновьями Мамаем и Кадряком [в рукописи «Какодряком» – ред.] имели в качестве поместья полсельца Урсек, деревню Иски Казань (без жеребья, данного в поместье Василию Тыртову) и пустошь Чебокмасова91. В селе Урсек были два двора помещиковых (самого князя Камая Смиленева и сына Мамая) и шесть крестьянских дворов. В деревне Иски Казань также были один двор помещиков и десять крестьянских дворов.

Хозяйство Бакшанда 

В пустоши Чабокмасова было два крестьянских двора. Количество пашни, принадлежавшей князю Камаю Смиленеву, равнялось 1161–1/8 четверти в поле. Количество сена в трех селениях исчислялось 1550 копнами. Кроме того, в пустоши Чебокмасове указано 45 десятин пашенных лесных дубрав. Крестьяне, живущие в принадлежащих князю Камаю Смиленеву деревнях, были обязаны «пашни пахати по четверти ржи, по четверти овса, да им же делати всякое изделье». Правда, писец после этого заметил:«А крестьянские и чювашские дворы за князь Камаем все на льготе». За князем Камаем Смиленевым в писцовой книге отмечены также три кабака: один по Арской дороге ниже Малмыжа, другой на реке Каме, на Дубовом перевозе, а третий на урочище Иментубе (был дан в 106 (1598) г. вместо кабака на Луже под городом Арском). О бортном ухожае Рюга за рекою Вяткой и по реке Каме, принадлежавшем также фамилии Камая, писец прямо указывает, когда «стал тот бортной ухожей – не упомнят».

В Никоновской летописи под 1552 г. упоминается татарский князь Бакшанд Бранцов. Вероятно, упоминаемый в писцовой книге письма и меры Ивана Болтина 1603 г. князь Бакшанда Нурушев был одним из потомков этой княжеской фамилии. Князь Бакшанда Нурушев владел в 1603 году половиной села Урсек («что было в поместье за князем Бакшандым дедом за Урсеком, а после было за отцом его за Нарушем», деревней [в рукописи «деревня» – ред.] Красная на реке Серде. В обоих селениях было по одному помещичьему двору да 16 крестьянских дворов (в селе Урсек – 4 двора, в деревне Красной – 12 дворов). Общее количество пашни равнялось 244–1/8 четвертям в поле, а в дву потому ж. Сена было 1350 копен, из них крестьянского сена 500 копен. В деревне Красной помечено, кроме пашни, 15 десятин лесу-дубравы [в рукописи «добравы» – ред.] пашенные. О крестьянах, проживающих в этих деревнях, писец отметил: «им пахати на князь Бакшанду по четверти ржи, по четверти овса человеку и изделье всякое делати».

Особый интерес представляет следующая деталь, отмеченная писцом: «Да по скаске князь Бакшанды Нарушева и по выпросу тутошних и окольных людей, емлет князь Бакшанда с волости Нали Кукмор з девяноста с десяти дворов дорогильные пошлины 14 рублев и 18 алтын 2 денги да с тех же дворов емлет с свадеб кунишную пошлину. А по секту [так в рукописи, должно быть « по сказке» – ред.] с тое волости Нали Кукморы князь Бакшанда емлет дорогильную и с свадеб конишную пошлину, и государевы грамоты князь Бакшанда на то не положил». Очевидно, княжеская фамилия Бакшанды во времена казанских ханов пользовалась правом взимания определенных доходов с волости Нали Кукмор, а затем по традиции [в рукописи «на традиции» – ред.] это право сохранялось в течение 50 лет после падения ханской власти.

Если содержание свадебной пошлины не представляет никаких затруднений, то я ничего определенного не могу сказать в отношении дорогильной пошлины. Может быть, под именем дорогильной пошлины был некогда известен сбор в пользу даруги [в рукописи «доруги» – ред.] – представителя ханской власти на местах.

Источник фото на анонсе: travelask.ru