Я хочу поговорить о пространстве и его этническом символизме. Недавно прочитал совместную статью нескольких британских архитекторов. Отметив, что Лондон давно стал многонациональным мегаполисом, они обратили внимание на присутствие в городе большого числа выходцев с арабского Востока, ставших гражданами Соединенного Королевства. Авторы озадачились вопросом, насколько эти люди комфортно чувствуют себя в городском пространстве. Лондон формировался как город европейской культуры под ощутимым влиянием христианства. По мнению британских архитекторов, городское пространство столицы Британии должно адаптироваться к демографическим переменам, отражать и поддерживать этническую идентичность новых граждан. Мечети и молитвенные дома, восточный орнамент и архитектурный стиль необходимо гармонично включать в городской ландшафт.
Идея, высказанная архитекторами, оказалась очень близка мне, она отражает мое чувство города, и я хотел бы развить ее в отношении моего родного города Казань. Мое рассуждение будет вращаться вокруг вопроса: как городское пространство поддерживает или же, напротив, как отрицает мою этническую идентичность.
Начнем с метода. Как любому казанцу, какие-то городские здания мне нравятся, какие-то кажутся уродливыми. Родной город содержит множество личных смыслов, они играют, пересекаются, проникают друг в друга. Некоторые улицы навевают детские воспоминания, другие связаны с какими-то важными событиями молодости. Но поддерживает ли этот город мою этничность, мою татарскость? Могу ли я назвать Казань татарским городом?
Ответ на этот вопрос не кажется очевидным, так что приступить к анализу городского пространства Казани сразу, без предварительной подготовки, вряд ли будет хорошей идеей. Сначала необходимо выработать в себе новый вид чувствительности, сделать так, чтобы собственное внутреннее ощущение стало индикатором, указывающим на ответ. В психологии и психиатрии широко распространен метод, основанный на соотнесении черт здорового человека с типичными проявлениями поведения при психическом заболевании. Замечено, что психическая болезнь усугубляет и обостряет черты здорового человека, представляет их как бы в карикатурном виде, так, что их может заметить и обычный человек. Если долгое время наблюдать поведение психически больных, то взгляд постепенно тренируется и затем легко выявляет характерные черты личности здорового человека. Этот метод, на мой взгляд, можно использовать для выработки чувствительности к особым свойствам городского ландшафта. Я подобрал два противоположных примера: первый, «позитивный» пример в полной мере поддерживает мою этничность, другой, «негативный» - образец того, как этничность подавляется/отрицается. Эти два примера я буду считать крайними проявлениями в шкале моей новой формы чувствительности.
«Позитивная» точка отсчета для меня — это ландшафт традиционной татарской деревни. Во всех смыслах татарская деревня с точки зрения пространства воплощает для меня норму татарскости, этнический идеал, это нулевая точка моей этнической декартовой системы координат (я писал об этом в одной из своих колонок). Здесь все прекрасно! И планирование улиц, и декоративное убранство деревенских домов, и окружающий деревню сельскохозяйственный пейзаж, и символическая ось нашей духовности - традиционная татарская мечеть. А вокруг – восхитительное море татарской речи, «саф татар теле» при общении с каждым встреченным человеком! Здесь живешь и дышишь с восторгом, здесь испытываешь чувство солидарности и национального единения - «Минем халкым!» («Мой народ!»). Чем дольше я нахожусь в деревне, тем больше во мне просыпается всего татарского, моя душа здесь постепенно перестраивается, становится все более цельной и гармоничной. Я стремлюсь вернуться в деревню, это мой этнический «дом».
Если с «позитивным» примером все довольно понятно, то что будет его противоположностью, местом, в котором этничность подавляется? Так получилось, что наиболее показательным примером для меня оказался вовсе не «татарский» город, а наш сосед - город Йошкар-Ола, столица края мари, хорошо мне знакомый, в котором я бывал много раз. Йошкар-Ола выступает для меня образцовым примером современного колониализма, где одна культура беспощадно подавляет другую, коренную. Думая о марийском народе, я часто испытываю стыд за свою страну. Исследования антропологов и социологов показали, что многие представители этого этноса скрывают свою этническую принадлежность, они стесняются публично называть себя марийцем/марийкой и говорить на своем родном языке. Среди высших чинов этой республики мало марийцев, преобладают русские. Традиционная религия марийцев находится в сложном положении, как правило, она сохраняется только в глухих сельских районах и среди ограниченного числа национальной интеллигенции. Дети из смешанных марийско-русских семей чаще называют себя русскими. Ситуация с преподаванием марийского языка более тяжелая, чем с преподаванием татарского в Татарстане. Идет ассимиляция/русификация, народ угасает, исчезает, и это происходит прямо сейчас.
Архитектура Йошкар-Олы в полной мере отражает ситуацию с правами коренного народа региона. Центр города был серьезно перестроен во время правления прежнего губернатора Леонида Маркелова, находившегося на этом посту долгие 17 лет. Губернатор славился авторитарными замашками, отношением к народу как к быдлу, подавлением марийских национальных организаций. В настоящее время этот человек сидит в тюрьме за хищения из бюджета и строчит душеспасительные стихи. Ничего нового, типичный воевода, глава региональной колониальной администрации.
В своем градостроительном запале он решил привести центр Йошкар-Олы «в порядок». В центре города находится маленькое, но очень красивое озеро. Вокруг него губернатор вознамерился построить дома в стиле «бельгии-франции-голландии», что и сделал, и назвал это «Набережная Брюгге». Губернатор, кажется, настолько любил Европу, но при этом настолько не любил край, в котором пришлось делать карьеру и зарабатывать деньги, что решил воссоздать западноевропейский городской ландшафт в российской глубинке. Видимо, губернатор думал: «Выглядывая из окна своего кабинета, я должен себя чувствовать в сердце Европы, а не в ссылке в захолустном краю!»
Фантазия авторитарного правителя в то время не знала ограничений. Памятники, поставленные им, восславляют Екатерину II, а в качестве образца семейных ценностей мы увидим статуи принца Монако и актрисы Грейс Келли, сделанные в полный рост (видимо, достойной для увековечения пары родом из Марий Эл не нашлось). Городской центр «украшен» уменьшенными копиями немецкого замка, Спасской башни московского Кремля, Царь-пушки, а над всем этим «великолепием» визуально доминирует большой православный храм. Центральная часть города несет в себе символику Западной Европы, московской метрополии и православного христианства.
При этом ни одно сооружение никак не выражает культуру мари. Не увидишь здесь оригинального орнамента, скульптур деятелей науки и культуры, ни, тем более, - священных рощ, которые являются традиционным местом поклонения марийцев. Только где-то на краю площади сиротливо ютится аляповатый сувенирный магазин, в котором продают предметы народного творчества марийцев. Остальные части города также мало что говорят о его народе, как и везде, - одни панельки, сталинки да хрущевки. Город европоцентричен, здесь западная и русская культуры на символическом уровне подавляют местную, у которой практически нет «голоса». Антропологически приметные лица марийцев да незнакомые надписи названий улиц на марийском, дублирующие русские обозначения, позволяют понять, на чьей земле ты находишься. Я не знаю, как себя чувствует мариец в столице своей республики, но его традиционная культура практически не представлена здесь.
Эти два образа показывают мне, в какой чувствительности я нуждаюсь. Городское пространство может пробуждать национальное воображение, трогать национальные чувства. Как в деревне, где татарская культура как музыкант искусно играет на струнах моей души. Или же, как это происходит в Йошкар-Оле, пространство города стирает любое упоминание о родной культуре, навязывая символы другого культурного мира. Какой я вижу Казань через эту новую «линзу»? Разной, наверное. Такой же, как и я сам. Какие-то части города действительно напоминают мне, кто я. Спускаясь в метро на станции «Кремлевская», я вижу оригинальный «восточный» орнамент, надписи и рисунки навевают мне мысли о прошлом моего народа, я думаю о правителях ушедших веков. Поднимаясь к Кремлю, я с радостью встречаю мечеть Кул Шариф, ее образ дарит мне ощущение победы, он прекрасный символ того, что татары и ислам вернулись в русскую крепость, прежде бывшую символом имперского подчинения. А еще, бывает, иногда поздно ночью я захожу за продуктами в «Ленту» и неожиданно слышу там татарскую мелодию. Удивительно, но именно в этот момент я чувствую – здесь я на своей земле!
Какие-то места уже ушли в прошлое. Когда-то в сквере Тукая, если моя детская память мне не изменяет, были установлены вырезанные из дерева сказочные персонажи из татарских сказок. В детстве эти фигуры казались таинственными, страшными, но при этом притягательным, они будили мое воображение. Проходя мимо них, особенно по вечерам, я чувствовал, что погружаюсь в этот волшебный мир. Где-то мое национальное чувство молчит. Если я иду по микрорайону «Азино», например, по улице, названной в честь выдающегося татарского певца Хайдара Бигичева, мне думается, что название дано ей по ошибке и здесь нет ничего татарского. Я люблю новый Горкинско-Ометьевский парк, как и другие парки, сделанные командой Наталии Фишман. Я восхищаюсь его удобством, продуманностью, но с сожалением понимаю, что такой парк вполне мог бы украшать центр Токио, Парижа, Монреаля или Дели. Нет никакой разницы, ничто в нем не говорит мне, что я нахожусь на татарской земле.
Мысленным взглядом я прохожусь по улицам моего города, и где-то мое национальное чувство отзывается, но чаще оно молчит. Казань в этническом смысле напоминает мне разорванное одеяло, в котором зияют огромные дыры. Я думаю, что татары еще не вполне освоили свою столицу. Являясь, в основном, горожанами в первом или втором поколениях, они все еще чувствуют себя чужаками здесь.
Казань может быть и татарским, и русским, и марийским, и чувашским, и удмуртским городом одновременно. Объекты городского пространства, как и любые рукотворные объекты, многозначны, один и тот же дом, улица, памятник может по-разному будить воображение у разных людей. Смыслы городской среды играют друг с другом, формируя неповторимое культурное богатство местности. Я же мечтаю о Казани как о татарском городе, накрытом целиком удивительным лоскутным одеялом моего татарского воображения. Городе, который поддерживает мою татарскость каждый день, не дает забыть о ней.