Рафаэль Хакимов: «Уже в детстве я почувствовал суровое дыхание антитатарской политики»

«Татарии - союзный статус!»

С 1930-х годов, когда появилось разделение республик на союзные и автономные, в головах татарской интеллигенции засела одна мысль - преобразовать ТАССР в союзную республику. Эта мысль была лейтмотивом всех застолий. В среде писателей вольнодумство было в крови. На праздники у нас собирались молодые поэты и обсуждали разные вопросы, среди которых так или иначе звучала тема статуса республики. Мол, у казахов, узбеков, которым татарские учителя помогали поднимать культуру с дореволюционных времен, союзный статус, а у нас - автономия. По сравнению с союзными республиками автономия выглядела сиротой.

Когда наступили времена Перестройки, появился лозунг «Татарии - союзный статус!». У меня тогда вышла статья в республиканской газете с таким названием. Ее заметили. Позже движение за союзный статус вылилось в требование суверенитета республике. В Казани и Набережных Челнах начались митинги. Я не сильно одобрял митинги и шествия, но от них была реальная польза, поскольку власть боялась такого скопления народа и угроз в свой адрес. Я сам больше верил в силу прессы, но для многих, особенно для властных структур, митинг был неприятным сигналом, после чего делались какие-то послабления. А республиканская власть пугала массовыми митингами Москву с тем, чтобы смягчить давление на республику.

Татарские писатели не были диссидентами, в то же время несли в себе изрядный заряд критичности к официальным органам, а потому всегда были под присмотром. В архиве отца в одном из блокнотов я нашел такую запись: «Кайтарыгыз К, , F, W, кирэк тугел КГВ» («верните К, , F, W, не нужно КГВ»). В татарском алфавите на кириллице не хватало трех букв, поэтому слова настолько искажались, что надо было их запоминать как иероглифы.

В этом было что-то символическое - вся история и культура татар была с изъянами, которые в Москве не решали, а запутывали как могли.

Среди татар гуляли рукописи «сомнительного» содержания. Как-то отец мне показал стихи Тукая, которые не издавались в советское время. Я был озадачен. Как можно было запрещать Тукая?! Стихи предназначались детям с призывом усердно молиться. Это властям показалось нежелательным для печати. Мы знали Тукая, как атеиста, но не обращали внимания на то, что его антирелигиозные стихи были направлены только против тупых ишанов, мулл, религиозных фанатиков. Тогда его изображали чуть ли не большевиком. Кстати, среди татар большевики не были популярны. Даже Мулланур Вахитов возглавлял Мусульманский Социалистический комитет. Это к слову.

Твой голос

В брежневские времена, когда татар объявили неперспективной нацией, Союз писателей СССР предложил провести в Москве творческий вечер Сибгата Хакима. Я хорошо помню этот день. Татары приехали со всей Москвы, мест не хватило, народ стоял во всех проходах, двери закрыли, они были стеклянными, и от напора толпы разбились. Директор здания был в восторге - первый раз полный зал. Для него это была хорошая реклама, а двери, как он выразился, не проблема. 

Отец много выступал и перед публикой, и на телевидении. Когда он беседовал, его было еле слышно, надо было прислушиваться. Но со сцены его было слышно без микрофона в любом зале и даже на галерке.

Судьба! Меня лишила ты отца
И матери. Осиротело слово.
Лишь об одном прошу я: до конца
Оставь мне радость языка родного.

Это стихотворение опубликовали только один раз в республиканской газете и больше не разрешили печатать.

Творческий вечер никак не хотел заканчиваться. Отец читал вновь и вновь. Он всегда читал по памяти, ведь стихи были выстраданными. Из зала несли букеты цветов, скоро вся сцена была в цветах, и когда казалось, что поток иссяк, какая-то старушка вышла на сцену и вручила одну розу.

Родной язык

Интеллигенцию больше всего беспокоило состояние татарского языка. В то время была популярна теория о двух тенденциях в национальном вопросе. Одна тенденция - расцвет культур, другая - их сближение и слияние в светлом будущем. При этом пропаганда трубила о расцвете культуры народов СССР. На экране телевизора мелькали красивые картинки расцвета союзных республик, часто вполне реальные. Проводились Дни культуры разных народов. Одновременно шли предписания о закрытии татарских школ, сокращении татарских уроков в русскоязычных школах и ограничении сферы функционирования татарского языка. Автономные республики стали печатать идентичные газеты на русском и родном языках. Татары сопротивлялись и имели самостоятельные редакции.

В те годы говорить на улице на татарском было не принято, в троллейбусе или трамвае прямо одергивали: «Говорите по-русски». Порой говорили грубее. Но ведь бабушка, с которой я ехал, русского не понимала.

Последним прибежищем татарского языка оставался Союз писателей. По праздникам в клубе Тукая собирались семьи писателей с детьми. Дети выходили со своими представлениями на сцену: кто-то пел, другие танцевали. Я же выучил стихотворение Тукая. Стоя на коленях, плюшевому пёсику читал наставление:

Ну, давай, Акбай, учиться!
Сядь дружок, на хвостик свой.
Смело стой на задних лапках!
Чур не падать, прямо стой!

Всех это умиляло, ведь они слышали татарскую речь от детей. Уже в детстве я почувствовал суровое дыхание антитатарской политики.

Отец был и депутатом, и членом Обкома КПСС, лауреатом Тукаевской и Горьковской премий, орденоносцем, начиная с Красной Звезды и кончая орденом Ленина, но за ним постоянно следили. Как-то он мне рассказал следующую историю. В селе Шушенском в Сибири прошли торжества по случаю дня рождения Ленина, и, естественно, пригласили и его. Вернувшись, его вызвали в Обком и поблагодарили - секретарь по идеологии сказал, что он выступил хорошо, о чем ему доложили спецслужбы. Отца это покоробило.

Фото на анонсе: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»