КРУТЫЕ РАЗВОРОТЫ СУДЬБЫ

Тяга к философии

Несмотря на проявившиеся философские наклонности, я доучился на физфаке, а на последнем курсе начал готовиться к сдаче кандидатских экзаменов, успел сдать экзамен по иностранному языку. Мечтал попасть в аспирантуру на кафедру философии, но по распределению оказался в конструкторском бюро Транспортного управления, разрабатывавшего автоматические системы управления (АСУ) - это было очень модное направление. В то время Транспортное управление было покруче любого министерства. Машины всем были нужны, а они все были в подчинении именно у Транспортного управления. Наш руководитель был весьма деловой, он предложил вышестоящему начальнику свои услуги по «научной» части, т.е. написать диссертацию. Тот согласился и пришел к нам объяснить, чего от нас ждет: «Задача очень простая. Надо бросить дохлую кошку в мир науки, пока не расчухали, что к чему». Не скажу, что это меня как-то вдохновило. Но писать свою часть мне было не трудно - я с каких-то книг старательно переписал нужные куски по экономическим вопросам, в которых ничего не понимал. Другие сотрудники писали свои куски. Все это свалили в одну кучу и назвали диссертацией. Конец этой истории мне понравился. Большого начальника завалили на защите. Тогда продажность еще знала свои границы. Сегодня такое не могло бы произойти в принципе.

Текущая работа для меня была не просто понятной и простой, я ее, не напрягаясь, выполнял за полдня, как раз до обеда, а потом готовился к кандидатским экзаменам. Так за два года я сдал все экзамены и пришел на кафедру философии с намерением поступить в аспирантуру. Однако тут у меня получился облом.

Мой товарищ детства, с которым вместе проводили летние каникулы на Лебяжьем, узнал о моих намерениях и, пользуясь связями, поспешил занять это место. Обидно. Можно было на следующий год повторить попытку, но тут я узнал, что на новую кафедру научного коммунизма нужен был ассистент. Я рванул туда, благо кафедры находились по соседству на одном этаже.

По большому счету, мне было все равно, что философия, что научный коммунизм. Философия - такая штука, она как большой и красивый шар - очень правильной формы без углов, но тяжелый, за нее никак не ухватишься, она выскальзывает из рук. Почему я мечтал о философии? Сейчас и не пойму. Может, из-за умных разговоров.

Впрочем, и научный коммунизм из области утопий. Такая мечта существовала во все времена, но она больше походила на сказку, чем на науку. Единственное для него оправдание то, что его можно было толковать, как политологию.

Сегодня это звучит смешно - научный коммунизм. Но мы верили в светлое будущее. Сегодня ни во что не верят …

Итак, я пришел к заведующему кафедрой научного коммунизма Фасееву Камилю Фатыховичу. Это был незаурядный человек. Жизнь его изрядно побила. Он был Председателем Президиума Верховного Совета ТАССР. По тем временам очень высокая должность, и он с ней справлялся, но сделал неосторожный шаг, которым воспользовались его соперники в Обкоме КПСС. Тогда в русских школах татарский язык для татар преподавали в качестве факультатива. Я застал это время и помню, на уроках мне было скучновато, поскольку мы дома говорили на татарском и азы проходить не имело смысла. Но «до кучи» посещал занятия.

Фасеев предложил ввести экзамен по татарскому языку. Его сняли с работы, влепили строгий выговор по партийной линии, но в КПСС все же оставили. Под него создали кафедру научного коммунизма.

У него подход к людям был весьма своеобразным.

-    Так-так, Хакимов. Который Хакимов? В горкоме работает Хакимов. Твой родственник?

-    Нет.

-    В профсоюзе есть Хакимов. Кем тебе приходится?

-    Не знаю такого.

Камил Фатыхович был озадачен. Он искал ответа.

-    Э-э-э.

-    Мой папа Сибгат Хаким, - прервал я его мучительные размышления.

-    Тьфу, ты, голову морочишь. Иди пиши заявление.

Так я оказался на кафедре научного коммунизма.

Он был терпим к разным мнениям, с ним работать было очень комфортно, бывало, он приходил на кафедру и разгонял нас: «Идите домой, работайте!». Удивительно, он уже тогда понимал, что дисциплина не в просиживании штанов. Он позволял нам говорить то, что думаем, и даже преподавать, как считаем нужным. К тому же он не боялся ни парткома, ни Обкома и уважал мнение каждого. Темы научных работ выбирали сами. Со студентами говорили о самых разных вопросах на грани диссидентства.

У Фасеева подбор кадров был своеобразным, он выяснял, чьих кровей кандидат, насколько родители уважаемые люди. При этом собрал достойную молодежь.

После меня появился Олег Морозов, затем Наиль Мухарямов, и еще целая гвардия. Мы втроем составляли костяк молодежи. Устраивали капустники, посиделки, и про науку не забывали. Все впоследствии возглавили кафедры, деканаты, стали профессорами. Морозов пошел по политической линии, Мухарямов - по научной. Никто не потерялся в этой жизни.

Старше нас троих был только Пономарев Николай Васильевич, от которого я много узнал об анархистах - они, оказывается, были подлинными коммунистами, поскольку строили общество без государства. Коммунизм и есть безгосударственность. Анархисты были правы. Они были отчаянными противниками бюрократии, а Советы устроили тотальную бюрократизацию.

Николай Васильевич докторскую не хотел писать принципиально, но работал в университете для прикрытия своей деятельности, как антиквара. Он был антикваром до мозга костей. Как-то звонит, а я ничего толком не слышу, он кричит мне: «Говори громче, телефон антикварный». Мне это надоело, я принес обычный советский телефон и поставил его вместо музейного. Я у него брал многие старые книги, особо много было трудов анархистов. К сожалению, кроме Михаила Бакунина и Нестора Махно, все остальные оказались жалким перепевом, причем часто отпечатанные кое-как на газетной бумаге и в какой-то дешевой типографии.

Фасеев считал, что сын поэта должен писать диссертацию о роли литературы в национальной жизни. Поэтому я занялся татарской литературой, изучив ее практически всю.
 

Фото на анонсе: © «Татар-информ»