«Ногай из Тохарцев был человек могущественнейший, опытный в управлении и искусный в делах воинских»

Георгий Пахимер. «История о Михаиле и Андронике Палеологах»

Георгий Пахимер (1242 - ок. 1310), современник вторжения монголов в Малую Азию, в течение своей жизни занимал ряд высоких должностей в государстве как по церковному, так и по гражданскому управлению. Был близок к делам государства и был знаком с такими его сторонами, которые обычно скрыты для других лиц, поэтому его известия особенно ценны.

Выдающийся по своему образованию и по своей литературной деятельности среди современников Пахимер оставил несколько сочинений, дошедших до нас. Важнейшим трудом является «История Михаила и Андроника Палеологов», охватывающая период с 1255 по 1308 гг. В этом произведении Пахимер приводит свидетельства о взаимоотношениях Византии и монголов при первых Палеологах. Первое известие о монголах в «Истории» Пахимера относится к тому времени, когда Михаил Палеолог, уже объявленный соправителем малолетнего Иоанна, сына никейского государя Феодора ГГ Лас- каря, и коронованный на царство, начинает проявлять стремление к единодержавию. Хронологически известие датируется 1261 г. В это время монголы, которых Пахимер называет везде тохарами, представляли грозную силу.

Источник цитируется по изданию: Византийские историки, переведенные с греческого при Санкт- Петербургской Духовной Академии. Георгия Пахимера История о Михаиле и Андронике Палеологах. Тринадцать книг. Том Г. Царствование Михаила Палеолога 1255-1282. Перевод под ред. проф. Карпова. - СПб., 1862. - С.159-325.

«3. Устроив дела хорошо и по своему желанию, царь начал отправлять и дальние посольства именно к правителю Тохарцев, Халаву, и к Ефиопскому султану. Персидский же султан Азатин был при нем и жил в городе, распутно, проводя время в разврате и пьянстве на перекрестках; ибо, так как город был еще пуст и перекрестки уподоблялись пустыням, то он, бесстыдно садясь там с большою толпою приближенных, предавался Дионисовым оргиям и пьянству. Итак к тем царь отправлял посольства и обратно оттуда принимал послов.

За Халава выдавал он побочную свою дочь Марию, рожденную от Дипловатацины, и посредником при этом назначил монаха и священника Принкип- са. Принкипс, бывший тогда архимандритом обители Вседержителя, сопровождал означенную девицу великолепно, роскошно и вез с собою разнообразное богатство, имея при себе и походный храм из толстых покровов, также изображения святых, обделанные золотом, скрепленные крестами и шнурками, и священные драгоценные сосуды для употребления при святой жертве. Но, между тем, как это бракосочетание приготовлялось с таким великолепием, Халав скончался прежде, чем прибыл к нему Принкипс, - и девица, опоздавшая приездом к отцу, сочеталась с его сыном Апагою, который остался преемником его власти. Ефиопского же султана войти с царем в переговоры побуждала другая нужда. Этот султан происходил из Команов и, быв одним из отданных в рабство, имел похвальную причину домогаться союза с своими родичами. Известно, что климаты на земле северный и южный, как противоположные один другому, имеют влияние на врожденные способности жителей, - телесные и душевные, равно как и на темпераменты, которых различие можно замечать не только в бессловесных животных, сравнительно с подобными им животными, но и в людях сравнительно с людьми. На севере - животные белые, а на юге - черные. Люди на севере вообще несмысленны и едва ли разумные существа: у них нет ни правил словесности, ни естественных наук, ни познаний, ни рассудка, ни экономии в жизни, ни искусств, и ничего другого, чем люди отличаются от бессловесных; они имеют только наклонности воинственные и, будучи стремительны, всегда готовы вступить в бой, тотчас бросаются, лишь бы кто подстрекнул их. Отношение их друг к другу какое-то дерзкое и вакхическое, и они служат Арею.

А на юге все напротив: эти благородны, вообще очень благоразумны и превосходны в общественной жизни, славятся искусствами, словесными науками и совестливостию, зато медленны в стремлениях, слабы для сражений и склонны скорее жить малым в бездействии, чем иметь много посредством усильных трудов. Естественною причиною таких явлений можно почитать солнце, которое на севере мало показывается и недостаточно согревает мозг; ибо тогда как от теплоты его происходят хорошие естественные качества, - холод, сжимающий кожу, сообщает членам грубость. На южной части, напротив, солнце стоит долее и способствует развитию хороших естественных качеств, чрез что однакож все члены тела для подвигов мужества становятся слабее; а физика говорит, что телам соответствуют и души.

Поэтому Ефиопляне и прежде высоко ценили Скифов, когда приобретали их для рабских услуг, или когда пользовались ими, как копнами: теперь же и самая власть находилась в руках Скифа; так Скифы с большим радушием были там принимаемы и составляли вспомогательное войско. Но им, нанявшись, не иначе можно было туда переправиться, как чрез пролив Евксинского моря; а делать это без согласия царя было трудно. Посему к царю нередко присылаемы были послы с подарками, чтобы находившимся на кораблях он позволил войти в Евксинское море и, за большие деньги наняв скифских юношей, отправиться с ними обратно домой. И это, как мы знаем, делалось часто: оттуда присылаемы были к царю подарки, а отсюда плавателям открывался свободный путь к султану.

Между тем, дерзость Тохарцев мы еще удерживали - не мужеством войск, а дружественными, или, лучше сказать, рабскими пожертвованиями, - вступали с ними в родственные связи и посылали им подарки, иногда превосходные и величайшие. Таков был второй по времени союз, заключенный с западными Тохарцами, которые вышли неизвестно откуда и с огромными силами занимали северные страны под начальством своего вождя Ногая. Царь выдал за него вторую свою незаконную дочь, по имени Ефросинию; от чего и случилось, что дружелюбно получили они то, чем едва ли овладели бы посредством самой трудной войны.

Теперь следует рассказать о Султане Азатине, который был жестоким бичем для Македонян и Фракиян, и явно осуществил то, что предвещала комета. Прожив долгое время в Константинополе и непрестанно ожидая, что возвратится восвояси с большою силою, Азатин наконец потерял всякую надежду на успех; ибо видел, что царь занят другими делами и знал о тайных его условиях с Апагою, по которым надлежало оттянуть его возвращение на родину. Поэтому, воспользовавшись удобным случаем, когда царя не было дома, он вступил в сношения с одним из своих родственников, - человеком, на северных прибрежьях Эвксинского Понта весьма славным, и тайно просил у него помощи против царя, который держит его безоружным и прикидывается другом, тогда как ничем не отличается от врага. Если захочешь помочь мне, прибавлял Азатин, то можешь сойтись с Константином и убедить его тоже к нападению на Римлян; а я, между тем, буду увиваться около Михаила и, находясь с ним, выкину его прямо в ваши руки, особенно, если с тобою будут - не только Константин болгарский, но и Тохарцы. Как скоро царь, таким образом, будет захвачен, - нападение для вас совершенно облегчится; а не то, - вы соберете, по крайней мере, богатейшую добычу и овладеете царскими сокровищами: ты же из той добычи получишь самое лучшее; только помни родство и прежнюю славу. Но если мало и этих двух причин, чтобы спешить, - мало родства и надежды отважиться на дело великое; то одно уже желание помочь родственнику и сжалиться над ним стоит того, чтобы оно осуществилось надлежащим содействием. Переписываясь, таким обра-зом, тайно с своим дядею и получая письменные уверения от него самого, Азатин стал прикидываться, что сильно желает видеть царя и говорил, что даже писал к нему об этом и просил позволения - быть у него, потому что ему тяжело столько времени не видеть лица царского. Даст он, или нет, позволение, прибавлял Азатин, и без того поеду к нему; потому что нудит и мучит меня сильное желание. - Узнав об этом, царь (мог ли он тут подозревать какое коварство?) сам писал к султану и позволял ему приехать к себе, тем более, что он будет иметь случай видеть страны запада, которых, живя на востоке, никогда не видывал. Получив такое дозволение, султан поспешил отъездом и, оставив все свое богатство, даже жен, детей, сестру и мать, частью - чтобы устранить от себя подозрение, частью же, чтобы беспрепятственнее совершать свой путь, выехал из города с одной прислугой и направился прямо к царю. Между тем, упомянутый дядя его, отправившись к царю болгарскому, Константину, открыл ему, или лучше, его супруге, о намерениях султана против царя и успел склонить их к тому, к чему они давно были готовы. После того, чрез послов призывает он к себе множество Тохарцев, обещая им добычу, если они соединятся с ним самим и с Болгарами. Этот народ в то время управлялся еще самовластно; так как не со всем пока подчинил его себе Ногай, который начал первый низвергать Деспотов. Живя с Тохарцами дружелюбно и обходясь запросто, он вместе с ними и при их содействии завоевывал области не в пользу хана, который посылал его, как они думали, но все, что приобретал, усвоил себе и им.

Услышав о таком приглашении, Тохарцы немедленно бросились с жадностью собак опустошать лучшие области. Это было еще до родственного союза, в который царь вошел с Ногаем; ибо незаконнорожденная его дочь Евфросиния выдана была за Ногая уже впоследствии. В то самое время, когда царь, по окончании дел на западе, возвращался в свой город, - они вдруг сошлись с Константином и, всею своею массою пробираясь чрез ущелья Гемуса, остановились там лагерем. Впрочем, эти толпы не составляли одного строя и стояли не в одном месте, но, рассеиваясь отрядами по многим холмам, выска-кивали вместе с другими из засад и, таким образом, производили ужасы, - грабили, умерщвляли, уводили в плен, причиняли всякого рода зло. Естественно, что слух об этом скоро достиг до ушей царя; ибо они совершали свои нападения не тайно и не с осторожностью, но быстро обхватили всю страну, наподобие свирепеющего огня. При первой вести об этом сердце Михаила затрепетало, и он увидел себя в крайнем затруднении. К сражению он был вовсе не готов (войска были распущены по домам), и возвращался домой с немногими дворцовыми слугами; а между тем Тохарцы известны были Римлянам, как народ непобедимый. Невозможно было и бежать, потому что враги, заняв и кругом обложив проходы, без страха бегали всюду во множестве, и одних убивали, других отводили к варварам в жалкое рабство; так что, куда бы кто ни обратился, нигде не мог надежно спасти свою свободу.

Окружив, таким образом, все место, они едва не схватили державного; ибо, судя по тому, как успевали доносить вестники о варварстве неприятелей, между ними и царем не было расстояния и на пол дня верховой езды; так что вечером они останавливались лагерем там, откуда царь выступил утром, или, - сегодня располагались там, где тот был вчера. Впрочем, шли они в таком беспорядке, что не были распределены на фаланги, но рассыпались повсюду, с надеждою на добычу, и эта надежда была у них выше всякого страха. Тут же, между прочим, ехал в колеснице и Константин, который, сломив себе когда-то ногу, с тех пор не мог владеть ею надлежащим образом, шел ли пешком, или ехал верхом. Окруженный Болгарами, он тщательно осведомлялся, где находится царь, и надеялся схватить его, когда он останется один; ибо все окружавшие царя, - слуги и домочадцы, опасаясь каждый за себя, без оглядки бежали, кто куда, и, предоставляя царю заботиться о своем спасении самому, скрывались. Теперь каждый имел в виду только личную безопасность и не думал уже о своем ближнем: одни управлялись благоразумным страхом, другие - излишней трусостью; иные притом влеклись необходимостью, - что если то есть не позаботятся о себе, то должны ожидать плена; а некоторые, не понимая беды сами, смотрели на других и, приходя к той же мысли, удалялись, кто где надеялся спастись. Соединиться и в боевом порядке принять врагов они не могли; ибо и сам предводитель их испуган был этою нечаянностью и думал, куда бы уйти. И, действительно, имея при себе немногих, особенно приближенных и верных людей, царь пробирался теперь с ними по глухим путям и, устраняясь от одних ужасов, наталкивался на другие; так что, избегнув опасности там, подвергался ей здесь и, спасшись от первого зла, впереди ожидал другого, еще большего. Объятый несказанным страхом, он и вершины гор нередко принимал за вооруженных воинов. Даже всякая весть представлялась ему страшною; ибо не было никого, кто, встретившись с ним, или подошедши к нему, не рассказал бы каких-нибудь ужасов.

Поэтому, когда кто говорил, что он был вблизи неприятелей с намерением узнать, сколько их и где они идут, - находившиеся с царем, имея в виду только спасение, не верили такой отваге. Наконец, благодаря ночной темноте и разным обходам, царь кое-как достиг горы Гана, а прочих оставил спасаться, где могут. Что же касается задних, то в них он совершенно отчаялся и считал их в плену. Между тем, эти имели на своих руках царскую казну, и с ними ехал султан Азатин. Взошедши на гору, посылает он гонцев, одних для наблюдения за врагами, наказав им быть осторожными и тщательнее скрывать свое бегство, других - для скорейшего пригнания к горе легкой трииры; а сам, переходя с места на место, искусно укрывался от неприятеля, когда этот показывался. Узнав же, что триира приготовлена, он сошел с горы вместе с прочими и, севши на нее, благополучно прибыл в Константинополь. Борьба с обеих сторон была ужасная, но защитники крепости наконец почувствовали свое бессилие и видели гибель над головою; поэтому выслали послов - согласиться на выдачу султана, если только осаждающие дадут клятву пред Богом и святынею, что оставят их в покое (это посольство было отправлено к Константину). Отправив посольство и получив согласие неприятелей, они обратились к местному своему епископу.

Епископ, возложив на себя священные одежды и взяв святые иконы, вышел со всем клиром и направил путь к Константину. Когда Константин произнес клятвы пред Богом и иерархом, архиерей возвратился в крепость, и осажденные немедленно выдали султана со всею его свитою и имуществом. Взяв его, враги тотчас удалились и не требовали ничего другого; ибо поклялись довольствоваться выдачею одного султана и ничего больше не делать. Но видно судьба сильна; сколько ни умудряйся противиться ей, определения не избегнешь. Спустя день-два после того на море являются царские трииры. Не успели они еще войти в пристань, как жители крепости раскаялись уже в своем поступке. Однакож теперь нечего было сделать, раскаяние опазда- ло и вовсе ни к чему не вело. Поэтому, не могши возвратить того, что уже сделано, они начали думать, по крайней мере, о сохранении денег, боясь, как бы и тут не ошибиться; потому что страна наполнена была еще множеством рассеявшихся неприятелей. Поставив против города трииры и по обеим сторонам пути к морю протянув войска, они вынесли царские сокровища и положили их на суда, а потом и сами сели на них и поплыли. Когда прибыли они в Константинополь и возвестили царю о всем случившемся, царь, раздраженный такими вестями, вдруг пришел в неудержимый гнев и выходил из себя. Епископ был вытребован пред суд Церкви, обвинен и едва не подвергся особому наказанию за то, что принял участие в этих делах; слуги были высечены и, в посрамление, одетые в женские платья, прогнаны с царских глаз; жена, дочь, мать и сестра султана, равно как дети его и вся прислуга, заключены в крепких тюрьмах; а все его сокровища, деньги серебряные и золотые, богатые покрывала, одежды и пояса, также жемчуг и драгоценные камни, - словом, все предметы персидской роскоши, как называли их, сданы в общественное казнохранилище.

Ногай из Тохарцев был человек могущественнейший, опытный в управлении и искусный в делах воинских. Посланный от берегов Каспийского моря начальниками своего народа, носившими название ханов, с многочисленными войсками из туземных Тохарцев, которые назывались Монголами (MSyovhoi), он напал на племена, обитавшие к северу от Евксинского Понта, издавна подчиненный Римлянам, но по взятии города Латинянами и по причине крайнего расстройства Римских дел, отложившиеся от своих владык и управлявшиеся самостоятельно.

При первом своем появлении, Ногай взял те племена и поработил. Видя же, что завоеванные земли хороши, а жители легко могут быть управляемы, он отложился от пославших его ханов и покоренные народы подчинил собственному своему владычеству. С течением времени соседние, обитавшие в тех странах племена, каковы Аланы, Зикхи, Готфы, Руссы и многие другие, изучив их язык и вместе с языком, по обычаю, приняв их нравы и одежду, сделались союзниками их на войне. От этого Тохарское племя, скоро, до чрезвычайности распространившись, сделалось могущественным и, по своей силе, неодолимым; так что, когда напали на него, как на племя возмутившееся, верховные его повелители, оно не только не поддалось им, но еще множество их положило на месте. Вообще народ Тохарский отличается простотою и общительностью, быстр и тверд на войне, самодоволен в жизни, невзыскателен и беспечен относительно средств содержания. Законодателем его был конечно не Солон, не Ликур, не Дракон (ибо это были законодатели Афинян, Лакедемонян и других подобных народов, - мужи мудрые из мудрых и умных, по наукам же ученейшие), а человек неизвестный и дикий, занимавшийся сперва кузнечеством, потом возведенный в достоинство хана (так называют их правителя); тем не менее, однакож, он возбудил смелость в своем племени - выйти из Каспийских ворот и обещал ему победы, если оно будет послушно его законам. А законы эти были такого рода: - не поддаваться неге, довольствоваться тем, что случится, помогать друг другу, избегать самозакония, любить общину, не думать о средствах жизни, употреблять всякую пищу, никакой не считая худою, иметь много жен и предоставлять им заботу о приобретении необходимого. Отсюда быстрое размножение этого племени и изобилие во всем нужном. У них положено было также - из вещей приобретенных ничего не усвоить навсегда и не жить в домах, как в своем имении, но передвигаться и переходить в нужде с одного места на другое.

Если бы недоставало пищи, ходить с оружием в руках на охоту, или проколов коня, пить его кровь; а когда понадобилась бы более твердая пища - внутренности овцы, говорили, налей кровью и положи их под седло, - запекшаяся немного от лошадиной теплоты, она будет твоим обедом. Кто случайно найдет кусок ветхой одежды, то сейчас пришей его к своему платью, нужна ли будет такая пришивка или не нужна, - все равно (цель та, чтобы делая это без нужды, Тохарцы не стыдились к ветхим одеждам пришивать старые заплаты, когда бы настала необходимость). Этими-то наставлениями законодатель приучал своих подданных жить в полной беспечности. Получая от женщины и копье, и седло, и одежду, и самую жизнь, Тохарец, без всяких хлопот, тотчас готов был к битве с врагами. Охраняемые такими постановлениями своего Чингиз-хана (я припомнил теперь, как его зовут: - Чингиз его имя, а хан - это царь), они верны в слове и правдивы в делах; а будучи свободными в душе и отличаясь прямотою сердца, они ту же не обманчивость речи, когда кого слушают, ту же неподдельность поступков желают находить и в других.

Итак, вступив в родственный союз с вождем их, Ногаем, царь отправил к нему множество материалов для одежды, и для разнообразных кушаньев, и сверх того, - целые бочки пахучих вин. Отведав кушанья и вин, Ногай с удовольствием принял это, вместе с золотыми и серебряными кубками. Но что касается разных калиптр и одежд (ибо и такие вещи присланы были ему от царя в подарок), то отодвигая их руками, он спрашивал принесшего: полезна ли эта калиптра для головы, чтобы она не болела, или эти рассеянные по ней жемчужины и другие камни имеют ли силу защищать голову от молнии и ударов грома, так, чтобы человек под такою калиптрою был непоразим? А эти драгоценные платья избавят ли члены моего тела от утомления? Если его не останавливали, то он рвал присланные одежды; а когда иную и примерял, - то только по дружбе к царю, да и то на минуту, а потом тотчас снова являлся в своей собачьей или овечьей, и гордился ею больше, чем теми многоценными. Точно так же обращался он и с калиптрами, выбирая из них нужные, предпочтительно пред драгоценными. Находя же что-нибудь полезным, он говорил принесшему: это - сокровище для того и для того, и тотчас надевал на себя, обращая внимание не на камни и жемчуг, а на пригодность вещи. <...>».

Материал подготовила: Алсу Арсланова
Источник: История татар с древнейших времён в семи томах.
Том III. Улус Джучи (Золотая Орда). XIII – середина XV в.