Традиции
Престиж Казанского университета был настолько высок, что многим из моих знакомых он казался недосягаемым. В то время это был настоящий университет со своими традициями, уходящими корнями во времена Лобачевского - он был пропитан духом старой школы. В некоторых аудиториях еще сохранялись дубовые сидения с партами, которые не ломались и не нуждались в ремонте, на окнах кое-где были кованые стекла, в некоторых аудиториях было возвышение для преподавателя и отдельное место для инспектора, который по рукописи проверял точность воспроизведения лекции. Преподаватель обязан был именно читать, а не говорить от себя лекцию. С тех пор говорят «читать лекцию». Время от времени эти правила смягчались, но затем наступали времена ужесточения правил и тотального контроля.
Фото: © Ильнар Тухбатов / «Татар-информ»
Нас никто открыто не проверял. На лекцию могли прийти послушать, и затем доложить на кафедре о результатах, но это была дежурная работа самой кафедры.
Дух славных традиций исходил от стен университета и, конечно, старой профессуры. Я помню анекдотичный случай с одним очень старым профессором. Он пришел в библиотеку и обратился к библиотекарше:
- Извините, вот на этой полке в 1907 году стояла такая-то книга. Где она? Не могу найти.
- Дедушка, о чем Вы говорите. Сколько времени прошло, революция, война. Откуда мне знать, где эта книга.
- Милочка, найдите ее, мне нужна эта книга, она лежала здесь, на этой полке …
Семейные перипетии
Моя жена оказалась очень ревнивой, думаю из-за разницы в возрасте, она была старше. Но я повода для ревности не подавал, хотя, работая в университете со студентами, мог вызвать и ревность, и зависть. Я в полной мере ощутил силу ревности и стал понимать пьесу Шекспира про Отелло и Дездемону. Только в данном случае я оказался Дездемоной и с тем, чтобы упредить трагедию, собрал небольшую походную сумку, взял машинку и укатил на дачу, где жил до самой зимы.
В трескучие морозы дача не спасала. Переехал к родителям, а там уже подошла очередь на однокомнатную квартиру в новом микрорайоне. В доме стало тихо, спокойно, а на работе, наоборот, разворачивались эпохальные события.
Беззаботный доцент
После семи лет работы в университете я дослужился до старшего преподавателя, и меня пригласили заведовать кафедрой философии в Институт культуры. Коллектив был небольшой, у каждого были четкие функции, а также ввели в практику взаимозаменяемость на случай чьей-то болезни или командировок. Я сам решил освоить более основательно курс философии и стал читать лекции не только по научному коммунизму, но также по философии. Задача руководителя кафедры сводилась к представительским функциям. У нас оставалось достаточно времени, чтобы играть в спортзале в бадминтон. После напряженной игры мы пили чай в моем кабинете, который очень быстро превратился в чайхану.
Годы работы при ректоре Шамсутдиновой Рахиле Абдулловне были, пожалуй, самыми беззаботными и плодотворными. Не сказать, что я не понимал, каким должен быть руководитель. Конечно, понимал. Более того, я разработал и параллельно преподавал в университете курс научного управления обществом, изучил самые разные подходы к этому вопросу, но по иронии судьбы мне всю жизнь разные люди объясняли, каким должен быть начальник. Так я никого и не смог переубедить.
Фото: © Михаил Захаров / «Татар-информ»
Меня считали слабым руководителем, хотя результаты признавали впечатляющими. Никто не хотел связывать характер руководства с конечными результатами. Считалось, что руководить, значит, требовать, наводить порядок, держать дисциплину, чтобы все были на месте с девяти утра до шести вечера и одевались прилично. Не знаю, что это значит. Я не ходил расхристанным, вроде какого-то бездомного аспиранта, но считал, что этот вопрос сугубо личный, а не административный. Если бы устав требовал определенной формы, как это было в Казанском императорском университете, тогда другое дело.
Ректор строго следила за порядком, но мне делала скидку, не выговаривала по пустякам. Но другим повторять подобное не позволяла. У нас вся кафедра была с университетским образованием, а двое закончили Московский университет, это для ректора было непререкаемым авторитетом. Поэтому мы были на особом счету.
В Институте культуры я начал писать докторскую диссертацию. На стажировку в качестве докторанта меня взяли в Московский университет на кафедру философии. Там была собрана элита обществоведов страны. На семинарах преподавателей шли дискуссии, в которых чувствовалось недовольство строем и политикой. Как раз в это время у руля страны появился Горбачев, породив надежды на радикальные изменения. Страна ждала перемен и дождалась. Осторожно начали вводить рыночные отношения, и тут СССР забурлил. Республики начали объявлять суверенитет, да так, что Прибалтика была на грани выхода из Союза. Возникли конфликты в ряде регионов. Вслед за союзными республиками потянулись автономии. Особенно активным был Татарстан.
В то время у меня была возможность уехать в Москву на кафедру философии Московского университета, но там возникли сложности с пропиской. С тем, чтобы как-то помочь устроиться на кафедре, мне нашли невесту с квартирой, которая была готова на фиктивный брак. Это меня не устраивало. После тяжелого развода у меня не было никакого желания вновь заводить семью, пусть даже фиктивную. Стажировка в Москве мне помогла пережить этот период. Все мысли сместились на докторскую диссертацию. Однако я вдруг оказался завидным женихом…
Мне понадобилось для продления стажировки привезти кое-какие документы из Института культуры, и я в срочном порядке на один день приехал в Казань. Заглянул в Институт за бумагами и тут встретил «ЕЁ». Мы перекинулись всего двумя-тремя фразами, и «аллергия» к новым отношениям тут же прошла, и началась ташкентская эпопея. На мою зарплату можно было не только жить, но спокойно летать в Ташкент к будущей супруге с чемоданом подарков. Я даже не думал о расходах, они были минимальными.
Тогда же Обком КПСС Московской области предложил мне место заведующего кафедрой в филиале Московского физтеха в Жуковском с условием отработать пять лет с последующим переездом в Москву. Причем там была готовая двухкомнатная квартира. Физтех был покруче МГУ. Однако мое татарское начало тянуло в Казань. Я не представлял себе жизнь без республики, у которой появился шанс повысить свой статус.
Защита докторской прошла блестяще. Московская профессура единогласно поддержала работу. Но радоваться было рановато. В ВАК СССР полетели анонимки из Казани, причем из родного института. Диссертацию отправили «черному оппоненту». Всё бы ничего, но из-за невнятной политики, которая не просто бурлила, а зашкаливала, обществоведы потеряли четкие ориентиры. «Черный оппонент» начал мяться, сомневаться, не знал, как ему поступить и на всякий случай рекомендовал что-то добавить из последнего съезда КПСС, который прошел уже после моей защиты. Патовая ситуация.
Я впервые столкнулся с мощью бюрократии и способностями авантюристов. Я мог бы легко добавить пару фраз из последнего съезда и заново защититься, но тут меня затянула реальная политика. Волею судеб я оказался в русле татарского общественного движения, как идеолог и разработчик программ. Мне стало не до науки. Практика требовала применения моих знаний.
Фото на анонсе: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»
