«Казанский сеид пользуется у них такой властью и почетом, что при его приближении даже цари выходят ему навстречу, стоя предлагают ему руку»

«От множества народу в крепости стояло такое зловоние, что, пробудь враг под городом три или четыре дня, осажденные погибли бы от заразы»

Приблизительно в это же время из Казани выступил с войском и (его брат) Сагиб-Гирей, опустошивший Владимир и Нижний Новгород. Затем оба брата[-царя], подойдя к городу Коломне, объединили свои силы. Василий, понимая, что он не в состоянии отразить столь многочисленного врага, оставил в крепости с гарнизоном своего зятя (sororius, Schwager) Петра, происходившего из татарских царей (того самого, который крестился), и некоторых других вельмож (советников) и бежал из Москвы; [он был до того напуган, что] в отчаянии некоторое время прятался [как говорят] под стогом сена. 29 (20) июля татары [двинулись дальше, сжигая все вокруг, и] навели такой ужас на московитов, что [даже в городе и крепости те не чувствовали себя в достаточной безопасности. Во время этой паники] женщины, дети [и все, кто не мог сражаться] сбегались в крепость [с телегами, повозками и всем скарбом, и в воротах] возникла такая давка, что [чрезмерно суетясь] они мешали друг другу и топтали друг друга.

От множества народу в крепости стояло такое зловоние, что, пробудь враг под городом три или четыре дня, осажденные погибли бы от заразы, поскольку в такой тесноте каждый должен был отдавать дань природе там же, где стоял. В то время в Москве находились литовские послы [оседлав коней, они пустились в бегство]. Не видя вокруг ничего, кроме дыма пожарищ, [и полагая, что окружены татарами] они [выказали такую резвость, что] в один день добрались до Твери, находящейся (за Волгой) в 36 немецких милях от Москвы (и только там они были в безопасности.). Весьма достохвально проявили себя тогда немецкие пушкари, особенно Николай, родившийся на Рейне недалеко от немецкого имперского города Шпайера. Начальник и прочие советники, пребывавшие в совершенной почти растерянности от чрезвычайного страха, наговорив много ласковых слов, поручили ему защищать город.

«Николай решил побыстрее на людских плечах стащить к центру крепости пушки, попрятанные вдали от нее»

Они просили подвезти к воротам крепости пушки побольше, служащие для разрушения стен, и отбивать оттуда татар. Пушки же эти были столь огромны, что перевезти их туда едва ли возможно было и в три дня, да и бывшего наготове пороху не хватило бы и на один выстрел из крупной пушки: таков неизменный обычай московитов – держать все под спудом и ничего не приготовлять заранее, но если приступит нужда, тогда только делают все впопыхах. Поэтому Николай решил побыстрее на людских плечах стащить к центру крепости пушки, попрятанные вдали от нее. За этим занятием горожан застала внезапная весть о приближении татар; это привело их в такой ужас, что, побросав пушки на улицах, они позабыли даже о защите стен.

И если бы тогда сотня вражеских всадников напала на город, она смогла бы без всякого сопротивления сжечь его до основания (Одного немецкого пушкаря Никласа пригласил к себе казначей (Schatzmaister) и весьма ласково просил его подкатить к воротам огромную старую железяку (Eisner Stuckh), много лет простоявшую на одном месте без дела. Пушкарь рассмеялся, а оскорбленный казначей спросил, не над ним ли тот смеется. «Если даже я и подкачу дня за три это орудие к воротам, – ответил пушкарь, – то им все равно невозможно будет воспользоваться, потому что оно разнесет ворота». «Что же делать?» – спросил казначей. – «Я думал, что чем больше, тем лучше». Тогда только принялись искать маленькие пушки (спрятанные) вдалеке от крепости, и крестьяне носили фальконеты (Fakkhanetlen) прямо на спине без всяких приспособлений (on alle gefaess). Вдруг раздались крики: «Татары, татары!» Все тут же побросали пушки и побежали в крепость, так что орудия длинной вереницей лежали вдоль улицы.

Всего несколько всадников легко могли бы сжечь город. Пороху было не более центнера (em Centh), и первым делом надо было натолочь пороху. Пушек, по приказу князя, отлито было множество, но не было при этом ничего, что является принадлежностью цейхгаузов. Все лежало взаперти, и если возникала в чем-либо нужда, приходилось готовить все в спешке.). В таком смятении наместник и другие защитники города (Советники) сочли за лучшее умилостивить царя Мухаммед-Гирея (Менгли-Гирея), послав ему обильные дары, в особенности же мед, чтобы побудить его снять осаду (чтобы он не двинулся дальше и не причинил еще большего ущерба). Приняв дары, Мухаммед-Гирей (он) обещал снять осаду и покинуть страну, если Василий грамотой обяжется быть вечным данником царя, какими были его отец и предки.

«Тогда татары огромной толпой подошли к крепости и стали требовать вернуть беглецов»

Получив составленную согласно его желанию грамоту, Мухаммед-Гирей (Менгли-Гирей) отвел войско к Рязани, где московитам было позволено выкупать и обменивать пленных; прочую же добычу он выставил на продажу. В татарском лагере находился тогда Евстахий [по прозвищу] Дашкович (Taskowitz), подданный польского короля, пришедший к Мухаммед-Гирею (татарам) с вспомогательным войском (несколькими сотнями всадников), так как между польским королем и московским князем не было тогда никакого (ни мира, ни) перемирия. Он все время выставлял на продажу кое-что из добычи под стенами крепости, намереваясь [при удобном случае] ворваться в ворота [вслед за русскими покупщиками и, выбив оттуда стражу, захватить крепость]. Царь хотел помочь его предприятию, также пустив в ход хитрость.

Он послал одного из своих (людей) [человека верного] к начальнику крепости, которому приказывал, как рабу своего данника, доставить ему все, что он требовал (провиант и все прочее необходимое), а также явиться к царю лично. Начальником же был Иван Хабар (Kowar), человек, искушенный в военном деле и такого рода уловках [так что его никоим образом нельзя было выманить из крепости]; он попросту ответил, что ничего не знает о том, что его государь – данник и раб татар, если же его известят об этом, то уж он знает, как тогда поступить.

Ему тотчас же предъявили грамоту его государя, подтверждавшую обязательства последнего перед царем. Меж тем как начальник пребывал в тревоге из-за этой грамоты (над которой многие из них плакали), Евстахий [делал свое дело и] каждый раз располагался все ближе к крепости. Чтобы лучше скрыть свой умысел, татары за определенный денежный выкуп освободили знатного человека (homo primarius) князя (knes) Федора Лопату (Lopata) и весьма многих других русских, захваченных при набеге на Москву; более того, пленников стерегли столь небрежно, как бы специально давая им возможность бежать, что большинство из них действительно убежало в крепость (Князя Феодора Лопату, знатного человека, попавшего среди прочих во время этого наезда в плен и бежавшего, а также многих других из хитрости отпущенных татарами и бежавших в крепость, татары требовали вернуть.). Тогда татары огромной толпой подошли к крепости и стали требовать вернуть беглецов. Хотя перепуганные русские вернули их, однако татары не только не отступали от крепости, но за счет множества новоприбывших их число даже возросло.

«Казанский царь Сагиб-Гирей всех захваченных им в Московии пленников продал татарам на рынке в Астрахани»

Грозившая опасность повергла русских в великий страх и (хотели было выдать их и пребывали) в совершенном отчаянии [они не находили удовлетворительного выхода]. Тогда пушкарь Иоанн Иордан (Jordan) [по происхождению] немец, уроженец долины (Халя (Haal) в долине) Инна (Oenus, Inn), быстрее московитов оценив опасность, выстрелил на свой страх и риск по татарам и литовцам из выстроенных в ряд орудий (на родине бывший оружейником (Kuglschmid), обнаружил их замысел, когда они уже вплотную приблизились (к стенам), так что из большого орудия им нельзя было причинить уже никакого вреда. Он доложил об этом начальству и хотел стрелять, но те не согласились на это из страха. Он все-таки выстрелил один раз в толпу неподалеку от царя), чем привел их в такой ужас, что они разбежались прочь от крепости. Через Евстахия [зачинщика этой затеи] царь потребовал от начальника (крепости) объяснений; тот отвечал, что в нанесенной царю обиде повинен пушкарь, стрелявший без его ведома и приказа, возложив таким образом на пушкаря всю ответственность (против его приказа).

Царь немедленно потребовал выдать его, и большинство, как это чаще всего и бывает в отчаянном положении, решило подчиниться [чтобы тем самым отвести от себя ярость врага]. Воспротивился этому только начальник Иван Хабар [и лишь благодаря его покровительству немец был тогда спасен]. Царь же, либо не вынося промедления, либо потому что его воины были обременены добычей, [под давлением собственных обстоятельств] вдруг снялся с лагеря и ушел в Тавриду, забыв даже в крепости грамоту московского государя с обязательством быть ему вечным данником. Взятый им в Московии полон был столь велик, что может показаться невероятным: говорят, что пленников было более восьмисот тысяч. Частью они были проданы туркам в Каффе, частью перебиты, так как старики и немощные [за которых невозможно выручить больших денег] отдаются татарами молодежи, как зайцы щенкам, для первых военных опытов; их либо побивают камнями, либо сбрасывают в море (или с высоты), либо убивают каким-либо иным способом.

Проданные же (либо оставленные) пребывают рабами полных шесть лет, после чего они хотя и становятся свободными, но не имеют права покидать страну (и должны служить или иным каким способом добывать себе пропитание.). Казанский царь Сагиб-Гирей всех захваченных им в Московии пленников продал татарам на рынке в Астрахани, расположенной (еще одном царстве) близ устья Волги. Когда татарские цари покинули таким образом Московию, государь Василий снова вернулся в Москву. […]. Затем в начале лета Василий, желая отомстить за нанесенное татарами поражение [и смыть позор, испытанный им, когда он во время бегства прятался в сене], собрал огромное войско, снабдил его большим количеством пушек [и орудий], которых русские никогда ранее не употребляли в войнах, двинулся из Москвы и расположился со всем войском на реке Оке близ города Коломны.

«Казанский царь Сагиб Гирей, устрашенный столь ужасными приготовлениями, призвал к себе племянника со стороны брата»

Отсюда он отправил [в Тавриду] к МухаммедГирею (Менгли-Гирею) гонцов (caduceatores), вызывая его на битву, потому что в прошлом году он (Василий) подвергся нападению без объявления войны, из засады, по обычаю [воров и] разбойников. Царь ответил на это, что для нападения на Московию ему известно достаточно дорог и что войны решаются оружием столько же, сколько и обстоятельствами, поэтому он привык вести их по своему усмотрению, а не по чужому (удобное время; он не намерен устраивать походов по чужому желанию.). Рассерженный этим ответом Василий [горя жаждой мести] снялся с лагеря и в 1523 году двинулся в Новгород, а именно в Нижний, чтобы оттуда разорить и занять Казанское царство. Отсюда он направился к реке Суре [что в казанских пределах], построил там (на границе) крепость, которую назвал своим именем (Василевгородом), но [в тот раз не двинулся далее, а] отвел назад свое войско.

На следующий же год он послал одного из своих [главных] советников – Михаила Георгиевича (Григорьевича) с еще большими, чем прежде, полчищами для покорения царства Казанского. Казанский царь Сагиб Гирей, устрашенный столь ужасными приготовлениями, призвал к себе племянника со стороны брата, царя Тавриды, юношу тринадцати лет (одного из младших сыновей брата), чтобы тот [временно] стал во главе царства, а сам бежал к турецкому [императору] молить его о помощи и поддержке. [Повинуясь призыву дяди] юноша пустился в путь. Когда он прибыл к Гостиновозеру (Gostinowosero), т.е. острову, который называется Купеческим и расположен среди рукавов Волги (острову или отмели (Weerd) посреди Волги) недалеко от казанской крепости, его встретили князья (principes) этого царства (жители) с пышностью и почетом, ибо в этой свите был и сеид (Seyd), верховный жрец татар.

«По страху и малодушию воевода пренебрег таким случаем захватить крепость и не только не повел воинов на штурм»

Он пользуется у них такой властью и почетом, что при его приближении даже цари выходят ему навстречу, стоя предлагают ему руку – а он сидит на лошади – и, склонив голову, прикасаются (к его руке); это позволено только царям, герцоги же (и начальники) касаются не руки его, а колен, знатные люди – ступней, а простой народ (plebeii, der gmain Man) – только его платья или лошади. Этот сеид тайно симпатизировал Василию и держал его сторону, поэтому он старался захватить юношу и отправить его [связанным] в Москву, но был в этом уличен, схвачен и всенародно зарезан ножом.

Меж тем предводитель (dux, Veldhaubtman) войска Михаил собрал [в Нижнем Новгороде] суда для доставки орудий и провианта; число этих судов было так велико, что река, пусть и широкая, повсюду казалась покрытой множеством кораблей. Он спешил с войском к Казани и, добравшись до [острова купцов] Гостиновозера и расположившись лагерем 7 июля, медлил там двадцать дней, поджидая конницу (свои русские полки (Volckh).). Между тем несколько московитских шпионов подожгли казанскую крепость, построенную из дерева, и она совершенно сгорела на глазах русского войска.

По страху и малодушию воевода пренебрег таким случаем захватить крепость и не только не повел воинов на штурм крепостного холма, но даже не воспрепятствовал татарам снова строить ее. Вместо этого 28 числа того же месяца он переправился через Волгу на тот берег, где была крепость, и расположился [с войском] при реке Казанке (Cazanca), двадцать дней выжидая случая, чтобы начать дело.

Продолжение следует

Источник: Сигизмунд фон Герберштейн «Записки о Московии»
Взято: История татар. Том VI. Татарские государства XV-XVIII вв.
Подготовил: Владислав Безменов

Источник фото на анонсе: ru.freepik.com