«Однажды шестеро татар из Казани выехали на поле к войску московита, против них выставили 2 тысячи всадников»

«Тяжело раненный начальник умер в руках врагов на третий день»

Пока он там медлил, невдалеке от него разбил лагерь и казанский царек (regulus) (юноша) и, высылая черемисских [пехотинцев], постоянно, хотя и безуспешно, тревожил русских. (Изгнанный) Царь Ших-Али, также прибывший на (нескольких) судах [на эту войну], письмом увещевал его отступиться от своего наследственного царства, на что тот отвечал кратко: «Если ты добиваешься моего царства, давай решим (дело) оружием: пусть владеет им тот, кому оно будет даровано судьбой». В то время как русские предавались напрасному промедлению, они истратили продовольствие, которое привезли с собой, и начали страдать от голода, ибо подвезти ничего было нельзя, потому что черемисы опустошили все окрестности и следили за движением врага так тщательно, что государь не мог ничего узнать о нужде, от которой страдало его войско [да и они сами не могли подать ему никакой вести].

Вследствие этого Василий назначил двоих: одного, князя (knes) Иоанна Палецкого (Paliczki), грузить в (Нижнем) Новгороде суда продовольствием, плыть оттуда вниз по реке к войску и, оставив там продовольствие и узнав истинное положение дел, поскорее вернуться к нему; другого с той же целью он послал с пятьюстами всадниками сухим путем, но и он (начальник), и его (войско) были перебиты черемисами [на которых они наткнулись], и только девятерым удалось в суматохе спастись бегством. Тяжело раненный начальник умер в руках врагов на третий день. Когда молва об этом поражении дошла до войска, то в лагере настало сильное замешательство, усугубившееся вдруг пронесшимся пустым слухом о полном истреблении всей конницы, так что никто не помышлял ни о чем, кроме бегства.

«Вернувшись затем оттуда в сопровождении многих судов, он испытал ту же участь и вторично попал в засаду черемисов»

Хотя в этом все были согласны, но все еще не знали, возвращаться ли им вверх по реке, что было всего труднее, или спуститься вниз, пока не доберутся до других рек, из которых потом можно будет вернуться посуху длинным кружным путем (не подвергаясь опасности со стороны врага.). В то время как они предавались таким размышлениям, будучи сверх всякой меры мучимы голодом, вдруг явились те девять человек, которые, как я сказал, спаслись после поражения пятисот, и сообщили, что должен прибыть Иоанн Палецкий с припасами. [Хотя он и торопился, но] по несчастному стечению обстоятельств потерял большую часть своих судов и явился в лагерь лишь с немногими. Именно когда он, утомившись от продолжительных трудов, однажды ночью высадился для отдыха на берег (отдыхал в корабле у берега) Волги, немедленно прибежали черемисы и, громко крича, стали выпытывать, кто это проплывает.

Слуги Палецкого, думая, что это рабы плывших на судах (nautae) (корабельщики), осыпали их бранью и пригрозили высечь их плетьми на следующий день, если те несносными воплями будут тревожить сон и покой их господина. Черемисы ответили на это: «Завтра у нас с вами будет другой разговор, ибо мы всех вас отведем связанными в Казань». И вот рано утром, когда солнце еще не взошло и весь берег был окутан густейшим туманом, черемисы внезапно напали на корабли и навели на русских такой ужас, что начальник флота Палецкий, оставив в руках врагов девяносто крупных судов, на каждом из которых было по тридцати человек, отчалил от берега на своем корабле, поплыл по середине Волги и под покровом тумана почти нагишом добрался до войска.

Вернувшись затем оттуда в сопровождении многих судов, он испытал ту же участь и вторично попал в засаду черемисов. Потеряв шедшие с ним корабли, он едва ушел целым сам с немногими людьми. Пока таким образом голод и враг терзали русских, посланная Василием конница, переправившись через реку Свиягу (Wiega), которая впадает в Волгу с юга и отстоит на восемь миль от (ниже) Казани, направилась к войску, но дважды была встречена татарами [и черемисами]. После столкновения, в котором обе стороны понесли большие потери, татары отступили, и конница соединилась с остальным войском. [После того как конница таким образом усилила войско] 15 августа началась осада казанской крепости. Узнав об этом, царек (юноша) тоже расположился станом с другой стороны города, на виду у врагов, и, часто высылая конницу, велел ей разъезжать вокруг вражеского лагеря и тревожить их, что приводило к постоянным схваткам.

«Пока конница обеих сторон забавлялась таким образом, к крепости были придвинуты пушки, и она подверглась сильному обстрелу»

Участники этой войны, люди, достойные доверия, рассказывали нам, что однажды шестеро татар выехали на поле к войску московита, и царь Ших-Али хотел напасть на них со ста пятьюдесятью татарскими всадниками, но начальник войска запретил ему это, выставил перед ним две тысячи всадников [лишив Ших-Али удобного случая отличиться]. Они хотели окружить татар [как бы кольцом], чтобы те не спаслись бегством, но татары [расстроили этот план (прибегнув) к такой хитрости], когда московиты наседали на них, они малопомалу отступали и, отъехав немного дальше, останавливались. Так как московиты делали то же самое, то татары заметили их робость и, взявшись за луки, принялись пускать в них стрелы; когда те обратились в бегство, они преследовали их и ранили очень многих. Когда же московиты снова обратились против них, они стали понемногу отступать, снова останавливались, разыгрывая перед врагом притворное бегство.

В это время две татарские лошади были убиты пушечным выстрелом, но всадников не задело, и остальные четверо вернули их к своим целыми и невредимыми на глазах двух тысяч московитов. Пока конница обеих сторон забавлялась таким образом, к крепости были придвинуты пушки, и она подверглась сильному обстрелу. Но и осажденные защищались довольно решительно, также стреляя во врага из пушек. В этом бою единственный находившийся в крепости пушкарь был убит пушечным ядром из русского стана. Узнав об этом, наемные воины (mercenarii, besoelte Diener oder Khnecht) из немцев и литовцев (и другие) возымели твердую надежду захватить крепость; если бы таковы были и намерения начальника, то они, без сомнения, в тот же день овладели бы крепостью. Но он, видя, что его люди страдают от голода, который со дня на день становился все сильнее, не одобрил плана воинов, желая сначала через гонцов тайно снестись с татарами о заключении перемирия.

«Ведь даже ярмарку, которая обычно устраивалась близ Казани на острове купцов, Василий в обиду казанцам перенес в (Нижний) Новгород»

Более того, он в гневе (приказал) схватить их и грозил побоями (отчитал их) за то, что те осмелились идти на крепость без его ведома и согласия. Он полагал, что при таком недостатке припасов соблюдет выгоду своего государя, если заключит с врагом любое перемирие и приведет назад в сохранности войско и орудия. А татары, узнав о планах начальника, воспрянули духом и охотно приняли предложенные им условия, а именно отправить послов в Москву и договориться с государем о мире. Устроив все таким образом, начальник Палецкий [снял осаду и] вернулся с войском (с конницей) в Москву. Ходил слух, что он снял осаду, будучи подкуплен татарами. Этот слух усугубился после того, как один уроженец Савойи (Sabaudiensis, Sophoier), который хотел было предаться врагу вместе с вверенной ему пушкой, по дороге был пойман и после весьма сурового допроса признался в своем намерении перейти (на сторону татар) и утверждал, что получил от врага серебряную монету и татарские кубки (дары), чтобы склонить к измене еще многих.

Начальник же отнюдь не подверг его какому-либо особому наказанию, хотя тот и был уличен в столь очевидном преступлении. По возвращении войска, численность которого, говорят, достигала ста восьмидесяти тысяч, к Василию являются послы казанского царя для заключения мира. В нашу бытность там (во второй раз) они все еще находились в Москве, но и тогда не было никакой надежды на (заключение) в будущем мира между ними. Ведь даже ярмарку, которая обычно устраивалась близ Казани на острове купцов, Василий в обиду казанцам перенес в (Нижний) Новгород, пригрозив тяжкой карой всякому из своих (подданных), кто отправится впредь торговать на остров.

Он рассчитывал, что перенесение ярмарки нанесет большой урон казанцам и что их можно будет даже заставить сдаться [лишив (возможности) покупать соль, которую в большом количестве татары получали только на этой ярмарке от русских купцов]. Но от такого перенесения ярмарки Московия претерпела ущерб не меньший, чем казанцы, так как следствием этого явились дороговизна и недостаток очень многих товаров, которые привозились по Волге от Каспийского моря с астраханского рынка, а также из Персии и Армении, в особенности же превосходной рыбы, в том числе белуги, которую ловят в Волге выше и ниже Казани (Во время моей второй поездки (в Москву) я не мог раздобыть ни одной.).

«Если его зарыть в землю, то из него вырастает нечто, весьма походящее на ягненка, в пять пядей высотой»

Но достаточно о войне, ведшейся государем московским против казанских татар. Вернемся теперь к прерванному рассказу о татарах. За казанскими татарами прежде всего встречаем татар, зовущихся ногаями (Nagai) (В произношении это имя звучит «нахаи» (Nahai).). Они живут за Волгой, около Каспийского моря, по реке Яику, вытекающему из области Сибирской. У них нет царей, а только князья (Hertzogen oder Fuersten). В наше время этими княжествами владели трое [братьев], разделивши области поровну между собой. Первый из них, Шидак (Schidack), владел городом Сарайчиком (Scharaitzick), что за рекой Ра1 на восток, и страной, прилегающей к реке Яику; другой, Коссум (Cossum), – всем, что находится между реками Камой, Яиком и Ра; третий [из братьев], ШихМамай (Schichmamai), обладал частью Сибирской области и всей окрест лежащей страной. «Ших-Мамай» значит «святой» или «могущественный». И эти страны почти целиком покрыты лесом, за исключением той, которая простирается вокруг Сарайчика: она степная (несколько более голая.).

Между реками Волгой и Яиком, около Каспийского моря, жили некогда (знаменитые) заволжские цари, о которых (скажу) после. Димитрий Данилович, муж важный и достойный всяческого доверия, насколько это возможно у варваров (татары – могучее царство. Один достойный доверия московит), рассказывал нам про удивительную и едва ли возможную вещь, (встречающуюся) у этих татар (мне и другим, что). Его отец некогда был послан [московским государем] к заволжскому царю (одному из заволжских царей); во время этого посольства он видел [на том острове] некое семя, в общем очень похожее на семя дыни, только немного крупнее (мельче) и круглее.

Если его зарыть в землю, то из него вырастает нечто, весьма походящее на ягненка, в пять пядей высотой; на их языке это называется «баранец» (Boranetz), что значит «ягненочек», ибо у него голова, глаза, уши и все прочее (все члены), как у новорожденного ягненка, а кроме того, еще нежнейшая шкурка, которую очень часто в тех краях употребляют на подкладки для шапок; многие утверждали в нашем присутствии, что видывали такие шкурки (колпаки).

«Он рассказывал также, что у этого растения, если только можно назвать его растением, есть и кровь»

Он рассказывал также, что у этого растения, если только можно назвать его растением, есть и кровь, но мяса нет, а вместо мяса какое-то вещество, весьма напоминающее мясо раков. Далее, копыта у него не из рога, как у ягненка, а покрыты чем-то вроде волос и похожи на роговые (а только из волос или шерсти.). Корень находится у него около пупка, т.е. посредине живота. Живет оно до тех пор, пока не съест вокруг себя траву [после чего корень засыхает от недостатка корма]. Это растение на удивление сладко, почему за ним охотятся волки и прочие хищные звери ((хищные) птицы).

Хотя этот (рассказ) о семени и растении я считаю вымыслом, однако и прежде пересказывал его, как слышал от людей отнюдь не пустых, и ныне пересказываю тем охотнее, что (Позже, в Германии,) многоученый муж Вильгельм Постелл (Guilhelmus Postellus) рассказывал мне, что (он наводил справки относительно моего латинского рассказа о ягненке и вот что) он слыхал от некоего Михаила, [государственного (publicus)] толмача с турецкого и арабского языков в Венецианской республике. Этот Михаил (побывавший в очень многих дальних странах) видел, как из пределов татарского города Самарканда (Samarcanda) и прочих стран, которые прилегают с северо-востока к Каспийскому морю до самой Хали-бонтиды (Chalibontis), привозятся (в татарском городе Самарканде, который с окрестными землями прилежит к Каспийскому морю и странам, о которых я веду речь,) некие нежнейшие шкурки одного растения, растущего в тех краях. У некоторых из мусульман есть обычай подшивать их внутрь шапок, чтобы согреть свои бритые головы, а также прикладывать к голой груди.

«А между Казанью и Астраханью на обширных просторах вдоль Волги (по обоим ее берегам) и до самого Борисфена тянутся пустынные степи»

Однако Михаил не видел самого растения и не знает его имени, знает только, что оно зовется там самаркандским и происходит от животного, растущего из земли наподобие растения. «Так как это не противоречит рассказам других, – говорил Постелл, – то к вящей славе творца, для которого все возможно, я почти убежден в том, что это не просто выдумка» (Я пишу так, как они рассказывали, как бы там ни было на самом деле, и пусть каждый сам добирается до истины.). На расстоянии двадцати дней пути от [государя] Шидака к востоку встречаем народы, которых московиты называют юргенцами (Iurgenci); правит ими Барак-Султан (Barack Soltan) , брат великого хана (magnus Cham) (великого князя хана) или царя катайского. От [господина] БаракСултана десять дней пути до Бебеид-Хана (Bebeid Chan). Это и есть великий хан катайский. Астрахань, богатый город и великий татарский рынок (emporium), от которого получила имя вся окрестная страна, лежит в десяти днях пути ниже Казани на ближнем берегу Волги (к югу), почти у ее устьев. Некоторые говорят, что она расположена не при устьях Волги, а в нескольких днях пути оттуда.

Я же полагаю, что Астрахань расположена в том месте, где река Волга разделяется на множество рукавов, число которых, говорят, равно семидесяти, образуя еще большее количество островов, и [почти] столькими же устьями вливается в Каспийское море с таким обилием воды, что смотрящим издали она представляется морем. Некоторые называют этот город Цитраханью (Citrachan). За Вяткой и Казанью, в соседстве с Пермией, живут татары, зовущиеся тюменскими (Tumenskij), шейбанскими и кайсацкими. Из них тюменские живут в лесах, и число их не превышает десяти тысяч.

Кроме того, другие татары живут за рекой Ра; [так как] только они (среди татар) отращивают волосы, их называют калмуками (Kalmuchi). А у Каспийского моря (по эту сторону Волги) (лежит город) Шемаха (Schamachia) [от которого получила имя и страна]; так же зовутся и люди, искусные ткачи шелковых одежд; их город отстоит на шесть дней пути от Астрахани. Говорят, не так давно персидский царь захватил его вместе со страной. Город Азов лежит на Танаисе, о котором сказано выше, в семи днях пути от Астрахани. От Азова же на пять дней пути отстоит [Херсонес Таврический (Taurica Chersonesus), а прежде всего] город Перекоп.

А между Казанью и Астраханью на обширных просторах вдоль Волги (по обоим ее берегам) и до самого Борисфена тянутся пустынные степи (campi), в которых живут татары, не имеющие никаких постоянных поселений (невозделанные земли, в которых, однако, обитает многочисленный народ), кроме городов Азова и Ахаса, который расположен на Танаисе в двенадцати милях выше Азова, и кроме приседящих к Малому Танаису (minor Tanais, clain Tanais), возделывающих землю и имеющих постоянные поселения. От Азова до Шемахи двенадцать дней пути.

Продолжение следует

Источник: Сигизмунд фон Герберштейн «Записки о Московии»
Взято: История татар. Том VI. Татарские государства XV-XVIII вв.
Подготовил: Владислав Безменов