«Непонятно, почему Вы живы...»
Позорная процедура с прокуратурой закончилась вроде бы благополучно, но когда все от меня отстали, у меня случился инсульт. Ночью часть лица вместе с левым плечом поползла вниз, я сразу понял, что именно со мной случилось, и решил взглянуть на себя в зеркало. Я не успел встать, как рухнул на пол и пополз в соседнюю комнату, будить жену. Она позвонила в скорую, которая довольно быстро приехала. Какая-то бригада на мое счастье проезжала недалеко от нашего дома, ее развернули и направили к нам. Мне тут же сделали все необходимые уколы, что-то дали выпить, в общем, остановили разрушение мозговых клеток. Через полчаса я оказался в клинике. На следующий день меня изучали, брали анализы, диагноз был понятен, сделали снимки на томографе. Но тут вдруг направили на другой томограф, затем на третий. Начали шептаться. У лечащего врача я спросил, в чем дело? Он ответил: «Аневризма, но мы не можем понять, почему Вы до сих пор живы, поэтому назначили консилиум в РКБ». Там совещались без меня. Они решили, что видимо мозг сам нашел какие- то нервные пути, которые поддерживают двигательные функции.
Я не только выжил, но быстро пошел на поправку. Меня больше всего волновала способность мозга работать, пусть не в прежнем режиме, но в удобоваримой форме. Я жену попросил принести блокнот с ручкой и попытался написать что-то вроде плана книги или какой-нибудь сюжет из жизни. У меня это с трудом, но что-то получилось, я успокоился и решил, что пора начать собственное лечение, как это делал в юношеские годы, когда попал в больницу с воспалением легких.
В палате клиники я попытался встать и пройти до туалета. С помощью жены и клюшки начал делать первые шаги. Медсестра с коляской рядом кудахтала: «Нельзя. Не положено. Категорически нельзя!». Я сам знаю, что нельзя, но если не начну двигаться, то клетки привыкнут или не дай бог начнут отмирать. Нельзя им давать покоя. Так постепенно я сам стал ходить по коридору, а затем самостоятельно, держась за перила, добираться до лестницы и по ней - до процедурной. Мне предлагали какие-то смешные упражнения. Спрашивали мой адрес, названия улиц, проверяли способность пальцев держать карандаш и другие предметы. Все получалось без труда. Дела пошли на поправку.
Скоро лицо стало выправляться, а через полгода не осталось даже следа, хотя я сам внутренне чувствовал дискомфорт - когда долго ходил, то левая нога как бы становилась тяжелее. Так мне казалось, но жена со стороны ничего не замечала. Просьбу врачей дотронуться до кончика носа или пройти по одной линии я выполнял четко. Лечащий врач, закрывая больничный лист, спросила не хочу ли я получить инвалидность, мол, мне автоматически положено. Но я не мог себе даже в мыслях допустить, что я инвалид.
Для многих мое выздоровление оказалось событием на грани шока, ведь кое-кто успел меня похоронить. Даже начали делить кабинеты и мебель. Удивительно, как быстро люди обмельчали, мне даже трудно было назвать их коллегами или учениками. Настоящий ученый не думает на каком стуле сидит, лишь бы было куда присесть. Рано они меня похоронили. Мне вспомнились слова Аушева: «Рафаэль, ты всё еще живой!». Ну, и юмор у него. Он знает, что говорит, сам прошел Афган.
Врачи сказали, что все функции восстановятся через два года. В первый год я выпустил две книги. Понимая, что мне противопоказана напряженная умственная деятельность и тем более работа над книгами, я сделал облегченный вариант своей биографии - что вспомнил, то и написал. Накидал туда фотографий и стал ждать откликов. Соседи сказали, что они прочли в тот же день, а один знакомый поделился впечатлением - я, говорит, решил полистать, взял с подоконника твою книгу и пока не дочитал до конца, так и не отошел от окна. Может он и преувеличил, но спасибо за теплые слова. Они меня приободрили, я понял, что могу написать что- то серьезное. Про себя подумал, что пройдут два года, мозги встанут на место, и я напишу полноценную биографию с интересными эпизодами из жизни республики. Некоторые секреты нашей политической жизни раскрыть я не посмею, но и без этого материала хватит. Главное начать.
Я как-то с женой вспоминал былое, и она сказала, что у меня спокойных дней практически не было, но пару лет я все же могу вспомнить, как относительно спокойные, без проверок и нервотрепки.
Меня в этой истории более всего возмутила даже не прокуратура - они нацелены видеть в каждом потенциального нарушителя закона, а то, что не несет наказания тот, кто оклеветал. Они, якобы, стоят на страже интересов государства, в отличие от меня. С тех пор мне кажется неправильным символ прокуратуры в виде щита и мечей. Щит нарисован не к месту. Там должны быть только мечи и никаких щитов.
Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»
* * *
Чтобы закончить эту историю, расскажу о ситуации вокруг института во время пандемии в 2020 году. Старые «товарищи» не успокоились, они воспользовались переменами в руководстве института - я проходил реабилитацию после инсульта, оставив институт на своего заместителя. Академия наук РТ решила этим воспользоваться и захватить институт. Дело в том, что Кабмин грозился начать платить научным учреждениям, ориентируясь на рейтинги. У нас рейтинг был самым высоким, а у Академии наук РТ - не очень. Все это многим не давало покоя. Началась атака. Вместе с Министерством образования, которому мы номинально подчиняемся, подготовили документы о ликвидации института и присоединении подходящих сотрудников к Институту археологии. Все это преподнесли как очередную оптимизацию. Все бы прошло гладко, если бы не Интернет, куда были выставлены проекты документов (обязательное требование Кабмина РТ). И тут в сетях поднялась буря. Коллектив института был возмущен и, забыв все разногласия, сплотился вокруг руководства, готовый решительно бороться за институт. Обращение коллектива подписали практически все сотрудники, кроме одного-двух и растиражировали по интернет-каналам. Посыпались возмущенные отзывы от почитателей истории и академических учреждений, причем не только России, но из многих европейских университетов и даже из Совета Европы. Теперь шок был уже не у нас, а у Аппарата Президента, который упустил ситуацию. От меня требовали остановить этот шквал возмущений, но это было не в интересах института и не в моей власти. Я ответил:
- Кто поднял эту бучу, пусть тот и останавливает.
Во всей этой истории меня порадовал коллектив, который оказался боевым и сплоченным, и еще более сплотился под давлением тех структур, на которые все эти годы мы искренно работали. Искренность оказалась односторонней.
Многие ждали моего пенсионного возраста и выстроились в очередь на должность директора. Ну, что же, я свое дело сделал. Мы написали многотомную историю татар, которую кроме нас никто и не смог бы написать. Наладили работу по многим направлениям. Учредили пять журналов, один из которых («Золотоордынские обозрение») мирового уровня. Можно уходить на покой.
